«Образ и характеристика Фауста в одноименной трагедии Гете. Анализ произведения «Фауст» (Гёте)

«Фауст» — это произведение, заявившее о своем величии после смерти автора и не утихающее с тех самых пор. Словосочетание «Гете – Фауст» настолько на слуху, что даже не увлекающийся литературой человек слышал о нем, может, даже не подозревая, кто кого написал – то ли Гете Фауста, то ли Фауст Гете. Однако философская драма — не только бесценное наследие писателя, но и одно из ярчайших явлений эпохи Просвещения.

«Фауст» не только дарит читателю завораживающий сюжет, мистику, и таинственность, но и поднимает важнейшие философские вопросы. Гете писал это произведение на протяжении шестидесяти лет своей жизни, а опубликована пьеса была уже после смерти писателя. История создания произведения интересна не только долгим сроком его написания. Уже название трагедии непрозрачно намекает на жившего в XVI веке лекаря Иоганна Фауста, который в силу своих достоинств обзавелся завистниками. Доктору приписывали сверхъестественные способности, якобы он может даже воскрешать людей из мертвых. Автор меняет сюжет, дополняет пьесу героями и событиями и, словно по красной дорожке, торжественно входит в историю мирового искусства.

Суть произведения

Драма открывается посвящением, после следуют два пролога и две части. Продажа душу дьяволу – сюжет на все времена, кроме того, любопытного читателя ждет еще и путешествие во времени.

В театральном прологе начинается спор между директором, актером и поэтом, и у каждого из них, по сути, своя правда. Директор пытается разъяснить творцу, что нет смысла создавать великое произведение, так как большинство зрителей не способно оценить его по достоинству, на что поэт упорно и возмущенно отвечает несогласием – он считает, что для творческого человека в первую очередь важен не вкус толпы, а идея самого творчества.

Перевернув страницу, мы видим, что Гете отправил нас на небо, где завязывается новый спор, только уже между чертом Мефистофелем и Богом. По мнению представителя тьмы, человек не достоин никаких похвал, и Бог разрешает проверить силы любимого творения в лице трудолюбивого Фауста, чтобы доказать черту обратное.

Следующие две части – попытка Мефистофеля выиграть спор, а именно дьявольские искушения одно за другим пойдут в ход: алкоголь и веселье, молодость и любовь, богатство и власть. Любое желание без всяких препятствий, пока Фауст не найдет, что именно достойно жизни и счастья и равноценно душе, которую дьявол обычно забирает за свои услуги.

Жанр

Сам Гете назвал свое произведение трагедией, а литературоведы – драматической поэмой, о чем также трудно спорить, ведь глубина образов и сила лиризма «Фауста» необычайно высокого уровня. Жанровая природа книги склоняется и в сторону пьесы, хотя на сцене могут быть поставлены лишь отдельные эпизоды. В драме так же присутствуют эпическое начало, лирические и трагические мотивы, поэтому ее сложно отнести к определенному жанру, но не будет ошибочным утверждать, что великий труд Гете – философская трагедия, поэма и пьеса в одном лице.

Главные герои и их характеристика

1. Фауст – главный герой трагедии Гете, выдающийся ученый и врач, познавший многие таинства наук, но все равно разочаровавшийся в жизни. Он не удовлетворен теми обрывочными и неполными сведениями, которыми владеет, и ему кажется, что уже ничего не поможет ему прийти к познанию высшего смысла бытия. Отчаявшийся персонаж даже задумывался о самоубийстве. Он заключает договор с посланцем темных сил для того, чтобы найти счастье – то, ради чего действительно стоит жить. Прежде всего, им управляют жажда знаний и свобода духа, поэтому он становится непростой задачей для черта.
2. «Частица силы, желавшей вечно зла, творившей лишь благое» — довольно противоречивый образ черта Мефистофеля. Средоточие злых сил, посланец ада, гений соблазна и антипод Фауста. Персонаж считает, что «достойно гибели все то, что существует», ведь он умеет манипулировать самым лучшим божественным творением через его многочисленные уязвимости, и все вроде бы указывает на то, как отрицательно читатель должен относиться к черту, но, черт возьми! Герой вызывает симпатию даже у Бога, что уж говорить о читающей публике. Гете создает не просто сатану, а остроумного, язвительного, проницательного и циничного трикстера, от которого так трудно отвести глаза.
3. Из действующих лиц так же можно отдельно выделить Маргариту (Гретхен). Юная, скромная, верующая в Бога простолюдинка, возлюбленная Фауста. Земная простая девушка, заплатившая за спасение своей души собственной жизнью. Главный герой влюбляется в Маргариту, но она – не смысл его жизни.

Темы

Произведение, содержащее соглашение трудолюбивого человека и черта, иными словами – сделку с дьяволом, дарит читателю не только захватывающий, полный приключений сюжет, но и актуальные темы для размышления. Мефистофель испытывает главного героя, даруя ему абсолютно иную жизнь, и теперь «книжного червя» Фауста ждут веселье, любовь и богатство. В обмен на земное блаженство тот отдает Мефистофелю душу, которая после смерти должна отправиться в ад.

1. Наиболее важная тема произведения – вечное противоборство добра и зла, где сторона зла, Мефистофель, пытается совратить доброго отчаявшегося Фауста.
2. После посвящения затаилась и тема творчества в театральном прологе. Позицию каждого из спорящих можно понять, ведь директор думает о вкусе публики, которая платит деньги, актер – о наиболее выгодной роли, чтобы понравиться толпе, а поэт – о творчестве в целом. Нетрудно догадаться, как искусство понимает Гете и на чьей стороне он стоит.
3. «Фауст» — настолько многогранное произведение, что здесь мы найдем даже тему эгоизма, которая не бросается в глаза, однако при обнаружении объясняет, почему персонаж не был удовлетворен знаниями. Герой просвещался лишь для себя, а не помогал народу, поэтому его накопленные годами сведения были бесполезны. Отсюда вытекает и тема относительности любого знания – то, что они непродуктивны без применения, разрешает вопрос, почему познание наук не привело Фауста к смыслу жизни.
4. Легко проходя через соблазнение вином и весельем, Фауст и не догадывается, что следующее испытание дастся намного труднее, ведь ему предстоит предаться неземному чувству. Встречая юную Маргариту на страницах произведения и видя безумную страсть Фауста к ней, мы разглядываем тему любви. Девушка привлекает главного героя чистотой и безупречным чувством правды, кроме того, она догадывается о натуре Мефистофеля. Любовь персонажей влечет за собою несчастья, и в темнице Гретхен раскаивается за свои грехи. Следующая встреча влюбленных ожидается только на небесах, но в объятиях Маргариты Фауст не просил повременить мгновенье, в противном случае произведение завершилось бы без второй части.
5. Присматриваясь к возлюбленной Фауста, отметим, что юная Гретхен вызывает симпатию у читателей, однако она виновна в смерти своей матери, которая не проснулась после сонного зелья. Так же по вине Маргариты умирают еще ее брат Валентин и внебрачный ребенок от Фауста, за что девушка оказывается в темнице. Она испытывает страдания от совершенных ею грехов. Фауст предлагает ей сбежать, но пленница просит его уйти, отдаваясь полностью своим мучениям и раскаянию. Так в трагедии поднимается еще одна тема – тема нравственного выбора. Гретхен предпочла смерть и Божий суд побегу с чертом, и тем самым спасла свою душу.
6. Великое наследие Гете таит в себе и философские полемические моменты. Во второй части мы вновь заглянем в кабинет Фауста, где усердный Вагнер работает над экспериментом, создавая человека искусственным путем. Сам образ Гомункула – уникальный, прячущий разгадку в его жизни и поисках. Он томится по реальному существованию в реальном мире, хотя ему известно то, что еще не может осознать Фауст. Замысел Гете добавить в пьесу такого неоднозначного персонажа, как Гомункул, раскрывается в представлении энтелехии, духа, каким он вступает в жизнь до всякого опыта.

Проблемы

Итак, Фауст получает второй шанс провести свою жизнь, уже не сидя у себя в кабинете. Немыслимо, но любое желание может вмиг исполниться, героя окружают такие соблазны дьявола, перед которыми довольно трудно устоять обычному человеку. Возможно ли остаться собой, когда все подчинено твоей воле, — главная интрига такой ситуации. Проблематика произведения кроется именно в ответе на вопрос, реально ли устоять на позициях добродетели, когда все, чего ты только желаешь, сбывается? Гете ставит Фауста нам в пример, ведь персонаж не позволяет Мефистофелю полностью овладеть своим разумом, а по-прежнему ищет смысл жизни, то, ради чего мгновенье может действительно повременить. Стремившийся к истине, добрый врач не только не превращается в часть злого демона, своего искусителя, но и не теряет своих самых положительных качеств.

1. Проблема поиска смысла жизни так же является актуальной в произведении Гете. Именно от кажущегося отсутствия истины Фауст и задумывается о самоубийстве, ведь его труды и достижения не принесли ему удовлетворения. Однако, проходя с Мефистофелем через все, что может стать целью жизни человека, герой все-таки познает истину. И так как произведение относится к , взгляд главного персонажа на окружающий мир совпадает с мировоззрением этой эпохи.
2. Если внимательно присмотреться к главному герою, то можно заметить, что трагедия поначалу не выпускает его из собственного кабинета, да и сам он не особо пытается из него выходить. В этой важной детали скрывается проблема трусости. Изучая науки, Фауст, будто боясь самой жизни, прятался от нее за книгами. Поэтому явление Мефистофеля важно не только спором между Богом и сатаной, но и для самого испытуемого. Черт выводит талантливого врача на улицу, окунает его в реальный мир, полный загадок и приключений, таким образом, персонаж перестает прятаться в страницах учебников и живет заново, по-настоящему.
3. Произведение так же представляет читателям отрицательный образ народа. Мефистофель еще в «Прологе на небе» говорит о том, что божье создание не ценит разум и ведет себя подобно скоту, поэтому он испытывает отвращение к людям. Господь в качестве обратного аргумента приводит Фауста, но с проблемой невежества толпы читатель все равно еще столкнется в кабачке, где собираются студенты. Мефистофель рассчитывает, что персонаж поддастся веселью, но тот, напротив, желает скорее удалиться.
4. Пьеса выводит в свет довольно противоречивых героев, и Валентин, брат Маргариты, так же является отличным примером. Он заступается за честь своей сестры, когда влезает в драку с ее «ухажерами», вскоре умирает от шпаги Фауста. Произведение раскрывает проблему чести и бесчестия как раз на примере Валентина и его сестры. Достойный поступок брата вызывает уважение, но тут довольно двояко: ведь умирая, он проклинает Гретхен, таким образом, предает ее всеобщему позору.

Смысл произведения

После долгих совместных с Мефистофелем приключений Фауст все-таки обретает смысл существования, представляя себе процветающую страну и свободный народ. Как только герой понимает, что в постоянном труде и способности жить ради других кроется истина, он произносит заветные слова «Мгновенье! О, как прекрасно ты, повремени» и умирает. После смерти Фауста ангелы спасли его душу от злых сил, награждая его неутолимое желание просвещаться и стойкость перед соблазнами демона во имя достижения своей цели. Идея произведения скрывается не только в направлении души главного героя в рай после соглашения с Мефистофелем, но и в реплике Фауста: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой». Гете подчеркивает свою мысль тем, что благодаря преодолению преград ради пользы народа и саморазвитию Фауста, посланец ада проигрывает спор.

Чему учит?

Гете не только отражает идеалы просветительской эпохи в своем произведении, но и вдохновляет нас на раздумья о высоком предназначении человека. Фауст дает публике полезный урок: постоянное стремление к истине, познание наук и желание помогать народу спасают душу от ада даже после сделки с чертом. В реальном мире нет гарантии, что Мефистофель даст нам вдоволь поразвлечься прежде, чем мы осознаем великий смысл бытия, поэтому внимательный читатель должен мысленно пожать Фаусту руку, похвалив его за стойкость и поблагодарив за такую качественную подсказку.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Сочинение

Личность и судьба доктора Фауста привлекали внимание писателей еще до появления трагедии Гете «Фауст». Как свидетельствуют историки, средневековый маг и чернокнижник доктор Фауст - личность историческая, легенды о нем начали складываться еще при его жизни. В конце XVI века в Германии вышла книга «История доктора Фауста, известного волшебника и чернокнижника», автор которой остался неизвестен. В этом сочинении проглядывает образ замечательного человека, который порвал со средневековой схоластической наукой и богословием с целью постигнуть законы природы и подчинить ее человеку.

Церковники обвинили его в том, что он продал душу дьяволу. Современник Шекспира драматург Кристофер Марло написал «Трагическую историю Фауста ». Английские актеры, гастролируя в германских городах, познакомили с этой трагедией немцев. В Германии из нее сделали пьесу для кукольного театра. Предшественник Гете Лессинг задумал, но не осуществил намерение создать философскую трагедию о Фаусте. Современник Гете, друг его молодости Максимилиан Клингер написал роман «Жизнь Фауста, его деяния и низвержение в ад ». Таким образом, легенда о Фаусте еще до Гете была неоднократно представлена в литературе. Однако в постановке жизненной трагедии Фауста Гете был новатором. Его Фауст жаждет знания ради самого знания. Его не прельщают какие-либо материальные блага, удовольствия, он ищет смысл жизни.

Порыв Фауста к знанию отражает умственное движение духовного развития целой эпохи европейского общества, получившей название эпохи Просвещения. Фауст Гете - человек разочаровавшийся, но разочарование это не пассивное. Подстрекаемый силами зла, воплощенными в трагедии в реальном образе Мефистофеля, Фауст живет, борется, познает добро и зло, активно ищет ответы на главные жизненные вопросы. Вопрос о смысле и цели человеческой жизни составляет основную тему произведения, но раскрытие темы прило-жимо не ко всякому человеку и не ко всякой отдельной судьбе. Фауст выбран Гете для этой цели потому, что в силу своего необыкновенного характера он дает поэту возможность многое сказать о жизни. Жизнь Фауста, которую развертывает перед читателями Гете, - это путь неустанных исканий.

Фауст не может жить, удовлетворяясь тем, что ему предлагают религия и наука. Во время эпидемии чумы юный Фауст оказывается лицом к лицу со смертью. Ничего из известного до этого времени не помогает ему спасти жизни сотен тысяч невинно страдающих людей. Средневековая медицина бессильна, Господь не слышит призывов о помощи.

Фауст сомневается, Фауст разочаровывается. Он даже решает покончить жизнь самоубийством. Но что, как не высшая справедливая сила, возвращает ему желание жить, жить активно, познавая тайны природы:

* Я на познанье ставлю крест.
* Чуть вспомню книги - злоба ест.
* Отныне с головой нырну
* В страстей клокочущих горнило,
* Со всей безудержностью пыла
* В пучину их, на глубину!

