ЧЕГО НЕ ТЕРПИТ СЛУЖЕНЬЕ МУЗ?
«Служенье муз не терпит суеты…» - вдумываясь в это знаменитое пушкинское изречение, понимаешь, что настоящая поэзия не терпит поспешности, необдуманности, неточности. К большому сожалению, не все люди, пишущие стихи, помнят об этом.
В городе Дмитрове и его районе есть много стихотворцев, признанных и начинающих, которые небрежно относятся к поэтическому слову. Не желая затронуть чье-либо самолюбие (все поэты страшно обидчивы), хотелось бы указать (без конкретных имён) на явные недостатки местной поэзии, обобщая распространённые тенденции.
Одним из частых огрехов является так называемое «словотворчество». Бесспорно, поэт имеет право на создание новых, не входящих ни в один толковый словарь, словоформ, но есть существенная оговорка: делать это он должен по строгим законам грамматики того языка, на котором пишет. Классический пример: Маяковский из слова «любовь» сделал уменьшительную форму – «любёночек». В данном случае всё понятно. Когда же встречаешь у современного поэта такую строчку: «Отчего так сердце мает?» - возникает закономерный вопрос: почему «мает», а не «мается», как это принято в русской речи? Ответ ясен: автору этого стиха нужна была конкретная рифма (мает – тает). В таком случае новая словоформа не только свидетельствует о пренебрежительном отношении её автора к нормам русского языка, но и значительно искажает смысл стихотворного текста, что в итоге разрушает поэтическую гармонию.
Есть также случаи «словотворчества», не зависимого от рифмы. Тогда это связано с жаждой оригинальности. Например, поэту необходимо необычное, запоминающееся начало, и тогда появляется образ: «Окатный жемчуг, розовый, речной…» В русском языке есть причастие «окатанный» (т.е. круглый, созданный путём перекатывания). Употребляется «окатанный» (но не «окатный»), как правило, со словом «камень»: «Карпушка велел принести десяток крупных камней, но не окатанных, а угловатых» (Арсеньев). Употребляя данный эпитет по отношению к жемчугу, поэт тем самым невольно сравнивает его с обыкновенным камнем, что, конечно, не входило в его планы, поскольку, судя по дальнейшему содержанию стихотворения, проясняется особая, таинственная и даже магическая ценность этого предмета: «Легко жемчужная открылась тайна…» Можно предположить, что один эпитет ничего не меняет в общем контексте стихотворения и что автор данной статьи просто придирается к единственному слову, но дело как раз в том, что первая строчка всегда задает тон всему остальному и поэтому в ней должна быть значима каждая буква. В приведенном примере, на первый взгляд, красивое слово неудачно не только по своему значению, но и по форме. В русском языке от страдательного причастия «окатанный» не может быть образована форма «окатный», точно так же как от «обмотанный» - «обмотный», от «прочитанный» - «прочитный». Нарушение норм русского языка антиэстетично и поэтому недопустимо в поэзии.
Ошибочное словотворчество – явление, к сожалению, довольно распространенное в современной поэзии. Приведенный выше пример еще не так сильно бросается в глаза, как следующий, уже совершенно явно связанный с речевой небрежностью: «И вода канальская…» Здесь имеется в виду вода из канала. Представьте, как в таком случае должна определяться вода, текущая по руслу реки – русальская. Еще более удивляет небрежность в подборе рифмы: канальская – сказкою. Совершенно очевидно, что ни эпитет, ни придуманная к нему «рифма» не отвечают высокому понятию – поэзия.
Бывают случаи, когда правильное по форме слово совершенно не подходит в качестве эпитета в силу несочетаемости с определяемым словом. Например: «Захлестнула волна корявая…» Корявыми, то есть кривыми, узловатыми, шероховатыми, могут быть корни деревьев и руки человека, а в переносном смысле корявыми могут быть стихи. Вызывает недоумение и такой эпитет: «Свежая взрытая простынь…» Взрытой, то есть вскопанной, может быть только земля, но не простынь. И даже если предположить, что это метафора, она все равно создает какой-то уж очень не привлекательный образ. В поисках лучшей звучности некоторые поэты употребляют эпитеты, которые превращают фразу в явную бессмыслицу. Например: «Пустота от расстрелянной раны…» В данном случае рана – это не результат выстрела, а мишень, которую расстреляли.
Еще одной разновидностью неверного употребления эпитетов является так называемая «модернизация» уже известных поэтических образов. Всем хорошо знаком есенинский «костер рябины красной», но один современный поэт решил усовершенствовать этот образ и написал: «Вольно цвесть весеннему костру…» У Есенина костер, который «не может согреть», символизирует осень жизни, последнее её горение. Этот костер можно сравнить с пушкинским: «Люблю я пышное природы увяданье…» Цвет красных осенних листьев, так же как и яркий цвет рябины красной, напоминает языки пламени, в котором сгорает весь цвет весны и лета. Вот почему словосочетание «весенний костер» звучит, по меньшей мере, нелепо. Тем более понятия «цветение» и «горение» являются прямо противоположными друг другу, и ни о каком оксюмороне здесь речи быть не может.
Авторская небрежность при создании поэтических образов бывает заметна и в более сложных метафорических построениях. Иногда, создавая красивую развернутую метафору, поэт так её «закручивает», что сам не замечает, как громоздок, неудобен и далек от его собственной мысли этот образ. Вдумаемся в один из подобных примеров: «Иероглифы пути // Серебром в копилке». Первая строка представляет собой красивую метафору, основанную на уподоблении запутанных линий восточного иероглифа жизненному пути поэта. Слово «иероглифы», во-первых, создает ясную зрительно-ассоциативную картину, а во-вторых, придает написанному особый загадочный, интригующий колорит. Однако автору данного стихотворения этого показалось мало. К уже имеющейся сложной метафоре он сразу же добавляет еще одну: «Иероглифы… серебром в копилке». Вот здесь и получается несуразица. Возникают следующие вопросы: как иероглифы попадают в копилку? почему иероглифы превращаются в серебро? почему в копилке храниться именно серебро, а не золото или медь? Скорее всего, автор имел ввиду, что иероглифы его пути он хранит в копилке своей памяти, а слово «серебром» появилось для звучности и для соблюдения нужного ритма. И все же это не может быть оправданием для появления столь «неудобоваримой» метафоры.
Часто в стремлении к художественной выразительности поэты забывают включить тот или иной образ в общий контекст своего стихотворения. Приведем пример замечательной, свежей и оригинальной метафоры: «Скользнуло тени ломкое лекало // По выцветшей бумаге желтых штор». Не правда ли здорово сказано! Однако внутри стихотворения данная метафора выглядит случайным фрагментом, никак не связанным с общим смыслом. В таком случае она чужеродна, бесполезна и, к сожалению, бессмысленна. Вероятно, необходимо напомнить, что образность не есть самоцель поэзии. Только гармония между красотой образа и его глубоким смыслом рождает шедевры поэтического творчества.
Среди публикуемой в печати современной поэзии встречаются и «шедевры» в кавычках. К ним относятся, например, такие строки: «Почтенное признанье// За тонны пота, невкушенных благ…» Автор этих стихов, вероятно, просто забыл, что пот – это все-таки жидкость, и поэтому измеряется она не в тоннах, а в литрах. Если же заменить неверное исчисление на верное (литры пота), то все равно получится что-то такое противное, чего в настоящей поэзии быть не должно. Споря с последним утверждением, кто-нибудь может вспомнить знаменитые слова Ахматовой: «Из какого сора растут стихи!» - но великая поэтесса, конечно же, не имела ввиду, что стихи нужно специально засорять подобным, прошу прощения, мусором.
В заключение краткого обзора весьма распространенных в современной поэзии речевых ляпов хотелось бы еще раз обратить внимание на острую необходимость внимательного и очень ответственного отношения к великому и богатому русскому поэтическому слову. Уважаемые поэты, не спешите прославиться, иначе ваша слава может оказаться не той, какую вы ждете.
Тимур Меньшиков
Рецензии
Интересная статья. Да, когда побродишь по стихире, чего только ни увидишь. И что самое "занятное", так это абсолютное неприятие многими авторами замечаний. И ведь не пишешь, что, мол, все плохо, а указывашь конкретно, что вот это - не так, поправьте, будет лучше, а в ответ - это тут душа светлая, страдающая, а Вы по ней топчитесь. А то и просто молча удаляют, хотя за все почти 8 лет пребывания на сайте ни разу никому не нахамила и, если что-то отмечаю, аргументирую всегда.
И еще, кода читала, подумалось, что не менее интересной могла бы статья статья о синтаксисе, о том, каким ужасным он бывает порой в стихах. А пунктуация - это вообще отдельная "песТня".