Как известно, свою трагедию Гете писал практически всю сознательную жизнь, и это не могло не повлиять на содержание произведения. Работа над первой частью заняла больше тридцати лет: в ней отображен опыт взрослого мужа, познавшего радости юности, но уже определившегося со своими жизненными ориентирами. Центральное место в первой части трагедии отведено трагической любовной истории Фауста и Гретхен. Юноша Фауст хочет любить и готов ради одного вечера с возлюбленной, ради одного ее взгляда и поцелуя исполнять приказания самого дьявола. Дьявол - плохой советчик в человеческих делах. Он испытывает Фауста, пытаясь направить его против собственной совести, ибо его сознание затемнено пламенной страстью. Охлажденный здравым рассудком, он понимает, что совершил непоправимое. Однако механизм трагических обстоятельств уже включен. Теперь Фауст не властен распоряжаться ни своей собственной судьбой, ни судьбой своей возлюбленной, ни судьбой своего ребенка. В дьявольском пламени сгорают жизни Гретхен, ее ребенка, ее матери и брата. Фауста легко обвинить в преступлении, на его совести души четырех невинных жертв. Но только ли Фауст стал виновником этой трагедии? Фауст отягчен страданием из-за гибели Гретхен и сознанием своей вины.

Светлый дух Ариэль призывает эльфов облегчить его муки: забвение прошлого поможет ему вернуться к настоящему, что и происходит. Поиски смысла жизни толкают Фауста на новые свершения. Сначала мы видим его на государственном поприще. Гете изображает империю, находящуюся в состоянии полного развала. Мрачную картину этого государства рисует в своем докладе императору канцлер страны. Все люди одержимы эгоистическими стремлениями: «В горячке своеволья больное царство мечется в бреду». Императору, однако, безразлично, что творится с его страной и как живет его народ. Его заботит только одно - как пополнить опустевшую казну, чтобы пуститься в новые траты, не обременяя себя заботами о благополучии государства.

Гете писал:

* «В лице императора я старался изобразить властителя, который имеет все данные потерять свою страну, что ему в конце концов и удается».

При помощи Мефистофеля проблема решается довольно быстро и ловко - в обиход поступают бумажные деньги. Этот эпизод имеет исторические корни. Впервые бумажные деньги были введены во Франции Джоном Ло при Людовике XV. Неумеренный выпуск бумажных денег без должного обеспечения быстро привел к их обесцениванию и вызвал отрицательное отношение к ним. Это отношение отображено и у Гете - он сатирически приписывает введение бумажных денег дьяволу. Разочарованный в государственной деятельности, Фауст ищет новые пути. Здесь перед нами предстает еще один образ прекрасной женщины. Это Елена Прекрасная, воскрешение которой имеет символический смысл. Для Гете воплощением эстетического идеала было искусство античности. Он считал, что улучшения в современном ему обществе произойдут только тогда, когда люди начнут понимать красоту, а это, в свою очередь, приведет к душевному возрождению нации. Образ Елены Прекрасной символизирует этот идеал красоты. Союз Фауста и Елены - идеальное сочетание античной красоты и современного интеллекта.

Параллельно возникает новая тема. Ученик Фауста Вагнер всегда оставался преданным книжному знанию. Он считал, что с помощью книг сможет открыть тайны мироздания. Попытки Вагнера познать истину с помощью книжных знаний имели свой результат: в лаборатории Вагнер создал искусственного человека - Гомункула. Если Фауст томится по бытию, не ограниченному ни временными, ни пространственными рамками, то Гомункул, для которого нет ни оков, ни преград, томится по жизни, ограниченной плотью, по реальному существованию в реальном мире.

Гомункул сопутствует Фаусту в его поисках пути к прекрасному, но разбивается и гибнет, тогда как Фауст достигает цели - находит возрожденную к жизни Елену Прекрасную. От символического брака Фауста и Елены рождается прекрасный юноша Эвфорион, соединяющий черты своих родителей - гармоническую красоту и беспокойный дух. Однако Эвфорион слишком идеален, чтобы жить в мире зла. Он разбивается насмерть, а с его гибелью исчезает и Елена, исчезает красота.

Только в конце жизни стареющий и слепнущий Фауст понимает, что не какой-го миг блаженства является целью всей жизни, только жизнь сама по себе имеет смысл. Ежедневная борьба, ежедневные искания, ежедневная работа мысли - вот истинный смысл жизни.

Другие сочинения по этому произведению

Образ Мефистофеля Образ Мефистофеля в трагедии Гёте «Фауст» Мефистофель и Фауст (по поэме Гете «Фауст») Сюжет трагедии Гёте «Фауст» Тема любви в трагедии Гёте «Фауст» Трагедия Гете «Фауст». Композиция. Образы Фауста и Мефистофеля Трагедия Гете «Фауст» Характеристика образа Фауста Фольклорные и литературные истоки поэмы «Фауст» Поиски смысла жизни в трагедии И. В. Гете «Фауст» Борьба добра и зла в трагедии И Гете «Фауст» Образы главных героев трагедии «Фауст» Роль Мефистофеля в поисках смысла бытия Фауста Поиск смысла жизни в трагедии Гете «Фауст» Общий смысл трагедии «Фауст» Воплощение в образе Фауста высших духовных порывов человека Характеристика образа Вагнера Характеристика образа Елены Характеристика образа Маргариты Образы главных героев трагедии «Фауст» Гёте Религиозно-философский смысл образов Фауста и Мефистофеля Философский смысл образа Фауста Трагедия «Фауст» вершина творчества Гете Образ и характеристика Мефистофеля в трагедии «Фауст» Философская трагедия И. В. Гёте «Фауст» - выражение передовых просветительских идей эпохи Боротьба добра и зла ФаустВерсия для мобильных Борьба добра и зла в трагедии Гете «Фауст» "Лишь тот, кем бой за жизнь изведан, жизнь и свободу заслужил" (по трагедии Гете "Фауст") "Фауст" - Трагедия познания Из всех чудес... самое высокое - это язык трагедии, чудо ее текста Философская глубина великого творения Гете «Фауст» Маргарита Пересказ сцены «Вальпургиевой ночи» в драме «Фауст» Тема сочинения Сатира Мефистофеля в поэме Гете «Фауст»

* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.

Самарский филиал
Московского государственного университета печати

Контрольная работа
по истории зарубежной литературы на тему:
«Образ Фауста в трагедии Гете «Фауст»

Выполнила:
студентка I курса по специальности «Книгораспространение»
В.С. Володарская
Проверила:
Оценка:

Самара 2006План
Введение
1. Образ Фауста
2. Мир Фауста
3. Вторая часть «Фауста»
Заключение

Введение

Читатель давно оценил бессмертное творение Гете - его трагедию «Фауст», один из замечательных памятников мировой литературы.

Великий национальный поэт, пламенный патриот, воспитатель своего народа

в духе гуманизма и безграничной веры в лучшее будущее на нашей земле, Гете - бесспорно одно из наиболее сложных явлений в истории немецкой литературы. Позиция, занятая им в борьбе двух Культур, - а они неизбежно содержатся в «общенациональной» культуре любого разделенного на классы общества, - не свободна от глубоких противоречий. Идеологи реакционного лагеря тенденциозно выбирали и выбирают из огромного литературного наследия поэта отдельные цитаты, с помощью которых они стараются провозгласить Гете «убежденным космополитом», даже «противником национального объединения немцев».

Упрочивший свое всемирное значение созданием "Фауста", Гете меньше всего - "автор одной книги". Да это и не мирилось бы с основной чертой его

личности, его поразительной универсальностью.

Крупнейший западноевропейский лирик, в чьих стихах немецкая поэзия

впервые заговорила на подлинно народном языке о простых и сильных

человеческих чувствах, Гете вместе с тем - автор широко известных баллад

("Лесной царь", "Коринфская невеста" и др.), драм и эпических поэм и, наконец, замечательный романист, отобразивший в "Страданиях юного Вертера", в "Вильгельме Мейстере", в "Поэзии и правде" духовную жизнь целого ряда поколений немецкого народа. Однако и столь разнообразной литературной деятельностью не исчерпывается значение Гете. "Гете представляет, быть может, единственный в истории человеческой мысли пример сочетания в одном человеке великого поэта, глубокого мыслителя и выдающегося ученого" {К. А. Тимирязев, Гете - естествоиспытатель. Энциклопедический словарь, изд. Гранат, т. XIV, стр. 448.}, - писал о нем К. А. Тимирязев.

Гете совершал великие трудовые подвиги на любом поприще, к какому бы он ни приложил свою руку. В сферу его исследований и научных интересов вошли геология и минералогия, оптика и ботаника, зоология, анатомия и остеология; и в каждой из этих областей естествознания Гете развивал столь же самостоятельную, новаторскую деятельность, как и в поэзии.

Отсюда ущербные стороны в мировоззрении Гете; отсюда двойственность, присущая его творчеству и его личности. "Гете в своих произведениях двояко относится к немецкому обществу своего времени, - писал Энгельс, - ...он восстает против него, как Геи, Прометей и Фауст, осыпает его горькими насмешками Мефистофеля. То он, напротив, сближается с ним, "приноравливается" к нему... защищает его от напирающего на него исторического движения... в нем постоянно происходит борьба между гениальным поэтом, которому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и осмотрительным сыном франкфуртского патриция, достопочтенным веймарским тайным советником, который видит себя вынужденным заключать с этим убожеством перемирие и приспосабливаться к нему. Так, Гете то колоссально велик, то мелок; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер. И Гете был не в силах победить немецкое убожество; напротив, оно побеждает его; и эта победа убожества над величайшим немцем является лучшим доказательством того, что "изнутри" его вообще нельзя победить"".

Но Гете, конечно, не был бы Гете, не был бы "величайшим немцем", если б ему порою не удавалось одерживать славные победы над окружавшим его немецким убожеством, если бы в иных случаях он все же не умел возвышаться над своей средой, борясь за лучшую жизнь и лучшие идеалы.

Человеком был я в мире,

Это значит - был борцом! -

говорил о себе поэт на склоне своей жизни.

Юношей - вслед за Лессингом и в тесном сотрудничестве со своими товарищами по литературному течению "Бури и натиска" - он восставал на захолустное немецкое общество, гремел против "неправой власти" в "Прометее", в своих мятежных одах, в "Геце фон Берлихингене" - этом "драматическом восхвалении памяти революционера", как определил его Ф. Энгельс {R. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд.; т. 4, стр. 232-233.}.

Уже не всегерманскую, а всемирную славу принесло молодому Гете его второе крупное произведение - "Страдания юного Вертера", роман, в котором автор с огромной силой показал трагическую судьбу передового человека в тогдашней Германии, всю гибельность дальнейшего существования феодальных порядков для общества и для отдельного человека.

"Фауст" занимает совсем особое место в творчестве великого поэта. В нем

мы вправе видеть идейный итог его (более чем шестидесятилетней) кипучей творческой деятельности. С неслыханной смелостью и с уверенной, мудрой осторожностью Гете на протяжении всей своей жизни ("Фауст" начат в 1772 году и закончен за год до смерти поэта, в 1831 году) вкладывал в это свое творение свои самые заветные мечты и светлые догадки. "Фауст" - вершина - помыслов и чувствования великого немца. Все лучшее, истинно живое в поэзии и универсальном мышлении Гете здесь нашло свое наиболее полное выражение.

Образ Фауста

"Есть высшая смелость: смелость изобретения, - писал Пушкин, - создания, где план обширный объемлется творческой мыслию, - такова смелость... Гете в Фаусте" {"Пушкин-критик", Гослитиздат, 1950, стр. 129.}.

Смелость этого замысла заключалась уже в том, что предметом "Фауста" служил не один какой-либо жизненный конфликт, а последовательная, неизбежная цепь глубоких конфликтов на протяжении единого жизненного пути, или, говоря словами Гете, "чреда все более высоких и чистых видов деятельности героя". Такой план трагедии, противоречивший всем принятым правилам драматического искусства, позволил Гете вложить в "Фауста" всю свою житейскую мудрость и большую часть исторического опыта своего времени.

Самый образ Фауста - не оригинальное изобретение Гете. Этот образ возник в недрах народного творчества и только позднее вошел в книжную литературу.

Герой народной легенды, доктор Иоганн Фауст - лицо историческое. Он скитался по городам протестантской Германии в бурную эпоху Реформации и крестьянских войн. Был ли он только ловким шарлатаном, или вправду ученым врачом и смелым естествоиспытателем, пока не установлено. Достоверно одно: Фауст народной легенды стал героем ряда поколений немецкого народа, его любимцем, которому щедро приписывались всевозможные чудеса, знакомые по более древним сказаниям. Народ сочувствовал удачам и чудесному искусству доктора Фауста, и эти симпатии к "чернокнижнику и еретику", естественно, внушали опасения протестантским богословам.

И вот во Франкфурте в 1587 году выходит "книга для народа", в которой автор, некий Иоганн Шписс, осуждает "Фаустово неверие и языческую жизнь". Ревностный лютеранин, Шписс хотел показать на примере Фауста, к каким пагубным последствиям приводит людская самонадеянность, предпочитающая пытливую науку смиренной созерцательной вере. Наука бессильна проникнуть в великие тайны мироздания, утверждал автор этой книги, и если доктору Фаусту все же удалось завладеть утраченными античными рукописями или вызвать ко двору Карла V легендарную Елену, прекраснейшую из женщин древней Эллады, то только с помощью черта, с которым он вступил в "греховную и богомерзкую сделку"; за беспримерные удачи здесь, на земле, он заплатит вечными муками ада...

Так учил Иоганн Шписс. Однако его благочестивый труд не только не лишил доктора Фауста былой популярности, но даже приумножил ее. В народных массах - при всем их вековом бесправии и забитости - всегда жила вера в конечное торжество народа и его героев над всеми враждебными силами. Пренебрегая плоскими морально-религиозными разглагольствованиями Шписса, народ восхищался победами Фауста над строптивой природой, страшный же конец героя не слишком пугал его. Читателем, в основном городским ремесленником, молчаливо допускалось, что такой молодец, как этот Легендарный доктор, перехитрит и самого черта (подобно тому как русский Петрушка перехитрил лекаря, попа, полицейского, нечистую силу и даже самое смерть).

Такова же, примерно, судьба и второй книги о докторе Фаусте, вышедшей в 1599 году. Как ни вяло было ученое перо достопочтенного Генриха Видмана, как ни перегружена была его книга осудительными цитатами из библии и отцов церкви, она все же быстро завоевала широкий круг читателей, так как в ней содержался ряд новых, не вошедших в повествование Шписса, преданий о славном чернокнижнике. Именно книга Видмана (сокращенная в 1674 году нюрнбергским врачом Пфицером, а позднее, в 1725 году, еще одним безыменным издателем) и легла в основу тех бесчисленных лубочных книжек о докторе Иоганне Фаусте, которые позднее попали в руки маленькому Вольфгангу Гете еще в родительском доме. Но не только крупные готические литеры на дешевой серой бумаге лубочных изданий рассказывали мальчику об этом странном человеке. История о докторе Фаусте была ему хорошо знакома и по театральной ее обработке, никогда не сходившей со сцен ярмарочных балаганов.

Этот театрализованный "Фауст" был не чем иным, как грубоватой переделкой драмы знаменитого английского писателя Кристофера Марло (1564-1593), некогда увлекшегося диковинной немецкой легендой. В отличие от лютеранских богословов и моралистов, Марло объясняет поступки своего героя не его стремлением к беззаботному языческому эпикурейству и легкой наживе, а неутолимой жаждой знания. Тем самым Марло первый не столько "облагородил" народную легенду (как выражаются некоторые буржуазные литературоведы), сколько возвратил этому народному вымыслу его былое идейное значение, затемненное книжками узколобых попов.

Позднее, в эпоху немецкого Просвещения, образ Фауста привлек к себе

внимание самого революционного писателя того времени, Лессинга, который, обращаясь к легенде о Фаусте, первый задумал окончить драму не низвержением героя в ад, а громким ликованием небесных полчищ во славу пытливого и ревностного искателя истины.

Смерть помешала Лессингу кончить так задуманную драму, и ее тема перешла по наследству к младшему поколению немецких просветителей - поэтам "Бури и натиска". Почти все "бурные гении" написали своего "Фауста". Но общепризнанным его творцом был и остался только Гете.

По написании "Геца фон Берлихингена" молодой Гете был занят целым рядом драматических замыслов, героями которых являлись сильные личности, оставившие заметный след в истории. То это был основатель новой религии Магомет, то великий полководец Юлий Цезарь, то философ Сократ, то легендарный Прометей, богоборец и друг человечества. Но все эти образы великих героев, которые Гете противопоставлял жалкой немецкой действительности, вытеснил глубоко народный образ Фауста, сопутствовавший поэту в течение долгого шестидесятилетия.

Что заставило Гете предпочесть Фауста героям прочих своих драматических, замыслов? Традиционный ответ: его тогдашнее увлечение немецкой стариной, народной песней, отечественной готикой - словом, всем тем, что он научился любить в юношескую свою пору; да и сам образ Фауста - ученого, искателя истины и правого пути был, бесспорно, ближе и родственнее Гете, чем те другие "титаны", ибо в большей мере позволял поэту говорить от собственного лица устами своего беспокойного героя.

Все это так, разумеется. Но в конечном счете выбор героя был подсказан самим идейным содержанием драматического замысла: Гете в равной мере не удовлетворяло ни пребывание в сфере абстрактной символики ("Прометей"), ни ограничение своей поэтической и вместе философской мысли узкими и обязывающими рамками определенной исторической эпохи ("Сократ", "Цезарь"). Он искал и видел мировую историю не только в прошлом человечества. Ее смысл ему открывался и им выводился из всего прошлого и настоящего; а вместе со смыслом усматривалась и намечалась поэтом также и историческая цель, единственно достойная человечества. "Фауст" не столько драма о прошлой, сколько о грядущей человеческой истории, как она представлялась Гете.

Сама эпоха, в которой жил и действовал исторический Фауст, отошла в прошлое. Гете мог ее обозреть как некое целое, мог проникнуться духом ее культуры - страстными религиозно-политическими проповедями Томаса Мюнцера, эпически мощным языком Лютеровой библии, задорными и грузными стихами умного простолюдина Ганса Сакса, скорбной исповедью рыцаря Геца. Но то, против чего восставали народные массы в ту отдаленную эпоху, еще далеко не исчезло с лица немецкой земли: сохранилась былая, феодально раздробленная Германия; сохранилась (вплоть до 1806 года) Священная Римская империя германской нации, по старым законам которой вершился неправедный суд во всех немецких землях; наконец, как и тогда, существовало глухое недовольство народа - правда, на этот раз не разразившееся живительной революционной грозой.

Гетевский "Фауст" - глубоко национальная драма. Национален уже самый душевный конфликт ее героя, строптивого Фауста, восставшего против прозябания в гнусной немецкой действительности во имя свободы действия и мысли. Таковы были стремления не только людей мятежного XVI века; те же мечты владели сознанием и всего поколения "Бури и натиска", вместе с которым Гете выступил на литературном поприще.

Но именно потому, что народные массы в современной Гете Германии были бессильны порвать феодальные путы, "снять" личную трагедию немецкого человека заодно с общей трагедией немецкого народа, поэт должен был тем зорче присматриваться к делам и думам зарубежных, более активных, более передовых народов. В этом смысле и по этой причине в "Фаусте" речь идет не об одной только Германии, а в конечном счете и обо всем человечестве, призванном преобразить мир совместным свободным и разумным трудом. Белинский был в равной мере прав, и когда утверждал, что "Фауст" "есть полное отражение всей жизни современного ему немецкого общества" {В. Г. Белинский, Собр. соч. в трех томах, Гослитиздат, М. 1948, т. 3, стр. 797.}, и когда говорил, что в этой трагедии "заключены все нравственные вопросы, какие только могут возникнуть в груди внутреннего человека нашего времени" {В. Г. Белинский, Собр. соч., 1919, т. VII, стр. 304.} (курсив мой. - Д. В.)

Гете начал работать над "Фаустом" с дерзновением гения. Сама тема "Фауста" - драма об истории человечества, о цели человеческой истории – была ему, во всем ее объеме, еще неясна; и все же он брался за нее в расчете на то, что на полпути история нагонит его замысел. Гете полагался здесь на прямое сотрудничество с "гением века". Как жители песчаной, кремнистой страны умно и ревностно направляют в свои водоемы каждый просочившийся ручеек, всю скупую подпочвенную влагу, так Гете на протяжении долгого жизненного пути с неослабным упорством собирал в своего "Фауста" каждый пророческий намек истории, весь подпочвенный исторический смысл эпохи.

Буржуазное литературоведение (в лице Куно Фишера, Вильгельма Шерера и их учеников) из факта долголетней работы Гете над его драмой сделало порочный вывод, будто гетевский "Фауст" лишен внутреннего единства. Они настойчиво проводили мысль, что в "Фаусте" мы якобы имеем дело не с единой философско-поэтической концепцией, а с пестрой связкой разрозненных фрагментов. Собственное бессилие проникнуться духом гетевской диалектики они самоуверенно выдавали за противоречия и несообразности, присущие самой драме, будто бы объясняющиеся разновременностью работы автора над "Фаустом".

Буржуазные немецкие ученые предлагали читателю "наслаждаться каждым фрагментом в отдельности", не добираясь до их общего смысла. Тем самым немецкое литературоведение приравнивало глубокий познавательный и вместе художественный подвиг Гете, каким являлся его "Фауст", к сугубо фрагментарной (афористической) игре мысли, сознательно уклоняющейся от познания мира, которую мы наблюдаем у немецких романтиков и декадентов.

Самого Гете, напротив, всегда интересовало идейное единство "Фауста". В беседе с профессором Люденом (1806) он прямо говорит, что интерес "Фауста" заключается в его идее, "которая объединяет частности поэмы в некое целое, диктует эти частности и сообщает им подлинный смысл.

Правда, Гете порою утрачивал надежду подчинить единой идее богатство мыслей и чаяний, которые он хотел вложить в своего "Фауста". Так было в восьмидесятых годах, накануне бегства Гете в Италию. Так было и позднее, на исходе века, несмотря на то что Гете тогда уже разработал общую схему обеих частей трагедии. Надо, однако, помнить, что Гете к этому времени не был еще автором двухчастного "Вильгельма Мейстера", еще не стоял, как говорил Пушкин, "с веком наравне" в вопросах социально-экономических, а потому не мог вложить более четкое социально-экономическое содержание в понятие "свободного края", к построению которого должен был приступить его герой.

Но Гете никогда не переставал доискиваться "конечного вывода всей мудрости земной", с тем чтобы подчинить ему тот обширный идейный и вместе художественный мир, который заключал в себе его "Фауст". По мере того как уточнялось идейное содержание трагедии, поэт вновь и вновь возвращался к уже написанным сценам, изменял их чередование, вставлял в них философские сентенции, необходимые для лучшего понимания замысла. В таком "охвате творческой мыслью" огромного идейного и житейского опыта и заключается та "высшая смелость" Гете в "Фаусте"" о которой говорил великий Пушкин.

Будучи драмой о конечной цели исторического, социального бытия человечества, "Фауст" уже в силу этого - не историческая драма в обычном смысле слова. Это не помешало Гете воскресить в своем "Фаусте", как некогда в "Геце фон Берлихингене", Колорит позднего немецкого средневековья.

Начнем с самого стиха трагедии. Перед нами - усовершенствованный стих Ганса Сакса, нюрнбергского поэта-сапожника XVI столетия; Гете сообщил ему замечательную гибкость интонации, как нельзя лучше передающей и соленую народную шутку, и высшие взлеты ума, и тончайшие движения чувства. Стих "Фауста" так прост и так народен, что, право же, не стоит большого труда выучить наизусть чуть ли не всю первую часть трагедии. Фаустовскими строчками говорят и самые "нелитературные" немцы, как стихами из "Горя от ума" наши соотечественники. Множество стихов "Фауста" стало поговорками, общенациональными крылатыми словами. Томас Манн говорит в своем этюде о гетевском "Фаусте", что сам слышал, как в театре кто-то из зрителей простодушно воскликнул по адресу автора трагедии: "Ну и облегчил же он себе задачу! Пишет одними цитатами". В текст трагедии щедро вкраплены проникновенные подражания старонемецкой народной песне. Необычайно выразительны и сами ремарки к "Фаусту", воссоздающие пластический образ старинного немецкого города.

И все же Гете в своей драме не столько воспроизводит историческую обстановку мятежной Германии XVI века, сколько пробуждает для новой жизни заглохшие творческие силы народа, действовавшие в ту славную пору немецкой истории. Легенда о Фаусте - плод напряженной работы народной мысли. Такой остается она и под пером Гете: не ломая остова легенды, поэт продолжает насыщать ее новейшими народными помыслами и чаяниями своего времени.

Мир Фауста

Вступая в необычный мир "Фауста", читатель должен прежде всего привыкнуть к присущему этой драме обилию библейских персонажей. Как во времена религиозно-политической ереси позднего средневековья, здесь богословская фразеология и символика - лишь внешний покров отнюдь не религиозных мыслей. Господь и архангелы, Мефистофель и прочая нечисть - не более как носители извечно борющихся природных и социальных сил. В уста господа, каким он представлен в "Прологе на небе", Гете вкладывает собственные воззрения на человека - свою веру в оптимистическое разрешение человеческой истории.

Завязка "Фауста" дана в "Прологе". Когда Мефистофель, прерывая славословия архангелов, утверждает, что на земле дарит лишь

Беспросветный мрак,

И человеку бедному так худо,

Что даже я щажу его покуда, -

господь выдвигает в противовес жалким, погрязшим в ничтожестве людям, о которых говорит Мефистофель, ревностного правдоискателя Фауста. Мефистофель удивлен; в мучительных дсканиях доктора Фауста, в его раздвоенности, в том, что Фауст

Требует у неба звезд в награду

И лучших наслаждений у земли, -

он видит тем более верный залог его погибели. Убежденный в верности своей игры, он заявляет господу, что берется отбить у него этого "сумасброда". Господь принимает вызов Мефистофеля. Он уверен не только в том, что Фауст

Чутьем, по собственной охоте

Вырвется из тупика, -

но и в том, что Мефистофель своими происками лишь поможет упорному правдоискателю достигнуть высшей истины.

Тема раздвоенности Фауста (здесь впервые затронутая Мефистофелем) проходит через всю Драму. Но это "раздвоенность" совсем особого рода, не имеющая ничего общего со слабостью воли или отсутствием целеустремленности. Фауст хочет постигнуть "вселенной внутреннюю связь" и вместе с тем предаться неутомимой практической деятельности, жить в полный разворот своих нравственных и физических сил. В этой одновременной тяге Фауста и к "созерцанию" и к "деятельности", и к теории и к практике по сути нет, конечно, никакого трагического противоречия. Но то, что кажется, нам теперь само собою разумеющейся истиной, воспринималось совсем по-другому в далекие времена, когда жил доктор Фауст, и позднее, в эпоху Гете, когда разрыв между теорией и практикой продолжал составлять традицию немецкой идеалистической философии. Против этой отвратительной черты феодального и, позднее, буржуазного общества и выступает здесь герой трагедии Гете. Фауст ненавидит свой ученый затвор, где

Живых и богом данных сил

Себя средь этих мертвых стен

Скелетами ты окружил.

именно за то, что, оставаясь в этом затхлом мире, ему никогда не удастся проникнуть в сокровенный смысл природы и истории человечества. Разочарованный в мертвых догмах и схоластических формулах средневековой премудрости, Фауст обращается к магии. Он открывает трактат чернокнижника Нострадамуса на странице, где выведен "знак макрокосма" и видит сложную работу механизма мироздания. Но зрелище беспрерывно обновляющихся мировых сил его не утешает: Фауст чужд пассивной созерцательности. Ему ближе знак действенного "земного духа", ибо он и сам мечтает о великих подвигах;

Готов за всех отдать я душу

И твердо знаю, что не струшу

В крушения час свой роковой.

На троекратный призыв Фауста является "дух земли", но тут же снова

отступается от заклинателя - именно потому, что тот покуда еще не отважился действовать, а продолжает рыться в жалком "скарбе отцов", питаясь плодами младенчески незрелой науки.

В этот миг величайших надежд и разочарований входит Вагнер, адъюнкт Фауста, филистер ученого мира, "несносный, ограниченный школяр". Их диалог (один из лучших в драме) еще более четко обрисовывает мятущийся характер героя.

Но вот Фауст снова один, снова продолжает бороться со своими сомнениями. Они приводят его к мысли о самоубийстве. Однако эта мысль продиктована отнюдь не усталостью или отчаянием: Фауст хочет расстаться с жизнью лишь для того, чтобы слиться с вселенной и тем вернее, как он ошибочно полагает, проникнуть в ее "тайну".

Чашу с отравой от его губ отводит внезапно раздавшийся пасхальный благовест. Знаменательно, однако, что Фауста "возвращает земле" не ожившее религиозное чувство, а только память о детстве, когда он в дня церковных торжеств так живо чувствовал единение с народом. После того как "созерцательное начало", тяга к оторванному от жизни познанию, чуть было не довело Фауста до самоубийства, до безумной эгоистической решимости: купить истину ценою жизни (а стало быть - овладеть ею без пользы для "ближних", для человечества), в нем, Фаусте, вновь одерживает верх его "тяга к действию", его готовность служить народу, быть заодно с народом.

В живом общении с народом мы видим Фауста в следующей сцене - "У ворот". Но и здесь Фаустом владеет трагическое сознание своего бессилия: простые люди любят Фауста, чествуют его как врача-исцелителя; он же, Фауст, напротив, самого низкого мнения о своем лекарском искусстве, он даже полагает, что "...своим мудреным зельем... самой чумы похлеще бушевал". С сердечном болью Фауст сознает, что и столь дорогая ему народная любовь по сути им не заслужена, более того держится на обмане.

Так замыкается круг: обе "души", заключенные в груди Фауста ("созерцательная" и "действенная"), остаются в равной мере неудовлетворенными. В этот-то миг трагического недовольства к нему и является Мефистофель в образе пуделя.

Свою личину посланец ада в следующей сцене - в "Рабочей комнате Фауста", где неутомимый доктор трудится над переводом евангельского стиха: - "В начале было Слово". Передавая его как "В начале было дело", Фауст подчеркивает не только действенный, материальный характер мира, но и собственную решимость действовать. Более того, в этот миг он как бы предчувствует свой особый, действенный путь познания. Проходя "чреду все более высоких и чистых видов деятельности", освобождаясь от низких и корыстных стремлений, Фауст, по мысли автора, должен подняться на такую высоту деяния, которая в то же время будет и высшей точкой познавательного созерцания: в повседневной суровой борьбе его умственному взору откроется высшая цель всего человеческого развития.