С теплом,
Василиса.
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.
Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?
Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен -
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.
И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.
Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе - фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся - но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг -
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!
И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.
Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?
Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.
Анализ стихотворения Пушкина «19 октября 1825»
В 1817 году Александр Пушкин блестяще окончил Царскосельский лицей. Во время прощального бала друзья-лицеисты постановили, что каждый год 19 октября, в день открытия этого учебного заведения, они будут собираться вместе, чтобы вспомнить о своей беспечной юности.
Стоит отметить, что эта традиция на протяжении многих лет соблюдалась неукоснительно. Однако жизнь разбросала вчерашних лицеистов по всему миру. В 1825 году Пушкин, сосланный за неуважение к царю и вольнодумство в родовое поместье Михайловское, не смог присутствовать на встрече выпускников, однако прислал своим друзьям стихотворное письмо, которое было торжественно зачитано присутствующим. К этому моменту Александр Пушкин уже снискал славу одного из самых талантливых и дерзких поэтов современности. Тем не менее, это не помешало ему с глубоким уважением относится к друзьям, которые хоть и не стали выдающимися поэтами, но, несомненно, обладали блестящими литературными способностями. Вспоминая тех, с кем на протяжении шести лет пришлось делить все радости и горести, поэт в стихотворении «19 октября 1825» с сожалением отмечает, что многих верных товарищей уже нет в живых . Другие же по различным причинам не смогли присоединиться к тем, кто в этот день пирует «на берегах Невы». Но этому есть веские оправдания, так как судьба нередко преподносит своим баловням сюрпризы, которые нужно воспринимать если не с благодарностью, то хотя бы с пониманием.
Поэт отмечает, что в этот вечер он пьет один, отдавая дань уважения своим друзьям, которых по-прежнему любит и помнит, и которые платят ему взаимностью. «Друзья мои, прекрасен наш союз!», — восклицает автор, утверждая, что никакие повороты судьбы не способны разрушить ту душевную близость, которая возникла когда-то между лицеистами и сохранилась на долгие годы . При этом Пушкин благодарить своих друзей, которые вопреки здравому смыслу и в ущерб собственной репутации все же пренебрегли общественным мнением и навестили поэта, находящегося в изгнании. «Троих из вас, друзей моей души, я обнял здесь», — пишет поэт. Именно эти встречи с Пущиным, Горчаковым и Дельвигом заставили поэта более философски воспринимать удары судьбы и не отказываться от своего призвания. И бесконечные беседы с друзьями натолкнули Пушкина на мысль о том, что «служенье муз не терпит суеты». Поэтому к своему вынужденному заточению поэт стал относиться с определенной долей иронии и благодарности, так как получил великолепную возможность посвятить все свое время творчеству и переосмыслению жизни. Именно в Михайловском Пушкиным было создано множество великолепных произведений, которые сегодня по праву считаются классикой русской литературы.
Обращаясь к друзьям-лицеистам, поэт предсказывает, что ровно через год он вновь поднимет вместе с ними бокал с вином, чтобы отметить столь памятную дату. Это пророчество действительно сбывается. Равно как фразы о том, что в следующий раз за одним столом соберется гораздо меньше выпускников, становятся вещими. Буквально через два месяца после написания стихотворения «19 октября 1825» произойдет восстание декабристов, которое круто изменить жизнь многих друзей поэта. Словно бы предчувствуя это, Пушкин обращается к тем, кому суждено отправиться в ссылку и на каторгу, с напутствием вспомнить «нас и дни соединений, закрыв глаза дрожащею рукой». По мнению поэта, эта «печальная отрада» позволит тем, кого не будет рядом, мысленно поднять бокалы и провозгласить традиционный тост за непоколебимую мужскую дружбу. И хотя бы один день провести в ладу и гармонии с этим жестоким миром «как ныне я, затворник ваш опальный, его провел без горя и забот».
В этой статье мы рассмотрим произведение "19 октября 1825" (Пушкин). Анализ стихотворения поможет вам понять его основные особенности.
Прежде всего, необходимо сказать несколько слов о значении даты в его названии. Что же это за дата - 19 октября 1825? которого мы проведем, в 1817 г. завершил обучение в
Его друзья-лицеисты на прощальном балу решили, что каждый год 19 октября они будут собираться вместе и вспоминать о годах юности в годовщину основания учебного заведения, выпускниками которого они стали. Таким образом, эта дата была очень важна для поэта. Ведь ровно 14 лет назад, 19 октября 1811 года, состоялось открытие Царскосельского лицея.