Но пока Фауст лишь смутно предвидит этот предназначенный ему путь действенного познания: он по-прежнему еще полагается на "магию" или на "откровение", почерпнутое в "священном писании". Такая путанность фаустовского сознания поддерживает в Мефистофеле твердый расчет на то, что он завладеет душою Фауста.

Но обольщение "сумасбродного доктора" дается черту не так-то легко. Пока Мефистофель завлекает Фауста земными усладами, тот остается непреклонным: "Что можешь ты пообещать, бедняга?" - саркастически спрашивает он искусителя и тут же разоблачает всю мизерность его соблазнов:

Ты пищу дашь, не сытную ничуть,

Дашь золото, которое, как ртуть,

Меж пальцев растекается; зазнобу,

Которая, упав тебе на грудь,

Уж норовит к другому ушмыгнуть.

Увлеченный смелой мыслью развернуть с помощью Мефистофеля живую, всеобъемлющую деятельность, Фауст выставляет собственные условия договора: Мефистофель должен ему служить вплоть до первого мига, когда он, Фауст, успокоится, довольствуясь достигнутым:

Едва я миг отдельный возвеличу,

Вскричав: "Мгновение, повремени:" -

Все кончено, и я твоя добыча,

И мне спасенья нет из западня.

Тогда вступает в силу наша сделка,

Тогда ты волен, - я закабален.

Тогда пусть станет часовая стрелка,

По мне раздастся похоронный звон.

Мефистофель принимает условия Фауста. Своим холодным критическим умом он пришел к ряду мелких, "коротеньких" истин, которые считает незыблемыми. Так, он уверен, что все мироздание ("вселенная во весь объем"), на охват которого - делом и мыслью - так смело посягает Фауст, ему, как и любому человеку, никогда не станет доступно. "Конечность", краткосрочность всякой человеческой жизни Мефистофелю представляется непреодолимой преградой для такого рода познавательной и практической деятельности. Ведь Фауст "всего лишь человек", а потому будет иметь дело только с несовершенными, преходящими явлениями мира. Постоянная неудовлетворенность в конце концов утомит его, и тогда он все же "возвеличит отдельный миг" - недолговечную ценность "конечного" бытия, а стало быть, изменит своему стремлению к бесконечному совершенствованию.

Такой расчет (ошибочный, как мы увидим, ибо Фауст сумеет "расширить" свою жизнь до жизни всего человечества) теснейшим образом связан с характером интеллекта Мефистофеля. Он - "дух, всегда привыкший отрицать" и уже поэтому может быть только хулителем земного несовершенства. Его нигилистическая критика лишь внешне совпадает с благородным недовольством Фауста - обратной стороной безграничной Фаустовой веры в лучшее будущее на этой земле.

Когда Мефистофель аттестует себя как

Часть силы той, что без числа

Творит добро, всему желая зла, -

он, по собственному убеждению, только кощунствует. Под "добром" он

здесь саркастически понимает свой беспощадный абсолютны и нигилизм:

Я дух, всегда привыкший отрицать,

И с основаньем: ничего не надо.

Нет в мире вещи, стоящей пощады.

Творенье не годится никуда.

Неспособный на постижение "вселенной во весь объем", Мефистофель не допускает и мысли, что на него, Мефистофеля, возложена некая положительная задача, что он и вправду "часть силы", вопреки его воле "творящей добро". Такая слепота не даст" ему и впредь заподозрить, что, разрушая преходящие иллюзии Фауста, он на деле помогает ему в его неутомимых поисках истины.

Странствие Фауста в сопровождении Мефистофеля начинается с веселой чертовщины в сценах "Погреб Ауэрбаха в Лейпциге" и "Кухня ведьмы", где колдовской напиток возвращает Фаусту его былую молодость. Осью дальнейшего драматического действия первой части Фауста становится так называемая "трагедия Маргариты". Несчастная история Маргариты опирается всего лишь на одно весьма краткое упоминание в народной книге о докторе Фаусте: "Он воспылал страстью также к одной красивой, но бедной девушке, служанке жившего по соседству торговца".

Маргарита - первое искушение на пути Фауста, первый соблазн возвеличить отдельный "прекрасный миг". Покориться чарам Маргариты означало бы так или иначе подписать мировую с окружающей действительностью. Маргарита, Гретхен, при всей ее обаятельности и девической невинности - плоть от плоти несовершенного мира" в котором она живет. Бесспорно, в ней много хорошего, доброго, чистого. Но это пассивно-хорошее, пассивно-доброе само по себе не сделает ее жизнь ни хорошей, ни доброй. По своей воле она дурного не выберет, но жизнь может принудить ее и к дурному. Вся глубина трагедии Гретхен, ее горе и ужас в том, что мир ее осудил, бросил в тюрьму и приговорил к казни за зло, которое не только не предотвратил ее возлюбленный, но на которое он-то, и имел жестокость толкнуть ее.

Неотразимое обаяние Гретхен, столь поразившее Фауста, как раз в том, что она не терзается сомнениями. Ее пассивная "гармоничность" основана на непонимании лживости общества и ложности, унизительности своего в нем положения. Это непонимание не дает ей усомниться и в "гармонии мира", о которой витийствуют попы, в правоте ее бога, в правоте... пересудов у городского колодца. Она так трогательна в своей заботе о согласии Фауста с ее миром и с ее богом:

Ах, уступи хоть на крупицу!

Святых даров ты, стало быть, не чтишь?

Маргарита

Но одним рассудком лишь,

И тайн святых не жаждешь приобщиться,

Ты в церковь не ходил который год?

Ты в бога веришь ли?

Фауст не принимает мира Маргариты, но и не отказывается от наслаждения этим миром. В этом его вина - вина перед беспомощной девушкой. Но Фауст и сам переживает трагедию, ибо приносит в жертву своим беспокойным поискам то, что ему всего дороже: свою любовь к Маргарите. Цельность Гретхен, ее душевная гармония, ее чистота, неиспорченность девушки из народа все это чарует Фауста не меньше, чем ее миловидное лицо, ее "опрятная комната". В Маргарите воплощена патриархально-идиллическая гармония человеческой личности, гармония, которую, по убеждению Фауста (а отчасти и самого Гете), быть может, вовсе не надо искать, к которой стоит лишь "возвратиться". Это другой исход - не вперед, а вспять, - соблазн, которому, как известно, не раз поддавался и автор "Германа и Доротеи".

Фауст первоначально не хочет нарушить душевный покой Маргариты, он удаляется в "Лес и пещеру", чтобы снова "созерцать и познавать". Но влечение к Маргарите в нем пересиливает голос разума и совести; он становится ее соблазнителем.

В чувстве Фауста к Маргарите теперь мало возвышенного. Низменное влечение в нем явно вытесняет порыв чистой любви. Многое в характере отношений Фауста к предмету его страсти оскорбляет наше нравственное чувство. Фауст только играет любовью и тем вернее обрекает смерти возлюбленную. Его не коробит, когда Мефистофель поет под окном Гретхен непристойную серенаду: так-де "полагается". Всю глубину падения Фауста мы видим в сцене, где он бессердечно убивает брата Маргариты и потом бежит от правосудия.

И все же Фауст покидает Маргариту без ясно осознанного намерения не возвращаться к ней: всякое рассудочное взвешивание было бы здесь нестерпимо и безвозвратно уронило бы героя. Да он и возвращается к Маргарите, испуганный пророческим видением в страшную Вальпургиеву ночь.

Взгляни на край бугра,

Мефисто, видишь, там у края

Тень одинокая такая?

Она по воздуху скользит,

Земли ногой не задевая.

У девушки несчастный вид

И, как у Гретхен, облик кроткий,

А на ногах ее - колодки.

. . . . . . . . . . . . .

И красная черта на шейке,

Как будто бы по полотну

Отбили ниткой по линейке

Кайму, в секиры ширину.

Но за время его отсутствия совершается все то, что свершилось бы, если б он пожертвовал девушкой сознательно. Гретхен умерщвляет ребенка, прижитого от Фауста, и в душевном смятении возводит на себя напраслину - признает себя виновной в убийстве матери и брата.

Тюрьма. Фауст - свидетель последней ночи Гретхен перед казнью. Теперь он готов веем пожертвовать ей, быть может и тем наивысшим - своими поисками, своим великим дерзанием. Но она безумна, она не дает увести себя из темницы" уже не может принять его помощи. Гете избавляет и Маргариту от выбора: остаться, принять кару иди жить с сознанием совершенного греха. Многое в этой последней сцене первой части трагедии - от сцены безумия Офелии в "Гамлете", от предсмертного томления Дездемоны в "Отелло". Но чем-то она их все же превосходит. Бить может, своей предельной, последней простотой, суровой обыденностью взображевного ужаса. Но прежде всего тем, что здесь - впервые в западноевропейской литературе - поставлены друг перед другом эта полная беззащитность девушки из народа и это беспощадное полновластье карающего ее феодального государства.

Для Фауста предсмертная агония Маргариты имеет очистительное значение. Слышать безумный, страдальческий бред любимой женщины и не иметь силы помочь ей - этот ужас каленым железом выжег все, что было в чувстве Фауста низкого, недостойного. Теперь он любит Гретхен чистой, сострадательной любовью. Но - слишком поздно: она остается глуха к его мольбам покинуть темницу. Безумными устами она торопит его спасти их бедное дитя

Скорей! Скорей!

Спаси свою бедную дочь!

Вдоль по обочине рощ,

Через ручей, и оттуда,

Влево с гнилого мостка,

К месту, где из пруда

Высунулась доска.

Дрожащего ребенка

Когда всплывет голова,

Хватай скорей за ручонку,

Она жива, жива!

Теперь Фауст сознает всю - безмерность своей вины перед Гретхен; равновеликой вековой вике феодального общества перед женщиной, перед человеком. Его грудь стесняется "скорбью мира". Невозможность спасти Маргариту и этим хотя бы отчасти загладить содеянное - для Фауста тягчайшая кара:

Зачем я дожил до такой печали.

Одно бесспорно: сделать из Фауста беззаботного "ценителя красоток" и тем отвлечь его от поисков высоких идеалов Мефистофелю не удалось. Это средство отвлечь Фауста от его великих исканий оказалось несостоятельным. Мефистофель должен взяться за новые козни. Голос свыше: "Спасена!" - не только нравственное оправдание Маргариты, но и предвестник оптимистического разрешения трагедии.

Вторая часть «Фауста»

Пять больших актов, связанных между собой не столько внешним, сюжетным единством, сколько внутренним единством драматической идеи и волевого устремления героя. Нигде в мировой литературе не сыщется другого произведения, равного ему по богатству и разнообразию художественных средств. В соответствии с частыми переменами исторических декораций здесь то и дело меняется и стихотворный язык. Немецкий "ломаный стих", основной размер трагедии, чередуется то с белым пятистопным ямбом, то с античными триметрами, то с суровыми терцинами в стиле Данте или даже с чопорным александрийским стихом, которым Гете не писал с тех пор, как студентом оставил Лейпциг, и над всем этим "серебряная латынь" средневековья, latinitas argentata. Вся мировая история, вся история научной, философской и поэтической мысли - Троя и Миссолунги, Еврипид и Байрон, Фалес и Александр Гумбольдт, здесь вихрем проносятся по высоко взметнувшейся спирали фаустовского пути (он же, по мысли Гете, путь человечества).

Трудно понять эстетическую невосприимчивость читающей Европы XIX и XX веков ко "второму Фаусту". Можно ли проще, поэтичнее и (решаемся и на это слово) грациознее говорить о столь сложных и важных вещах - об истоках и целях культуры и исторического бытия человечества, личности? Это было и осталось новаторством, к которому еще не привыкли за сто с лишним лет, но должны же привыкнуть!

А какая прелесть песнь Линкея, этот лучший образец старческой лирики Гете!

Все видеть рожденный,

Я зорко, в упор

Смотрю с бастиона

На вольный простор.

И вижу без края

Созвездий красу,

И лес различаю,

И ланей в лесу.

Когда доходишь до этого места, не знаем, как другим, а пишущему эти строки каждый раз вспоминается "Степь" Чехова. Помните там чудачка Васю с мутными на вид, но сверхобычно зоркими глазами? "Не мудрено увидеть убегающего зайца или летящую дрохву... А Вася видел играющих лисиц, зайцев, умывающихся лапками, дрохв, расправляющих крылья, стрепетов, выбивающих свои "точки". Благодаря такой остроте зрения, кроме мира, который видели все, у Васи был еще другой мир, свой собственный, никому не доступный и, вероятно, очень хороший, потому что, когда он глядел и восхищался, трудно было не завидовать ему". Помнил ли Чехов, когда он писал своего Васю, о гетевском Линкее? На этот вопрос уже никто не ответит. Достоверно одно, что Чехов любил трагедию великого поэта и даже мечтал о точнейшем прозаическом переводе "Фауста", чтобы, не зная немецкого языка, проникнуть во все детали поэтической мысли Гете.

И вот этот-то упоенный зрелищем мира караульный Линкей, сказавший о себе:

Вся жизнь мне по нраву

И я с ней в ладу, -

должен возвестить ужасную гибель Филемона и Бавкиды и их "отсыревшей от лет" лачуги, сожженной Мефистофелем, в предательском усердии услужающим своему господину, Фауст устроителю.

Вот отполыхало пламя,

Запустенье, пепел, чад! -

И уходит вдаль с веками

То, что радовало взгляд.

Как это надрывно и как невыносимо прекрасно! Первый акт начинается с исцеления Фауста. Благосклонные эльфы стирают из памяти героя воспоминания о постигшем, его ударе:

Эльфов маленьких участье

Всем в беде уделено,

По заслугам ли несчастье,

Или без вины оно.

То, с чем не может справиться наша совесть, могут одолеть жизненные силы, вселяющие бодрость в человека, стремящегося к высокой цели. Фауст снова может продолжать свои мучительные поиски. Мефистофель, ранее познакомивший Фауста с "малым светом", теперь вводит его в "большой", где думает его прельстить блестящей служебной карьерой. Мы при дворе на высшей ступени иерархической лестницы Священной Римской империи.

Сцена "Императорский дворец" заметно перекликается с "Погребом Ауэрбаха в Лейпциге". Как там, при вступлении в "малый свет", в общении с простыми людьми, с частными лицами, так здесь, при вступлении в "большой свет", на поприще бытия исторического, Мефистофель начинает с фокусов, с обольщения умов непонятными чудесами. Но императорский двор требует фокусов не столь невинного свойства, как те, пущенные в ход в компании пирующих студентов.

Любой пустяк, любая пошлость приобретают здесь политическое значение, принимают государственные масштабы. На первом же заседании имперского совета Мефистофель предлагает обедневшему государю выпустить бумажные деньги под обеспечение подземных кладов, которые согласно старинному закону "принадлежат кесарю". С облегченным сердцем, в предвидении счастливого исхода, император назначает роскошный придворный маскарад и там, наряженный Плутосом, сам того не замечая, ставит свою подпись небольшую императорскую печать под первым государственным кредитным билетом.