Где находился 19 октября 1825 Пушкин
Продолжим рассказом о том, где находился А.С. Пушкин в очередную годовщину основания лицея. Нужно отметить, что долгие годы традиция встреч соблюдалась неукоснительно, несмотря на то, что собираться вместе было непросто, ведь жизнь разбросала по всему миру бывших лицеистов. В 1825 г. Александр Сергеевич, сосланный в родовое поместье Михайловское за вольнодумство и неуважение к царю, не смог принять участие во встрече выпускников. Тем не менее он прислал стихотворное письмо своим товарищам. Это письмо торжественно зачитали всем присутствующим на встрече. Пушкин к этому времени уже был известен как один из наиболее дерзких и талантливых поэтов современности. Однако это не помешало Александру Сергеевичу относиться с глубоким уважением к своим друзьям, хоть и не ставшим выдающимися художниками слова, но, безусловно, обладавшими большими литературными способностями.
Воспоминания о товарищах из лицея
В стихотворении под названием "19 октября 1825" А. Пушкин вспомнил всех тех, с кем ему пришлось делить все горести и радости на протяжении 6-ти лет обучения в лицее. Поэт с сожалением отметил, что уже нет в живых многих его верных товарищей. Другие же не смогли присоединиться ко встрече по различным причинам, и их не оказалось в числе тех, кто пирует в этот день "на как отметил в произведении "19 октября 1825" Пушкин. Анализ стихотворения показывает, что Александр Сергеевич находит им оправдание. Он отмечает, что судьба часто преподносит сюрпризы своим баловням. Эти сюрпризы необходимо воспринимать с пониманием, если не с благодарностью.
Душевная близость лицеистов
Александр Сергеевич отмечает, что он пьет один в этот день, отдавая своим друзьям дань уважения. Он по-прежнему помнит и любит их, и его товарищи платят взаимностью поэту. Автор восклицает: "Друзья мои, прекрасен наш союз!". Так он утверждает, что душевную близость, возникшую однажды между лицеистами и сохранившуюся до сих пор, не способны разрушить никакие повороты судьбы. При этом Александр Сергеевич выражает благодарность своим друзьям за то, что они в ущерб своей репутации и вопреки здравому смыслу навестили поэта, пренебрегая общественным мнением. Находившийся в изгнании поэт пишет, что он "обнял здесь" трех своих товарищей. Именно эти встречи Александра Сергеевича с Дельвигом, Горчаковым и Пущиным заставили его относиться к ударам судьбы более философски. Их поддержка была очень важна для Пушкина, который не отказался от того, что считал своим призванием. Поэт продолжил творить.
Положительные стороны ссылки
Долгие беседы с лицейскими товарищами натолкнули Александра Сергеевича на мысль о том, что творчество "не терпит суеты". Именно поэтому Пушкин начал относиться к вынужденному заключению с некоторой долей благодарности и иронии. Ведь поэт получил прекрасную возможность посвятить все свободное время переосмыслению жизни и творчеству. Пушкин в Михайловском создал множество прекрасных произведений, которые вошли в золотой фонд русской литературы.
Предсказания Пушкина
Поэт, обращаясь к своим друзьям из лицея, предсказывает, что через год ему удастся поднять бокал с вином вместе с ними, чтобы отметить 19 октября. И действительно, это пророчество сбылось. А фразы о том, что через год за столом будет намного меньше выпускников, также стали вещими.
Через 2 месяца после создания стихотворения Пушкина "19 октября 1825" случилось Оно коренным образом изменило жизнь множества лицейских товарищей Александра Сергеевича. Как будто предчувствуя обращается к тем из них, кому суждена ссылка и каторга. Он призывает их вспомнить "нас и дни соединений". Александр Сергеевич считает, что эта "печальная отрада", которую они найдут в воспоминаниях, позволит им мысленно поднять бокалы для того, чтобы провозгласить тост за мужскую дружбу. Так они смогут провести хоть один день в гармонии и ладу с жестоким миром, как и Пушкин провел его "без горя и забот".
Средства выразительности в стихотворении
Интересующее нас произведение написано ямбом. Главная особенность в его построении состоит в использовании автором сложных предложений. В тексте имеется множество восклицательных знаков. Это свидетельствует об эмоциональном состоянии Александра Сергеевича. Кроме того, в нем можно найти риторические вопросы, связанные с размышлениями автора о судьбе его товарищей. В этом стихотворении, как и во всем остальном творчестве Пушкина, присутствуют метафоры, эпитеты и олицетворения.
В заключение
Завершая 1825" (Пушкин), отметим, что воспоминания о лицее навсегда остались в памяти Александра Сергеевича. Он считал его колыбелью свободомыслия, "лицейской республикой", которая сплотила в "святое братство" его товарищей. Стихотворение Пушкина согрето большой нежностью, искренней любовью к друзьям. Когда поэт говорит о своем одиночестве в ссылке, когда он вспоминает Корсакова, умершего в Италии, в его стихах звучит мужественная грусть. Все произведение представляет собой гимн дружбе.
Конечно, мы провели лишь краткий анализ стихотворения "19 октября 1825". Пушкин - великий поэт, выдающийся мастер слова. В каждом его произведении можно найти интересные художественные особенности. Предлагаем вам самостоятельно провести анализ стихотворения А.С. Пушкина "19 октября 1825". Наверняка вы сможете дополнить разбор этого произведения, представленный в нашей статье. Анализ стихотворения Пушкина "19 октября 1825 года" позволяет лучше понять жизненный путь и внутренний мир поэта.
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты:
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
А.С.Пушкин, «19 октября»
Поэт и декабрист Вильгельм Карлович Кюхельбекер вспоминал о своем детстве: «Я по отцу и по матери точно немец, но не по языку: до шести лет я не знал ни слова по-немецки, природный мой язык — русский, первыми моими наставниками в русской словесности были моя кормилица Марина, да няньки мои Корниловна и Татьяна».
В 1811 году родственник Кюхельбекеров Барклай-де-Толли помог определить Вильгельма в Царскосельский лицей. В Лицее Кюхельбекеру на первых порах пришлось нелегко. Ему сразу дали прозвище Кюхля и кличку «урод пресовершенный». Неуклюжий, глуховатый, рассеянный, готовый взорваться как порох при малейшей обиде, Кюхля был предметом ежедневных насмешек товарищей, подчас весьма жестоких.
В. Кюхельбекер. Автопортрет (из лицейской тетради) (1816-1817)
Кюхельбекер Вильгельм, лютеранского вероисповедания, 15 лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого в вещах его мало порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен… Раздраженность нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинениями.
Лицейская характеристика В.Кюхельбекера
Чего только не вытворяли с бедным Кюхлей — дразнили, мучили, даже суп на голову выливали, а уж эпиграмм насочиняли — не счесть. Одна из них — пушкинская: «и было мне, мои друзья / и кюхельбекерно, и тошно» — стала почти пословицей. Вильгельм даже с горя пытался утопиться в пруду, но его выловили, и в тот же день в лицейском журнале появилась смешная карикатура.
Кюхельбекер. Рис. А.С.Пушкина
С Пушкиным, впрочем, они вскоре сошлись накоротке. Вильгельм восхищался поэтическим даром товарища, а Пушкин вполне оценил энциклопедические познания, литературный талант и прямой характер Кюхли. «Когда на что решусь, уж я не отступлю!» — таков был один из его главных принципов. И он осуществил его - в дружбе, в литературе и в жизни.
Кюхельбекер на Сенатской площади. Рис. А.С.Пушкина
После декабрьского восстания он был арестован. По особому указу Императора Николая I его заковали в кандалы как «особо опасного государственного преступника». Кандалы были сняты только спустя много лет, после выхода на поселение в 1835 году. Кюхельбекер провел в сибирской ссылке долгие 20 лет, омраченные известиями о гибели близких друзей — Грибоедова и Пушкина.
Последние годы жизни Кюхельбекер провел в Тобольске. Он поздно женился на полурусской-полубурятке, родил троих детей. Жене ни разу не удалось правильно выговорить фамилию мужа.
В.Кюхельбекер умер в Тобольске 11 августа 1846 года. К тому времени он был уже слеп, и последние слова его были: «И так кругом тьма, теперь — вечная».
Он смог оставить семье только большой сундук, доверху набитый рукописями, над которыми взрослые читатели измывались не хуже лицейских подростков.