Губительность этого финансового проекта в том, что он - и это отлично знает Мефистофель - попадает на почву государства эпохи загнивающего феодализма, способного только грабить и вымогать. Подземные клады, символизирующие все дремлющие производительные силы страны, остаются нетронутыми. Кредитный билет, который при таком бездействии государства не может не пасть в цене, по сути лишь продолжает былое обирание народа вооруженными сборщиками податей и налогов. Император менее всего способен понять выгоды и опасности новой финансовой системы. Он и сам простодушно недоумевает:

И вместо золота подобный сор

В уплату примут армия и двор?

С "наследственной щедростью" одаривает он приближенных бумажными деньгами и требует от Фауста новых увеселений. Тот обещает ему вызвать из царства мертвых легендарных Елену и Париса. Для этого он спускается в царство таинственных Матерей, хранящих прообразы всего сущего, чтобы извлечь оттуда бесплотные тени спартанской царицы и троянского царевича. Для императора и его приближенных, собравшихся в слабо освещенном зале, все это не более чем сеанс салонной магии. Не то для Фауста. Он рвется всеми помыслами к прекраснейшей из женщин, ибо видит в ней совершенное порождение природы и человеческой культуры:

Узнав ее, нельзя уж отступиться!

Фауст хочет отнять Елену у призрачного Париса. Но - громовой удар; дерзновенный падает без чувств, духи исчезают в тумане.

Второй акт переносит нас в знакомый кабинет Фауста, где теперь обитает преуспевший Вагнер. Мефистофель доставляет сюда бесчувственного Фауста в момент, когда Вагнер по таинственным рецептам мастерит Гомункула, который вскоре укажет Фаусту путь к Фарсальским полям. Туда полетят они - Фауст, Мефистофель, Гомункул - разыскивать легендарную Елену.

Образ Гомункула - один из наиболее трудно поддающихся толкованию. Он - не на мгновенье мелькнувшая маска из "Сна в Вальпургиеву ночь" и не аллегорический персонаж из "Классической Вальпургиевой ночи". У Гомункула - своя жизнь, почти трагическая, во всяком случае кончающаяся гибелью. В жизни и поисках Гомункула, прямо противоположных жизни и поискам Фауста, и следует искать разгадку этого образа. Если Фауст томится по безусловному, по бытию, не связанному законами пространства и времени, то Гомункул, искусственно созданный в лаборатории алхимика, скороспелый всезнайка, для которого нет ни оков, ни преград, - томится по обусловленности, по жизни, по плоти, по реальному существованию в реальном мире.

Гомункул знает то, что еще не ясно Фаусту в данной фазе его развития. Он понимает, что чисто умственное, чисто духовное начало, как раз в силу своей "абсолютности" - то есть необусловленности, несвязанности законами жизни и конкретно-исторической обстановкой - способно лишь на ущербное, неполноценное бытие. Гибель Гомункула, разбившегося о трон Галатеи (здесь понимаемой как некая всепорождающая космическая сила), звучит предупреждением Фаусту в час, когда тот мнит себя у цели своих стремлений: приблизиться к абсолютному, к вечной красоте, воплощенной в образе Елены.

В "Классической Вальпургиевой ночи" перед нами развертывается картина грандиозной работы всевозможных сил - водных и подпочвенных, флоры и фауны, отважных порывов человеческого разума - над созданием совершеннейшей из женщин, Елены. На сцене толпятся низшие стихийные силы греческой мифологии, чудовищные порождения природы, ее первые мощные, но грубые создания - колоссальные муравьи, грифы, сфинксы, сирены; все это истребляет друг друга, живет в непрестанной вражде. Над темным кишением стихийных сил возвышаются уже менее грубые порождения; полубоги, нимфы, кентавры. Но и они еще бесконечно далеки от искомого совершенства. И вот предутренние сумерки мира прорезает человеческая мысль - философия Фалеев и Анаксагора: занимается день благородной эллинской культуры. Все возвещает появление прекраснейшей.

Хирон уносит Фауста к вратам Орка, где тот выпрашивает у Персефоны Елену. Мефистофель в этих поисках ему не помогает. Чтобы смешаться с толпою участников ночного бдения, он облекается в наряд зловещей Форкиады. В этом наряде он будет участвовать в третьем акте драмы, при дворе ожившей спартанской царицы.

Елена перед дворцом Менелая. Ей кажется, будто она только сейчас вернулась в Спарту из павшей Трои. Она в тревоге:

Кто я? Его жена, царица прежняя,

Иль к жертвоприношенью предназначена

За мужнины страданья и за бедствия,

Из-за меня изведанные греками?

Так думает царица. Но вместе с тем в ее сознании мигают, как пламя светильника, воспоминания о былой жизни:

Да полно, было ль это все действительно,

Иль только ночью мне во сне привиделось?

А между тем действие продолжает развиваться в условно реалистическом плане. Форкиада говорит Елене о грозящей ей казни от руки Менелая и предлагает скрыться в замок Фауста, воздвигнутый на греческой земле крестоносцами. Получив на то согласие царицы, она переносит ее и хор троянских пленниц в этот заколдованный замок, не подвластный законам времени. Там совершается бракосочетание Фауста с Еленой.

Истинный смысл всей темы Елены раскрывается в финале действия, в эпизоде с Эвфорионом. Менее всего следует - по примеру большинства комментаторов - рассматривать этот эпизод как не зависящую от хода трагедии интермедию в честь Байрона, умершего в 1824 году в греческом городке Миссолунги, хотя физический и духовный облик Эвфориона и принял черты поэта, столь дорогого старому Гете, а хор, плачущий по юному герою, и превращается, по собственному признанию автора "Фауста", "в рупор идей современности".

Но ни это сближение с Байроном, ни даже определение Эвфориона, данное самим Гете ("олицетворение поэзии, не связанной ни временем, ни местом, ни личностью"), не объясняют эпизода с Эвфорионом как определенного этапа на пути развития героя. А ведь Эвфорион - прежде всего разрушитель недолговечного счастья Фауста.

В общении с Еленой Фауст перестает тосковать по бесконечному. Он мог бы уже теперь "возвеличить миг", если бы его счастье не было только лживым сном, допущенным Персефоной. Этот-то сон и прерывается Эвфорионом. Сын Фауста, он унаследовал от отца его беспокойный дух, его титанические порывы. Этим он отличается от окружающих его теней. Как существо, чуждое вневременному покою, он подвержен и закону смерти. Гибель Эвфориона, дерзнувшего вопреки родительской воле покинуть отцовский замок, восстанавливает в этом заколдованном царстве законы времени и тлена, и они вмиг рассеивают лживые чары. "Елена обнимает Фауста, телесное исчезает".

Прими меня, о Персефона, с мальчиком! -

трагической вакханалией хора. Форкиада вырастает на авансцене, сходит с котурнов и снова превращается в Мефистофеля.

Такова сюжетная схема действия. Философский же смысл, который вкладывает поэт в этот драматический эпизод, сводится к следующему: можно укрыться от времени, наслаждаясь однажды созданной красотой, но такое "пребывание в эстетическом" может быть только пассивным, созерцательным. Художник, сам творящий искусство, - всегда борец среди борцов своего времени (каким был Байрон, о котором думал Гете, разрабатывая эту сцену). Не мог пребывать в замкнутой эстетической сфере и неспособный к бездейственному созерцанию активный дух Фауста.

Так подготовляется новый этап становления героя, получающий свое развитие уже в четвертом и пятом актах.

Четвертый акт. Фауст участвует в междоусобной войне двух соперничающих императоров дает благодаря тому, что Мефистофель в решительную минуту вводит в бой "модели из оружейной палаты".

Доспехов целый арсенал

Я в залах с постаментов снял.

Скорлупки высохших улиток

Напяливши на чертенят,

Средневековья пережиток

Теперь я вывел на парад.

Какой острый символ изживших себя исторических сил!

Победа "законного императора" приводит только к восстановлению былой государственной рутины (как после победы над Наполеоном). Недовольный Фауст покидает государственную службу, получив в награду клочок земли, которым думает управлять по своему разумению.

Мефистофель усердно помогает ему. Он выполняет грандиозную "отрицательную" работу по разрушению здания феодализма и устанавливает бесчеловечную "власть чистогана". Для этого он сооружает мощный торговый флот, опутывает сетью торговых отношений весь мир; ему ничего не стоит с самовластной беспощадностью положить конец патриархальному быту поселяв, более того - физически истребить беспомощных стариков, названных Гете именами мифологической четы - Филемоном и Бавкидой. Словом, он выступает здесь, в пятом акте, как воплощение нарождающегося капитализма, его беспощадного хищничества и предприимчивости. Фауст не сочувствует жестоким делам, чинимым скорыми на расправу слугами Мефистофеля, хотя отчасти и сам разделяет его образ мыслей. Недаром он воскликнул в беседе с Мефистофелем еще в четвертом акте;

Не в славе суть. Мои желанья -

Власть, собственность, преобладанье.

Мое стремленье - дело, труд.

Однако и эта жизнь во имя обогащения не по сердцу гуманисту Фаусту, вовлеченному в стремительный круговорот капиталистического развития. Фауст считает, что он подошел к конечной цели своих упорных поисков только в тот миг, когда, потеряв зрение, тем яснее увидел будущее свободного человечества. Теперь он - отчасти "буржуа" сен-симоновского "промышленного строя", где "буржуа", как известно, является чем-то вроде доверенного лица всего общества. Его власть над людьми (опять-таки в духе великого утописта) резко отличается от традиционной власти. В его руках она преобразилась во власть над вещами, в управление процессами производства. Фауст прошел долгий путь, пролегший и через труп Гретхен, и по пеплу мирной хижины Филемона и Бавкиды, обугленным руинам анахронического патриархального быта, и через ряд сладчайших иллюзий, обернувшихся горчайшими разочарованиями. Все это осталось позади. Он видит перед собою не разрушение, а грядущее созидание, к которому он думает теперь приступить;

Вот мысль, которой весь я предан,

Итог всего, что ум скопил:

Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,

Жизнь и свободу заслужил.

Так именно, вседневно, ежегодно,

Трудясь, борясь, опасностью шутя,

Пускай живут муж, старец и дитя.

Народ свободный на земле свободной

Увидеть я б хотел в такие дни.

Тогда бы мог воскликнуть я: "Мгновенье!

О, как прекрасно ты, повремени!

Воплощены следы моих борений,

И не сотрутся никогда они".

И, это торжество предвосхищая,

Я высший миг сейчас переживаю.

Этот гениальный предсмертный монолог обретенного пути возвращает нас к сцене в ночь перед пасхой из первой части трагедии, когда Фауст, умиленный народным ликованием, отказывается испить чашу с ядом. И здесь, перед смертью, Фауста охватывает то же чувство единения с народом, но уже не смутное, а до конца ясное. Теперь он знает, что единственная искомая форма этого единения - коллективный труд над общим, каждому одинаково нужным делом.

Пусть задача эта безмерно велика, требует безмерных усилий, - каждый миг этого осмысленного, освященного великой целью труда достоян возвеличения. Фауст произносит роковое слово. Мефистофель вправе считать его отказом от дальнейшего стремления к бесконечной цели. Он вправе прервать жизнь Фауста согласно их старинному договору. Фауст падает. Но по сути он не побежден, ибо его упоение мигом не куплено ценою отказа от бесконечного совершенствования человечества и человека. Настоящее и будущее здесь сливаются в некоем высшем единстве; "две души" Фауста, созерцательная и действенная, воссоединяются. "В начале было дело". Оно-то и привело Фауста к познанию высшей цели человеческого развития. Тяга к отрицанию, которую Фауст разделял с Мефистофелем, обретает наконец необходимый противовес в положительном общественном идеале. Вот почему Фауст все же удостоивается того апофеоза, которым Гете заканчивает свою трагедию, обрядив его в пышное великолепие традиционной церковной символики.

В монументальный финал трагедии вплетается и тема Маргариты. Но теперь образ "одной из грешниц, прежде называвшейся Гретхен", уже сливается с образом девы Марии, здесь понимаемый как "вечно женственное", как символ рождения и смерти, как начало, обновляющее человечество и передающее его лучшие стремления и мечты из рода в род, от поколения к поколению. Матери - строительницы грядущего людского счастья.

Но почему Фауст в миг своего высшего прозрения выведен слепцом? Вряд ли кто-либо сочтет это обстоятельство пустой случайностью.

А потому, что Гете был величайшим реалистом и никому не хотел внушить, что грандиозное видение Фауста где-то на земле уже стало реальностью. То, что открывается незрячим глазам Фауста, - это не настоящее, это - будущее. Фауст видит неизбежный путь развития окружающей его действительности. Но это видение будущего не лежит на поверхности, воспринимается не чувственно - глазами, а ясновидящим разумом. Перед Фаустом копошатся лемуры, символизирующие те "тормозящие силы истории... которые не позволяют миру добраться до цели так быстро, как он думает и надеется", как выразился однажды Гете. Эти "демоны торможения" не осушают болота, а роют могилу Фаусту. Но на этом поле будут работать свободные люди, это болото будет осушено, это море исторического "зла" будет оттеснено плотиной. В этом - нерушимая правда прозрения Фауста, нерушимая правда его пути, правда всемирно-исторической драмы Гете о грядущей социальной судьбе человечества.

Мефистофель, делавший ставку на "конечность" Фаустовой жизни, оказывается посрамленным, ибо Фаусту, по мысли Гете, удается жить жизнью всего человечества, включая грядущие поколения. И приходится удивляться, как Гете сумел провести в такой чистоте и отчетливости идею "Фауста" сквозь свою полную компромиссов жизнь и столь же компромиссное творчество.

Большинство буржуазных литературоведов не любили вникать в конечный смысл "фаустовской идеи", нередко даже полемизировали с ней. Так, известный немецкий филолог Фридрих Гундольф считал, что развязка "Фауста" уж очень не по-гетевски элементарна, а Герман Тюрк попытался вложить в финал трагедии смысл, прямо противоположный замыслу великого поэта. Согласно его концепции Фауст в пятом акте попросту впадает в детство, утрачивает - вместе с упадком физических и духовных сил - "свою способность сверхчеловека" возвышаться над исторической действительностью и устремляться к "бесконечному"; Фауст удовлетворяется "земными целями", "политикой" (это слово Тюрк всегда произносит с презрением) и фактически оказывается побежденным. Но то ли господь бог, то ли Гете снисходительно принимает во внимание былое усердие героя и его старческий маразм, а потому Фауст все же удостаивается апофеоза. К сожалению, и эта теория произвела чрезвычайную сенсацию в некоторых ученых кругах, чему, впрочем, не приходится удивляться: ведь она препарировала Гете для реакционной пропаганды.