Но как ни бранились по его адресу литературные критики, Вильгельм Кюхельбекер стал подлинным русским поэтом. Блестящий знаток русской поэзии Корней Иванович Чуковский однажды восторженно воскликнул: «Да знаете ли вы, какие у Кюхельбекера есть стихи? Пушкинские!»
Усталость (1845)
Мне нужно забвенье, нужна тишина:
Я в волны нырну непробудного сна,
Вы, порванной арфы мятежные звуки,
Умолкните, думы, и чувства, и муки.
Да! чаша житейская желчи полна;
Но выпил же эту я чашу до дна, —
И вот опьянелой, больной головою
Клонюсь и клонюсь к гробовому покою.
Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму,
Узнал слепоты нерассветную тьму
И совести грозной узнал укоризны,
И жаль мне невольницы милой отчизны.
Мне нужно забвенье, нужна тишина
. . . . . . . . . . . . . . . . .
(А. С. Пушкин)
Противоположный недостаток - желание «схватывать на лету», угадать результат, минуя процесс понимания. Назовем его «вундеркиндством». Воспитание или самовоспитание научного работника должно начинаться с полного устранения всех следов вундеркиндства. Ландау, которого отличала поразительная широта охвата всех областей физики и совсем уже поразительная скорость мысли, никогда не допускал никаких проявлений вундеркиндства, а старался довести вопрос до полной ясности, до предельной простоты. И говорил шутя: «Я - гениальный тривиализатор».
Существует замечательное явление - глубокая научная мысль выигрывает от упрощения. В искусстве - наоборот, законченное произведение не может быть упрощено, попытка упрощения уничтожит образ. Слова «Пьяной горечью Фалерна чашу мне наполни, мальчик!» после упрощения превращаются в просьбу: «Мальчик, налей-ка мне вина». Можно анализировать элементы, которые создают очарование, но образ произведения искусства нельзя свести к элементам, он воспринимается как целое. В науке сведение к элементам возможно.
До понимания значительных явлений в искусстве нужно подняться, дорасти, а достижения науки можно
«опустить», сделать доступными для «пешеходов». Это требует таких же творческих усилий, как и научная работа. Поэтому многие глубокие научно-популярные книги, написанные выдающимися учеными, дают не меньший толчок развитию науки, чем их оригинальные работы. Чтение таких книг иногда требует больших усилий, но зато в них не обходятся трудные места и упрощение не переходит в вульгаризацию.
В научной работе не должно быть спешки и суеты, но недостаточно активная работа не только отнимает много времени, но малоэффективна. Впрочем, это относится ко всем видам человеческой деятельности.
Еще одна психологическая черта, которая мешает творчеству, - вера в собственную непогрешимость. Конечно, нельзя сделать ничего серьезного без веры в свои силы. Но убеждение в непогрешимости приводит только к тому, что научный работник, раз выбрав неверное направление, будет упорно его держаться.
Должна быть найдена правильная мера уверенности и сомнения, колебания и непреклонности, гибкости и несгибаемости.
Сколько ангелов поместится на кончике иголки?
Часто работа тормозится обсуждением антинаучных или вненаучных проблем. Иногда антинаучность видна сразу, как в схоластических спорах об ангелах на кончике иголки или когда спор касается не существа дела, а терминологии. Но очень часто вненаучность не так уж очевидна.
Имеет ли научный смысл, например, утверждение, что рядом с нашим миром есть еще один, но мы его не замечаем, потому что он не взаимодействует с нашим? Способа проверить это утверждение нет - значит, оно лежит вне науки.
Можно ли сомневаться в правильности, скажем, квантовой механики? Конечно, нет таких истин, в которых нельзя усомниться, но лучше не делать этого без достаточных оснований - без бережного отношения к хорошо установленным истинам наука не могла бы развиваться.
Квантовая механика и теория относительности особенно часто подвергались ненаучной критике. Чаще всего она сводилась к попыткам иначе объяснить явления, уже предсказанные и объясненные прежними теориями.
Но покуда не указаны эксперименты, позволяющие доказать справедливость новой точки зрения или ошибочность старой, обсуждение не относится к области науки и в лучшем случае может иметь только педагогическую ценность.