Другое дело, что идея "Фауста", при всей ее недвусмысленности, местами

выражается поэтом в форме нарочито затемненной (особенно в сценах "Сон в Вальпургиеву ночь", "Классическая Вальпургиева ночь" и в финальной сцене апофеоза). Выводы, к которым, подчинившись логике своего творения, приходит Гете - "непокорный, насмешливый... гений", - были столь сокрушительно радикальны, что не могли не смутить в нем "филистера". А потому он решался высказывать их лишь вполголоса, намеками. С саркастической улыбкой Мефистофеля подносил он "добрым немцам" свои внешне благонадежные, по сути же взрывчатые идеи. Такая абстрактная иносказательность мысли не могла не нанести заметного художественного ущерба его трагедии, одновременно снижая и общественное ее значение. Тем самым даже и здесь, в произведении, где Гете торжествует свою наивысшую победу над "немецким убожеством", время от времени проявляется действие этого убожества.

Заключение

"Фауст" - поэтическая и вместе с тем философская энциклопедия духовной культуры примечательного отрезка времени - кануна первой буржуазной французской революции и, далее, эпохи революции и наполеоновских войн. Это позволило некоторым комментаторам сопоставлять драматическую поэму Гете с философской системой Гегеля, представляющей собою своеобразный итог примерно того же исторического периода.

Но суть этих двух обобщений опыта единой исторической эпохи глубоко различна. Гегель видел смысл своего времени прежде всего в подведении "окончательного итога" мировой истории. Тем самым в его системе голос трусливого немецкого бюргерства слился с голосом мировой реакции, требующим обуздания народных масс в их неудержимом порыве к полному раскрепощению. Эта тенденция, самый дух такой философии итога глубоко чужд "фаустовской идее", гетевской философии обретенного пути.

Великий оптимизм, заложенный в "Фаусте", присущая Гете безграничная вера в лучшее будущее человечества - вот что делает великого немецкого поэта особенно дорогим всем тем, кто строит сегодня новую, демократическую Германию. И этот же глубокий, жизнеутверждающий гуманизм делает "величайшего немца" столь близким нам, советским людям.

Список литературы:
1. История зарубежной литературы XIX века / Под ред. Н.А. Соловьевой. – М., 2000
2. Зарубежная литература XX века. Учебник / Под ред. Л.Г. Андреева. – М., 1999
3. Якушева Г.В. Фауст и Мефистофель. – М., 1998
4. Холодковский Н.А. И.В. Гете. – Челябинск, 1996

В образе главного героя трагедии «Фауст» Гете видит не только отражение самого себя, но также и человека своего времени, периода Просвещения, расцвета немецкой культуры и философии.

Гете и Просвещение

Иоганн Вольфганг Гете безусловно сочетал в себе все признаки гениальности. Он был поэтом, прозаиком, выдающимся мыслителем, ярым приверженцем романтизма. Именно на нем и заканчивается одна из величайших эпох в Германии - Просвещение. Человек своей страны, Гете моментально был принят в ряды самых выдающихся немецких философов. Его острый стиль сразу же начали сравнивать с Вольтеровским.

Биография

Гете родился в 1749 году в зажиточной семье патрициев. Основы всех наук ему преподавали дома. Позже поэт поступил в но ему этого было мало. Он также окончил университет Страсбурга. После того как был опубликован трактат «Страдания юного Вертера», к нему пришла мировая известность.

Гете продолжительное время занимал административную должность при Саксен-Веймарском герцоге. Там он пытался самореализоваться, донести передовые идеи того века всем остальным и послужить на благо обществу. Став премьер-министром Веймара, он разочаровался в политике. Его активная позиция не давала заниматься творчеством.

Итальянский период

Сочинитель впал в депрессию и уехал восстанавливать свои силы в Италию, страну Возрождения, шедевров да Винчи, Рафаэля, философских поисков истины. Именно там сложился его стиль письма. Он снова начинает писать рассказы и философские повествования. По возвращении Гете оставляет себе должность министра культуры и работу главы местного театра. Герцог в своем друге - Шиллере и часто консультируется с ним в важных делах политики страны.

Гете и Шиллер

Одним из переломных моментов в жизни и творчестве Иоганна Вольфганга стало знакомство с Шиллером. Два первоклассных автора не только вместе начинают развивать веймарский классицизм, основанный Гете, но еще и постоянно подталкивают один другого на новые шедевры. Под влиянием Шиллера Гете пишет несколько романов и продолжает работу над «Фаустом», которую так хотел увидеть Фридрих. Тем не менее «Фауст» вышел лишь в 1806 году, когда Шиллера уже не было в живых. Первая часть была создана под неустанным слежением Эккермана, личного секретаря Гете, который настаивал на выходе трагедии в печать. Вторую же часть по велению самого автора выпустили уже посмертно.

Трагедия «Фауст»

Без лишнего преувеличения можно заявить, что «Фауст» является главной работой поэта. Трагедия в двух частях писалась в течение шестидесяти лет. По «Фаусту» можно судить и о том, как проходила эволюция творчества литератора. Создавая отрывки в определенные периоды своей жизни, Гете заключил в этой трагедии весь смысл жизни.

Доктор Фауст

Поэт не придумывал основной линии сюжета, он взял ее из народных сказаний. Позже историю о Фаусте благодаря самому мыслителю будут пересказывать многие писатели, вплетая этот сюжет в основу своих книг. А Гете узнал об этой легенде тогда, когда ему было лишь пять лет. Мальчиком он увидел кукольный театр. В нем рассказывали страшную сказку.

Легенда отчасти основана на реальных событиях. Некогда жил Иоганн-Георг Фауст, врач по профессии. Он занимался тем, что ездил из города в город и предлагал свои услуги. Если традиционная медицина не помогала, он брался за магию, астрологию и даже алхимию. Врачи более успешные и известные в своей среде говорили о том, что Фауст был простым шарлатаном, который мог провести любого наивного человека. Ученики целителя в университете, где он недолго преподавал, с большим теплом отзывались о докторе, считая его искателем правды. Лютеране называли его прислужником дьявола. Образ Фауста чудился им во всех темных углах.

Настоящий Фауст умер при очень загадочных обстоятельствах, совершенно внезапно, в 1540 году. Тогда же о нем начали слагать легенды и строить домыслы.

Образ Фауста в трагедии Гете

Произведение о Фаусте - это длинный жизненный путь человека, который наделен особым взглядом на мир, способностью ощущать, переживать, разочаровываться и надеяться. Главный герой заключает с дьяволом сделку лишь потому, что хочет постичь все тайны мира. Он желает отыскать неуловимую истину бытия, найти правду, постоянно с отчаянием выискивает все новые и новые знания. Вскоре он понимает, что сам не сможет найти ответы на вопросы, не сможет раскрыть всех тайн.

Ради знаний герой готов платить любую цену. Ведь все, что есть в жизни Фауста, все, что движет им, - это поиски. Гете наделяет героя полной гаммой всех существующих эмоций. В произведении он находится то в экстазе от того, что обнаружил крупинку новой информации, то на грани самоубийства.

Главная задача героя - не просто познать мир, а понять себя. Образ Фауста в трагедии «Фауст» чем-то напоминает Его жизнь не вращается по кругу, не возвращается к истокам. Он постоянно идет только вперед, делая новые открытия, исследуя неизвестное. За получение знаний он платит своей душой. Фауст прекрасно осознает, чего хочет, и для этого готов вызвать дьявола.

Основные положительные черты, которые вобрал в себя образ Фауста в трагедии «Фауст», - это настойчивость, любознательность, доброжелательность. Главный персонаж не просто стремится овладеть новыми знаниями, он хочет с помощью них помогать другим.

Образ Фауста в трагедии Гете обладает и негативными качествами: желанием получить знания немедленно, тщеславием, сомнениями, беспечностью.

Главный герой этого произведения учит тому, что нельзя оглядываться назад и сожалеть о чем-то, нужно жить настоящим, искать то, что делает человека счастливым. Несмотря на ужасающую сделку, Фауст прожил абсолютно счастливую жизнь, ни разу до последнего мгновения не пожалев о ней.

Образ Маргариты

Маргарита - скромная девушка, наивная во многих вопросах, стала главным искушением для уже немолодого героя. Она перевернула весь мир ученого и заставила его сожалеть о том, что он не властен над временем. Сам поэт очень любил образ Маргариты в трагедии «Фауст», вероятно, отождествляя его с библейской Евой, подавшей запретный плод Адаму.

Если все годы своей жизни Фауст полагался на свой разум, то, повстречав на улице эту обычную на первый взгляд девушку, он начинает полагаться на сердце и чувства. Маргарита после встречи с Фаустом начинает меняться. Она усыпляет свою мать, чтобы попасть на свидание. Девушка не столь беспечна, как может показаться в первом ее описании. Она прямое доказательство того, что внешность может быть обманчива. Встретившись с Мефистофелем, девушка подсознательно понимает, что его лучше обходить стороной.

Образ Маргариты Гете взял с улицы своего времени. Литератор часто видел милых и добрых девушек, которых судьба бросает в крайности. Они не могут выбраться из своей среды и обречены проводить свою жизнь так, как это делали женщины их семьи. Стремясь к большему, эти девушки все больше падают вниз.

Найдя свое счастье в Фаусте, Маргарита верит в лучший исход. Однако череда трагических событий не дает ей наслаждаться любовью. Ее брата убивает сам Фауст, не желая того. Тот проклинает перед смертью сестру. На этом несчастья не заканчиваются, и, выстрадав больше должного, сойдя с ума, Маргарита попадает в тюрьму. В момент полного отчаяния ее спасают высшие силы.

Образ Мефистофеля в трагедии «Фауст»

Мефистофель - это падший ангел, который ведет вечный спор с Богом о добре и зле. Он считает, что человек настолько испорчен, что, поддавшись даже небольшому соблазну, может с легкостью отдать ему свою душу. Ангел уверен в том, что человечество не стоит спасения. Фауст, по мнению Мефистофеля, всегда будет на стороне зла.

В одной из строк произведения Мефистофель описывается как черт, у которого ранее были острые когти, рога и хвост. Он не любит схоластику, предпочитая уходить подальше от скучных наук. Будучи злом, помогает, не зная того, найти истину герою. Образ Мефистофеля в «Фаусте» сложен из противоречий.

Часто в разговорах и спорах с Фаустом Мефистофель проявляет себя подлинным философом, который с интересом наблюдает за деяниями человека, за прогрессом. Тем не менее, когда он общается с другими людьми или нечистью, подбирает себе другие образы. Он не отстает от собеседника и поддерживает разговоры на любые темы. Сам Мефистофель несколько раз говорит о том, что не обладает абсолютной силой. Главное решение всегда зависит от человека, а он может лишь воспользоваться неправильным выбором.

Многие мысли самого Гете были вложены в образ Мефистофеля в трагедии «Фауст». Они выразились в острой критике феодализма. При этом дьявол наживается на наивных реалиях капиталистического устоя.

Несмотря на поверхностную схожесть демона и главного героя, образ Мефистофеля в трагедии «Фауст» абсолютно противоположен ему в главном. Фауст стремится к мудрости. А Мефистофель считает, что никакой мудрости не существует. Он полагает, что поиск истины - пустое занятие, ведь ее не существует.

Исследователи полагают, что образ Мефистофеля в «Фаусте» - это подсознание самого доктора, его страхи перед неизвестным. В тот момент, когда добро начинает сражаться со злом, демон разговаривает с главным героем. В конце произведения Мефистофель остается ни с чем. Фауст добровольно признает, что он достиг идеала, узнал истину. После этого его душа достается ангелам.

Герой всех времен

Вечный образ Фауста стал прототипом для множества героев новой литературы. Тем не менее, он как будто бы завершает целую вереницу литературных «одиночек», привыкших сражаться с жизненными проблемами самостоятельно. Безусловно, образ Фауста имеет нотки печального мыслителя Гамлета или же экспрессивного защитника человечества, отчаявшегося Дон-Кихота, и даже Дон-Жуана. На ловеласа Фауст походит больше всего своим желанием прийти к истине в тайнах Вселенной. Однако в то время, когда Фауст не знает границ в своих поисках, Дон-Жуан останавливается на потребностях плоти.

У каждого из перечисленных героев, есть свои антиподы, которые делают их образы более полными и частично раскрывают внутренний монолог каждого. У Дон-Кихота есть Санчо Панса, у Дон-Жуана - помощник Сганарель, а Фауст сражается в философских баталиях с Мефистофелем.

Влияние произведения

После выхода в свет трагедии об отчаянном любителе знаний многие философы, культурологи, исследователи нашли образ Фауста Гете настолько увлекательным, что даже выделили подобный тип человека, который Шпенглер назвал «фаустовским». Это люди, которые осознают бесконечность и свободу и стремятся к ней. Даже в школе детям задают писать сочинение, образ Фауста в котором должен быть полноценно раскрыт.

На литературу эта трагедия оказала существенное влияние. Вдохновленные романом поэты и прозаики принялись раскрывать образ Фауста в своих творениях. Намеки на него есть в произведениях Байрона, Граббе, Ленау, Пушкина, Гейне, Манна, Тургенева, Достоевского и Булгакова.

Введение

Фигура Фауста впервые появилась в немецкой «народной книге» XVI в. - книге, созданной на основе народных преданий, легенд. А затем образ Фауста сделался, подобно мифо-логическому титану Прометею, давшему людям огонь, одним из тех образов, что, раз возникнув, появляются в искусстве вновь и вновь. Помимо Гёте, к образу Фауста обращались: английский драматург Кристофер Марло, немецкие просветители Готхольд Эфраим Лессинг и Максимилиан Клингер, английский поэт-романтик Джордж Гордон Байрон и австрийский - Николаус Ленау, великий Пушкин, немецкий романист Томас Манн и др.
Как отмечает В. Жирмунский, "Символическая форма философской драмы-мистерии, созданная Гете в "Фаусте" по образцу средневековой народной драмы, получает большое рас-пространение в европейских литературах романтической эпохи. "Манфред" Байрона (1817) воспроизводит исходную драматическую ситуацию "Фауста" и наиболее непосредственно связан с трагедией Гете... "Каин" Байрона (1821) сохраняет ту же символическую трактовку сюжета... Во Франции романтическую трактовку образа "Фауста" дает Альфред де Мюссе в дра-матической поэме "Чаша и уста" . Кто же такой Фауст? Что так привлекает в этом образе писателей, художников, композиторов разных времен и народов? В чем новизна этого образа для эпохи Гете?

Генезис образа Фауста

Фауст - историческая личность, средневековый ученый, занимавшийся, по преданию, также магией, «чернокнижием», астрологией.
Первой известной литературной обработкой сказания о продаже человеком своей души дьяволу является миракль XIII в. парижского трувера Рютбефа "Миракль о Теофиле", восходящий к восточной легенде, обработанный в X в. в латинских стихах немецкой монахиней Хросвитой Гендерсгеймской, по-французски – в поэме Готье де Куэнси (XII в.) и в драматической форме в миракле трувера Рютбефа. На основе сказания о Феофиле получили распространение и иные демонологические легенды. Однако, как отмечает В. Жирмунский, "демонологические легенды указанного типа, несмотря на их популярность в средневековой литературе, не могут считаться прямыми источниками легенды о Фаусте, за исключением, может быть, отдельных мотивов сказания о Симоне-маге. Они показывают лишь общее направление мысли и развития поэтических образов в рамках средневекового церковного мировоззрения" .
Героями этих легенд часто становились средневековые ученые, пытавшиеся добиться самостоятельного синтеза философской мудрости с богословскими догмами. И то и другое вызывало недоверие, страх и осуждение у средневекового человека, ассоциируясь с кознями дьявола. Почти одновременно с книгой о Фаусте в Англии вышла аналогичная по содержанию народная книга: "Знаменитая история брата Бэкона, содержащая удивительные дела, совершенные им при жизни, также об обстоятельствах его смерти, вместе с историей жизни и смерти двух других чародеев, Бангея и Вандермаста". Книга эта послужила источником комедии та Грина "История брата Бэкона и брата Бангея", написанная одновременно с трагедией Марло о Фаусте. В эпоху Возрожденья старое поверье приобрело новые черты. В то время, как наука еще сочеталась с мистикой, свободомыслие с суевериями, "черная" магия с магией "естественной" ("натуральной"), когда эксперимент преследовал мнимонаучные цели: делать золото, создать "эликсир жизни" или "философский камень", а искание истины переплетались с земными целями: иметь успех, богатство, славу, в суеверных представлениях людей XVI в. ученые такого типа обычно получали славу чернокнижников, а их универсальные знания и их занятия приписывались, как и прежде, "договору с дьяволом". О них слагались такие же демонологические легенды, как и об их предшественниках, средневековых ученых-магах. Многие из этих рассказов, имеющих традиционный характер и типичных для "фольклора чернокнижников", в дальнейшем перенесены были на популярную личность Фауста (см. , , , ). Любимым героем эпохи стал ученый-доктор Фауст, заклавший душу в обмен на обещание Мефистофеля раскрыть ему тайны природы, показать небо и ад. Первая книга была опубликована в 1587 г. во Франкфурте-на Майне лютеранским клириком И. Шписом. Источником книги, помимо устных сказаний служили современные сочинения по ведовству и "тайным" знаниям. В книгу вплелись также эпизоды, приуроченные в свое время к различным чародеям (Симон волхв, Альберт Великий и др.).
Первая литературно-драматическая обработка легенды принадлежит К. Марло, в начале XVII в. его трагедия заносится бродячими комедиантами в Германию, где трансформируется в кукольную комедию. Народная книга лежит в основе пространного сочинения Г.Р. Видмана о Фаусте (1598, Гамбург). А в 1674 г. Пфитцер выпустил свою обработку народной книги о Фаусте. Исключительную популярность эта тема получает в Германии во 2-й половине XVIII в. в среде писателей периода "бури и натиска" (Лессинг, Мюллер, Клингер - роман "Жизнь Фауста", Гете, Ленц). К более позднему времени относятся так называемые народные баллады о Фаусте.
Народная легенда наделила Фауста мощной тягой к знаниям, презрением к каким-либо «непоколебимым» авторитетам, бесстрашием мысли и деяний. Не страшась преисподней, он вступает в сделку с дьяволом ради знаний и радостей земной жизни. Отвага разума позволяет ему дерзко порвать с зависимостью от запретов церкви во имя познания тайн природы и полнокровной, деятельной жизни. Именно духовная отвага сделала Фауста символом неутомимых поисков свободней человеческой мысли. Это-то и влечет к нему снова и снова поэтов, композиторов, художников.
В заглавии издания И. Шписа указано, что книга издана, «дабы служить устрашающим и отвращающим примером и искренним предупреждением всем безбожным и дерзким людям». Богобоязненный протестант Шпис осуждал Фауста за безбожие. Но в самой «народной книге» звучит и восхищение смелостью ученого. В ней есть, например, такие слова: «Окрылился он, как орел, захотел постигнуть все глубины неба и земли».
В «Трагической истории доктора Фауста», написанной Кристофером Марло, Фауст изображен как титаническая натура, отважный искатель новых путей в науке, отвергающий феодальный мир и его идеологию.
М. Клингер написал о Фаусте роман, изобразив его бунтарем против феодальных порядков и защитником угнетенных крестьян.
Гёте же создал поэму о смысле существования человека и человечества, о смысле и направлении истории.

Образ Фауста в поэме Гете «Фауст»

Герой поэмы - не просто чернокнижник, пекущийся о собственных удовольствиях, это универсальная личность, символ человечества, ищущего истину и устремленного вперед. Гёте поставил героя лицом к лицу не только с конкретными социально-историческими обстоятельствами, но и со всей историей, с Вселенной и мирозданием.
В дерзости этой идеи проступает пробужденная переломной эпохой вера в безграничность возможностей человека, проявляется исторический оптимизм, присущий мироощущению просветителей XVIII в.
«Фауст» Гёте - выдающееся явление мировой культуры и вместе с тем глубоко национальное произведение. Национальное своеобразие сказывается уже в самой всеобщности, философичности поэтического замысла Гёте. Оно проявляется в обрисовке героя, мучимого разрывом между мечтой и действительностью. Гёте писал «Фауста» всю свою жизнь, вложив в поэму всё, чем жил сам, все свои впечатления, раздумья, познания.
В Страсбурге в начале 70-х гг. 18 в. Гете создал первый вариант великого произведения - «Пра-Фауста», который был проникнут идеями «Бури и натиска».
По поводу этого сочинения Н.С. Лейтес пишет следующее: «Его герой-молодой человек, отвергающий схоластическое знание и рвущийся навстречу жизни со всеми ее радостями и горестями; к этому его побуждает сама природа, «Дух Земли». Центр «Пра-Фауста»-трагедия естественного чувства, подобная той, о которой Гёте рассказал в «Страданиях юного Вертера». Мотивы «Пра-Фауста» сохранились в первой части «Фауста», замысел которого, однако, в процессе создания существенно обогатился. Герой поэмы вобрал в себя черты и гордого богоборца Прометея, и вольнолюбивого рыцаря Гёца, и «титана чувства» Вертера. Ведущим же мотивом «Фауста» сделались неутомимые искания героя (уже не юноши, как в «Пра-Фаусте», а старца), постоянная неудовлетворенность достигнутым, неизбывное беспокойство» .
Гёте говорил о своем герое: «Характер Фауста на той ступени, на которую подняло его из народной сказки современное мировоззрение,-это характер человека, который нетерпеливо «бьется в рамках земного бытия и считает высшее знание, земные блага и наслаждения недостаточными для, удовлетворения своих стремлений» . Сам Фауст признается:

... Две души живут во мне,
И обе не в ладах друг с другом.
Одна, как страсть любви, пылка
И жадно льнет к земле всецело,
Другая вся за облака
Так и рванулась бы из тела .

Фауст движим стремлением найти такой способ существования, при котором мечта и действительность, небесное и земное, душа и плоть совпадут, сольются. Это было вечной проблемой и для самого Гёте. Человек по натуре очень земной, Гёте не мог довольствоваться жизнью духа, вознесшегося над скудной реальностью, - он жаждал практических дел.
Таким образом, центральной проблемой «Фауста» сделалась проблема соединения идеала с реальной жизнью, а сюжетом - странствия героя в поисках ее решения.
Гёте поставил своей целью провести человека через различные фазы развития: через личное счастье - стремление к художественной красоте - попытки реформаторской деятельности - созидательный труд. В «Фаусте» поэтому нет какого-то единого конфликтного центра, он строится как нескончаемый ряд вновь и вновь возникающих конфликтных ситуаций, связанных с исканиями героя. В них выделены два больших этапа, соответствующие двум частям произведения: в первой из них герой ищет себя в «малом мире» личных страстей, во второй - в сфере социальных интересов. Каждый эпизод в «Фаусте», даже если он непосредственно жизнен, получает и символический смысл. Образы «Фауста» несут в себе несколько значений, за одним смыслом таится другой.
В «Фаусте», как и в поэме Данте, основной сюжет составляют искания и странствия героя. «Пролог на небе» намечает проблематику трагедии, художественно выражает ее философский замысел. В «народной книге» был «Пролог в аду». Перенеся пролог на небо, Гёте заявил тем самым о новизне своей трактовки темы. В просторах Космоса, на фоне вечно движущихся светил и непрерывной смены света и мрака, идет спор Господа с чёртом - Мефистофелем - о сущности и возможностях человека. Мефистофель считает жизнь человека бессмыслённой, а самого человека - ничтожным:

...он на вид –
ни дать ни взять кузнечик долгоногий,
который по траве то скачет, то взлетит
и вечно песенку старинную твердит.
И пусть еще в траве сидел бы он уютно, -
Так нет же, прямо в грязь он лезет поминутно

Господь же полагает, что ошибки человека вовсе не доказывают его ничтожества. «Кто ищет, вынужден блуждать», - возражает он. И на пари отдает человека «под опеку» чёрту, заранее уверенный, что человек не позволит чёрту унизить себя:

И посрамлен да будет сатана!
Знай: чистая душа в своем исканье смутном
Сознаньем истины полна .

Здесь уже, в сущности, выражен основной смысл «Фауста».
Человеком, на примере которого Мефистофель пытается доказать в споре с Господом свою правоту, оказывается старый ученый Фауст, глубоко разочарованный в своих обширных, но отвлеченных познаниях.
Его монолог открывает сцену «Ночь», в которой Фауст появляется впервые. Науки кажутся ему никчемными. Средневековое знание, книжное, схоластическое, мертво, ибо не открывает «Вселенной внутреннюю связь», не помогает понять, что делать человеку на Земле, где он «терпел всегда нужду, и счастье составляло исключенье».

«Как ты все это перенес
И в заточенье не зачах.
Когда насильственно, взамен
Живых и богом данных сил, -
Себя средь этих мертвых стен
Скелетами ты окружил?» - спрашивает себя Фауст.

В сцене 4-й первой части Мефистофель, поучая студента, скажет о богословье: «Наука эта - лес дремучий». Он зло высмеет средневековых схоластов, которые «из голых слов, ярясь и споря, возводят здания теорий». По предположению исследователей, эта сцена была написана Гёте первой, еще до появления общего замысла произведения. По-видимому, это была вначале просто озорная шутка, отразившая настроения самого Гёте в бытность его студентом . Здесь прозвучит знаменитая гётевская фраза, которую не раз цитировал В.И. Ленин: «Суха, мой друг, теория везде, А древо жизни пышно зеленеет!» .
В уста Мефистофеля вложена также критика тех знаний, что принесли миру просветители XVIII в., к числу которых принадлежал и сам Гёте. Фауст стремится охватить мир в его целостности, просветители же изучают природу, расчленяя ее на части:

Во всем подслушать жизнь стремясь,
Спешат явленья обездушить,
Забыв, что, если в них нарушить
Одушевляющую связь,
То больше нечего и слушать.

Из тесной кельи ученого Фауст рвется к жизни, природе, людям, хотя и знает, что в людях немало пороков.

Мы побороть не в силах скуки серой,
Нам голод сердца большей частью чужд,
И мы считаем праздною химерой
Все, что превыше повседневных нужд.
Живейшие и лучшие мечты
В нас гибнут средь житейской суеты.

Но тем важнее противостоять этим слабостям и в себе и в других, тем нужнее поиски истины. Фаусту чужда мещанская самоудовлетворенность. Этим свойством Гёте наделяет Вагнера, помощника Фауста, ученого-книжника, склоняющегося перед авторитетами и мало связанного с реальной жизнью. «Несносный, ограниченный школяр!» - говорит о нем Фауст раздраженно.
Так рядом с Фаустом возникает его антипод, обозначается контраст: Фауст - Вагнер.
В ходе действия в трагедии вырастает целый ряд контрастных противопоставлений ситуаций и персонажей: Фауст и Вагнер, Фауст и Мефистофель, Фауст и Маргарита, Фауст и Гомункул (искусственный человечек), Фауст я Елена, Прекрасная, Фауст и император...
В конце 90-х гг., уже после того, как появилась первая публикация написанных к тому времени частей трагедии, Гёте набросал для себя в общем виде план и основные идеи произведения. В этой записи есть такие строки: «Спор между формой и бесформенным. Предпочтение бесформенного содержания пустой форме». Слова эти прямо относятся к спору между Фаустом и Вагнером. Вагнер - «форма», т.е. нечто завершенное, замкнутое, остановившееся в своем развитии, Фауст - «бесформенное», т. е. открытое, развивающееся. Вагнеру безразлично то, что волнует Фауста; сам он мало о чем тревожится.
Фаусту не нужна такая ученость, он не может жить, оставаясь вне жизни. Как и Вертер, он приходит к мысли о самоубийстве, - но в отличие от Вертера вовремя оставляет эту мысль. Разочарование для Фауста не безысходный тупик, а стимул к поискам истины.
Фаусту, в отличие от Вагнера, хорошо среди народа, что показывает сцена «У ворот»:
«Здесь вновь человек я, здесь быть им могу!» .
Крестьяне приветствуют Фауста, благодаря за помощь, которую он оказывал им как лекарь. Они видят в нем друга. А Фауст думает о своем долге перед ними.
Следующая сцена - «Рабочая комната Фауста» - содержит важное обобщение о самой сущности жизни. Герой, погруженный в раздумье, раскрывает евангелие и начинает переводить его с древнегреческого. «В начале было Слово», - формулирует он, переводя логос как слово. Но деятельная натура Фауста не может принять ни эту формулу, ни ее вариант: «В начале Мысль была». Он находит другой, поскольку слово логос имеет несколько значений: «В начале было Дело» : Дело, деяние, труд - Фауст знает, что без этого нет человека, нет жизни людской.
Именно в этой сцене перед Фаустом появляется Мефистофель. Фауст заключает с чертом договор, чем завершается первый этап его исканий. Гёте заметно углубляет здесь конфликт, намеченный в «народной книге». Его Фауст идет на сделку с Мефистофелем не только потому, что движим жаждой полноты бытия, но и потому, что чувствует ответственность перед людьми:

С тех пор как я остыл к познанью,
Я людям руки распростер.
Я грудь печалям их открою
И радостям - всему, всему.
И все их бремя роковое,
Все беды на себя возьму.

Сам договор по своим условиям тоже отличен от договора между Фаустом и чертом из «народной книги». Там договор заключался на 24 года, в течение которых черт обязывался выполнять все желания Фауста, после чего душа Фауста переходила в его собственность. В трагедии срок договора не обусловлен. Обусловлено другое: Мефистофель должен дать Фаусту момент полного удовлетворения жизнью и собой, когда бы Фауст мог воскликнуть: «Мгновение, повремени!» Только в этом случае Мефистофель завладеет душой Фауста, потому что тогда подтвердится его уничижительное мнение о человеке как о жалком существе, - и выиграет пари, заключенное с Господом (подробнее о генезисе темы "договор с дьяволом" см. ).
Но Фауст не может остановиться в своих исканиях; он всегда будет идти вперед. Мефистофель же станет ему и помощником, и помехой на этом пути.
Тут перед нами новое противопоставление Фауст - Мефистофель.
Мефистофель - не просто чёрт из сказки. В художественной системе философски насыщенного произведения Гёте Мефистофель, как и Фауст, предстает фигурой, символизирующей существенные жизненные начала. «Я дух, всегда привыкший отрицать», - говорит он.
Мефистофель-символ силы отрицающей. Но ведь без отрицания не бывает и созидания. Такова диалектика всякого развития, в том числе и развития свободной мысли. Вот почему Мефистофель может характеризовать себя так:

«Часть вечной силы я,
Всегда желавшей зла, творившей лишь благое…
Я отрицаю всё – и в этом суть моя» .