Есть безусловный критерий различия научных и ненаучных вопросов. Ненаучными называются все утверждения, которые не допускают хотя бы принципиальной проверки. Этот критерий вытекает из «принципа наблюдаемости», о котором шла речь в главе «Инструменты познания». Должна быть не обязательно реальная, но хотя бы мысленная возможность проверки. Объектом изучения может быть теория, возможно, и не описывающая наш мир, но логически допустимая, как, скажем, геометрия Лобачевского. Ее можно назвать научной, если следствия теории можно проверить мысленно, делая опыты в том воображаемом мире, который она описывает, или, короче, - если она приводит к определенным соотношениям между входящими в нее величинами.
Приведем в пример концепцию божества. Если бог представляется субстанцией духовной, не влияющей на законы природы, тогда его существование не проявляется в виде наблюдаемых соотношений, и, следова-
тельно, такой бог согласно принципу наблюдаемости - понятие вненаучное. Но если мы подразумеваем материальную силу, влияющую на законы природы, - это понятие нужно включить в сферу естественных наук. Ученый может только повторить мысль Пьера Лапласа - пока нет экспериментальных данных, требующих такого включения, - все известные законы природы удавалось объяснить без введения каких-либо сторонних воздействий.
Воздайте гениям по заслугам!
Любовь к науке немыслима без глубокого уважения к духовному подвигу предшественников.
Как же объяснить распространенное желание обнаружить недостатки гения - выискивать ошибки, приписывать заимствования, умалять значение работы?
Разумеется, иногда гениальные творения и их авторы критикуются по политическим или националистическим причинам - вспомним критику теории относительности фашистами и их последователями. Но мы говорим не об этом - этому нет оправдания, но есть хотя бы объяснение.
Гораздо труднее объяснить психологическое явление - стремление принизить гения, распространенное не только в широкой публике, но и в кругу людей, считающих себя специалистами.
Став благодаря бойкости кисти модным живописцем, гоголевский Чартков из повести «Портрет» «…утверждал, что прежним художникам уже чересчур много приписано достоинства, что все они до Рафаэля писали не фигуры, а селедки; что существует только в воображении рассматривателей мысль, будто бы видно в них присутствие какой-то святости; что сам Рафаэль даже писал не все хорошо и за многими произведениями его удержалась только по преданию слава; что Микель-Ан-жел хвастун, потому что хотел только похвастать знанием анатомии, что грациозности в нем нет никакой…».
Сколько мучительных переживаний доставалось при жизни Галилею, Пушкину, Вагнеру, Больцману, Лобачевскому; сколько душевных сил нужно было потратить Эйнштейну на защиту от нелепых придирок и обвинений! Казалось бы, современники должны радоваться, что рядом с ними кто-то пишет роман, делает открытие, создает симфонию, но именно это вызывает раздражение людей, зараженных такой болезнью.
«Знатоки» не оставляют в покое великих творцов и после их смерти. Кому только не приписывается авторство шекспировских сонетов и трагедий - от Фрэнсиса Бэкона до королевы Елизаветы; «музыковеды» заявляют, что «Реквием» написал не Моцарт, а его ученик; скульпторы делают портреты великих ученых, изображая их тупыми коротконогими уродцами…
Особенно часто таким нападкам подвергались работы Эйнштейна по частной и общей теории относительности (теории тяготения). Почти все историки науки видят в теории тяготения редчайший пример великого открытия, сделанного одним человеком. Когда все физические идеи были до конца сформулированы, великий немецкий математик Давид Гильберт уточнил эйнштейновские уравнения. Эту же поправку одновременно сделал и сам Эйнштейн. Гильберт ясно понимал, как скромна его роль в создании этой теории. Но находится «историк науки», который заявляет, что в завершении теории важную роль сыграл Гильберт. Другой говорит об Эйнштейне: «Науке очень полезны проницательные умы, способные довести до конца идеи, носящиеся в воздухе…»
Занимаясь историей науки, «знаток», принижающий гениев, говорит о великих открытиях как о чем-то обычном, обыденном. Он пытается создать представление, что открытия не возникают в результате мучительных усилий и озарений, а «становятся известными» сразу всем. Сохраняя факты, он, по существу, искажает историю, осуществляя свою, быть может, неосознанную задачу - принизить величие и поэзию научного подвига.
Что же это такое, чем вызвана болезнь - завистью, стремлением к самоутверждению, манией величия?..
Разумеется, можно возразить, что досужие домыслы проживут недолго. Эйнштейн останется Эйнштейном, Моцарт - Моцартом, но неуважение к высоким подвигам человеческого духа может заразить молодых, начинающих свой творческий путь людей жестоким ядом нигилизма.