Эти слова Мефистофеля и следующие, более точные в переводе Б. Пастернака: «Достойно гибели всё то, что существует», часто приводят как образец диалектики, то есть познания мира в его противоречиях, в борьбе противоположностей.
«Не будет также ошибкой, - замечает Н.С. Лейтис, - видеть в Фаусте и Мефистофеле две стороны единой натуры человека: вдохновенный энтузиазм и насмешливую трезвость. Не случайно Гёте дал Мефистофелю немало собственных мыслей» . C этим мнением согласны и иные исследователи . «Не будет также ошибкой, - замечает Н.С. Лейтис, - видеть в Фаусте и Мефистофеле две стороны единой натуры человека: вдохновенный энтузиазм и насмешливую трезвость. Не случайно Гёте дал Мефистофелю немало собственных мыслей» . C этим мнением согласны и иные исследователи .
Mотив двойничества обретает в поэме мульти-ретроспективное звучание.
«У Фауста в роли двойника выступает его прошлая жизнь (то есть как бы Фауст Первый), а, точнее, знание и память о напрасно прожитой им первой жизни со своим утвердившимся в ней образом, который выступает как негативный вариант его существования, в отдалении от которого на возможно большую дистанцию Фауст Второй видит свою задачу в жизни №2. Определенным двойником, правда, можно назвать и Мефистофеля, олицетворяющего некоторые качества самой сути Фауста, на что неоднократно указывалось исследователями, - таким образом, Фауст имеет как бы двух двойников, наложенных друг на друга - глубина подобной ретроспекции может быть, очевидно, и больше. Так, сам Фауст заявляет: "Но две души живут во мне,/ И обе не в ладах друг с другом" , имея в виду свою реальную и идeальную раздвоенность» .
Во второй части трагедии, где Фауст обращается к созиданию, Мефистофель ему мешает или же искажает его намерения, привнося дух хищничества во все, к чему ни прикоснется, образ Мефистофеля приобретает сатирические черты. Именно Мефистофель становится проводником Фауста в его жизненных странствиях. Он нужен Фаусту, потому что нельзя двигаться вперед, не оставляя позади того, что уже изжило себя. Но, чуждый созиданию, Мефистофель способен помогать Фаусту лишь до известных пределов.
В первой части трагедии вехи странствий героя - это погреб Ауэрбаха в Лейпциге, кухня ведьмы, встреча Фауста с Гретхен и ее трагическая утрата.
Мефистофель хочет прельстить Фауста маленькими радостями жизни, ибо «прекрасно понимает, что отказ от творчества, от действия – конец для Фауста. Поэтому хочет заставить его забыть высокие стремления, опьянив ученого разгульной, чувственной жизнью» . Потому он вначале приводит его в трактир (сцена 5), в компанию бражничающих студентов, где слышен «рев глоток и стаканов звон», устраивая там разные чудеса: вино начинает литься из дыр в крышке стола, пьяницы принимают носы друг друга за гроздья винограда и т.п. Но это совсем не то, чего ищет Фауст, еще в момент заключения договора предупредившего Мефистофеля:

Не радостей я жду, - прошу тебя понять!
Я брошусь в вихрь мучительной отрады,
Влюбленной злобы, сладостной досады;
Мой дух, от жажды знанья исцелен,
Откроется всем горестям отныне» .

В трактире Фаусту скучно, и Мефистофель ведет его в кухню ведьмы (сцена 6). Фаусту нравится здесь еще меньше: К бессмысленным их чарам отвращенье

Пытаю я: найдется ль исцеленье
Здесь, в этом тьме безумства, для меня?
Он, однако, не отказывается от предложенного ему ведьмой омолаживающего напитка и получает вторую, данную волшебством, жизнь.
Начинается история любви Фауста и Гретхен. Вот наконец та боль и нега, тот угар страсти, о которых мечтал Фауст. Гретхен – самый поэтичный, светлый из созданных Гёте женских образов. Простая девушка из небогатой бюргерской» семьи, она изображена как безыскусное дитя природы, как прекрасный «естественный человек», каким мыслили свой идеал просветители. Ее детская непосредственность восхищает Фауста, рефлектирующего человека нового времени. «Как неиспорченна, чиста», - восторгается он.
Сюжет тут как будто начинает приобретать черты классической комедии на любовную тему. Грубый флирт Мефистофеля с Мартой является пародией на любовный роман Фауста. Но комедия быстро оборачивается трагедией.
Любовь Гретхен и Фауста приходит в противоречие с мещанскими нравами городка. Да и сама Гретхен не может вырваться из-под власти религиозных предрассудков, ее пугают вольномыслие Фауста, его равнодушие к церкви. Любовь, которая, как казалось Гретхен, несет ей счастье, превращается в источник ее невольных преступлений. Несчастная попадает в тюрьму, ее ждет казнь. Из тюрьмы ее пытается высвободить Фауст с помощью Мефистофеля, но Гретхен отталкивает его, будучи уже безумной.
По Н.С. Лейтесу, «Вынужденное расставание Фауста и Гретхен имеет обобщенный смысл, связанный с основным содержанием центрального образа: Гретхен слишком связана всеми своими представлениями со старой Германией, чтобы стать подругой Фауста в его смелых исканиях, а Фауст - само движение вперед- не может остаться с нею» .
История любви Фауста и Гретхен, по Б. Брехту, «самая смелая и глубокая в немецкой драматургии». Гретхен, как и Фауст, не только неповторимый человек с конкретной судьбой, ее образ - еще и символ патриархальной Германии; Фауст же - воплощение ищущего человечества. Вместе с тем в Гретхен отображено светлое женственное начало-любви, теплоты, обновления жизни, и в этом она навсегда остается для Фауста идеалом.
Так завершается первая часть трагедии. В последних сценах содержится важный нравственный урок: самоутверждение одной отдельно взятой личности, «сверхчеловека», как называл Гёте своего героя в «Пра-Фаусте», может обернуться катастрофой для другого человека.
Фауст понимает, что виновен в гибели Гретхен, и это заставляет его еще сильнее чувствовать свою ответственность. Возмужавшим он поднимается на новую ступень странствий, развивающихся во второй части трагедии в сфере общественной жизни. Изображение выходит здесь за пределы конкретных места и времени и получает широкий обобщенный смысл.
Во второй части темой поэмы становятся судьбы и перспективы человечества, временем действия - вся история и Вечность, местом - вся Земля и Вселенная. Здесь и античные мифы, и средневековые сказания, и философские концепции просветителей XVIII в., и coциально-утопические идеи, получившие развитие в XIX столетии. Драма «бурного гения» вырастает в могучее, универсальное по охвату жизни произведение, герой которого - целое человечество в лице одного человека.
Странствия Фауста, и духовные и физические, продолжаются. При этом между частями трагедии возникают своеобразные параллели и контрасты: атмосфера немецкой провинции средних веков (часть первая)- атмосфера средневекового императорского двора (часть вторая); любовь Фауста к Гретхен и ее утрата (часть первая)- любовь Фауста к Елене Прекрасной и ее утрата (часть вторая); Вальпургиева ночь, построенная на образах древнегерманской мифологии (часть первая) - классическая Вальпургиева ночь, построенная на образах античной мифологии (часть вторая). Фауст как будто движется по спирали, проходя во второй части трагедии по тем же вехам своего пути, что и в первой, только на новом круге.
В акте первом Фауст и Мефистофель попадают ко двору германского императора, и Гёте заставляет Фауста, при виде зрелища прогнившего двора, обратиться к мысли о реформах, а Мефистофель предлагает выпустить бумажные деньги под залог подземных богатств страны.
Разочарование, утрата надежды на возможность реформ пробуждают в Фаусте желание уйти из средневековья к античности и подарить современности гармонию последней.
Выращенный Вагнером в колбе Гомункул, испытывающий нехватку плоти, но обладающий чистой духовностью, разделяет интерес к античности и становится на время проводником Фауста в его исканиях.
В акте третьем Фауст с помощью Матерей (так назвал Гёте придуманных им фантастических персонажей, якобы пребывающих в просторах Вселенной и держащих в своих руках начала всего сущего) вызывает из небытия Елену Прекрасную, героиню античного мифа о Троянской войне, и женится на ней. Любовь Фауста к Елене - это уже не пламя сердца, какой была его любовь к
Гретхен, а скорее отзвук мысли.
Весь этот эпизод представляет собой отражение и переоценку увлечения античностью, пережитого просветителями. Но античность не могла заслонить собой проблем современности.
Брак Фауста и Елены недолог. Их сын Евфорион отрывается от Земли и уносится в космическую высь. В этом образе Гёте создал своеобразный памятник Байрону.
Вслед за сыном уносится ввысь и Елена. В руках Фауста, пытавшегося ее удержать, остается лишь ее плащ.
Символический смысл этого эпизода прозрачен: античное искусство связано со своим временем, в настоящее можно перенести лишь его внешние формы, «одежду», но не дух. И можно лишь мыслью уйти из настоящего в прошлое. Человеку дано жить только в ту эпоху, когда он рожден. Союз Фауста с Еленой не мог быть прочным и потому, что она - воплощение гармонической успокоенности, он же - весь беспокойство, весь в земной жизни, полной противоречий.
Фаусту ничего не остается, как вернуться из мира иллюзий в покинутое им средневековье. В четвертом акте мы снова видим его при дворе императора, грезящего войной, с которой Фауст не желает иметь ничего общего. Мефистофель предлагает сделать его генералом, но Фауста это нимало не соблазняет. «Мне вовсе не к лицу высокий сан В таких делах, где я совсем профан» ,-отвечает он. Взамен ему приходит в ум иное дело:

Валы ревут, кипят – и снова с мели
Они уйдут, без пользы и без цели.
В отчаянье и в страх меня привел
Слепой стихии дикий произвол.
Но сам себя дух превзойти стремится:
Здесь побороть, здесь торжества добиться!…
И план за планом встал в уме тогда;
Я с наслажденьем чувствую отвагу:
От берега бушующую влагу
Я оттесню, предел ей проведу
И сам в ее владенья я воду!

Акт пятый содержит развязку и ее философско-поэтическое истолкование. Фауст приступает к осуществлению своего плана, организует осушительные работы, борется с Нехваткой, Виной, Заботой, Нуждой (аллегорические образы). Вина, Нехватка, Нужда отступают, но остается Забота. Она ослепляет Фауста, «но там, внутри, тем ярче свет горит». В мысли своей он зовет на работы «тысячу рук», веря, что их труд «свершится живо» . В творческом труде для других и в предвидении результатов коллективных созидательных усилий Фауст находит высшую радость. Для него приходит пора итогов.
Звучит знаменитый монолог финала трагедии:

Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!
Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной
Дитя, и муж, истарец пусть ведет,
Чтоб я увидел в блеске силы дивной
Свободный край, свободный мой народ!
Тогда сказал бы я: мгновенье!
Прекрасно ты, продлись, постой!
И не смело б веков теченье
Следа, оставленного мной!
В предчувствии минуты дивной той
Я высший миг теперь вкушаю свой

Адресуя эти слова в большей мере людям будущего, чем своим современникам, Гёте выразил в них мечту о свободной общности людей-тружеников, преобразующих мир.
Пятый акт включает в себя вместе с тем размышления Гете о противоречиях буржуазного прогресса, несущего бедствия простым людям.
В старой хижине, в том месте, где Фауст хочет установить маяк, живут тихие старики, муж и жена, Филемон и Бавкида, которые не хотят переселяться с привычного места. Мефистофель со своими подручными грубо врывается к ним в дом, и они умирают от испуга. Правда, и Фауст тут не невинен: ведь он сам сказал Мефистофелю, чтобы тот любым путем устранил помехи его планам; Мефистофель же, воспользовавшись этим, поспешно уничтожает хижину стариков, причем погибает еще и странник, нашедший приют в этой хижине.
Мефистофель плохой помощник Фаусту в его созидательной деятельности. Трое сильных, в образе которых Гёте дал обобщенное изображение буржуазного хищничества, думают только о добыче: «Ну, это всё Нам прах и дым: По равной части Мы хотим» . Фауст хочет идти другим, человечным путем.
Знаменательно, что свой высший миг Фауст обретает не в успокоенности, а в движении вперед, не в достижении цели, а в предвидении ее достижения. Он не хочет останавливать мгновение. Да это и невозможно, как невозможно остановить течение жизни. Обусловленная договором формула звучит в устах Фауста в сослагательном наклонении: не как утверждение, а как допущение, предположение.
В финале Фауст изображен слепым. Гёте дает этим понять, что Фауст видел картины свободного расцвета родного края не наяву, а мысленным взором. В реальности же к нему приближается смерть. Все мечты оказываются напрасными. Труд и несомое им благо – такая же иллюзия, как и всё остальное. Звук лопат, который слышит Фауст, оказывается стуком заступов лемуров, роющих ему могилу. Мефистофель радостно суетится, полагая, что формула произнесена, и, значит, он выиграл спор.
Он дает свою характеристику и понимание Фауста и его жизни:

Нигде, ни в чем он счастьем не владел,
Влюблялся лишь в свое воображенье;
Последнее он удержать хотел,
Бедняк, пустое, жалкое мгновенье!

Но и умирая, Фауст одерживает над ним победу. Ангелы отнимают у Мефистофеля душу Фауста. Действие переносится на небо, где происходило и действие пролога. Со словами пролога «Блуждает человек, пока в нем есть стремленья» перекликаются слова финала: «Чья жизнь в стремлениях прошла, того спасти мы можем».
Трагедия получает своеобразное обрамление, подчеркивающее ее целостность и законченность. В небесных сферах душу Фауста встречает душа Гретхен. Звучит песня мистического хора, завершающая произведение

Все быстротечное -
Символ, сравненье:
Цель бесконечная
Здесь, в достиженье.
Здесь - заповедность
Истины всей.
Вечная женственность
Тянет нас к ней.

Финал - это апофеоз бессмертной сущности Фауста и Гретхен, апофеоз Человека, в котором ничто не может уничтожить человечность, любовь, свободный ищущий разум.
Таков исход договора между Фаустом и Мефистофелем. Таков итог пари между Мефистофелем и Господом. Проведя Человека через испытания и соблазны, через ад, рай, чистилище, Гёте утверждает его величие перед лицом природы, истории, Вселенной, утверждает перспективы свободного развития человека и человечества.

Вместо заключения

Фауста можно назвать человеком нового времени, времени разума и деяний. Им Гете утверждает мысль, что золотой век не в прошлом, а в будущем, но его нельзя приблизить прекраснодушными мечтаниями, за него надо бороться:

«Лишь тот достоит жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!» , - восклицает ослепший Фауст.

Он осуществляет смелый проект преобразования природы, когда осушается часть моря. Это уже не средневековый маг, которым он выступает в народной книге, а представитель рационального времени, философ и гуманист.
Правда, сцену смерти Фауста может прочесть и в ином ключе: внешняя слепота соотносится с внутренним прозреванием героя. Последнее дело Фауста, направленное на осушение части моря, оказывается такой же фикцией, мечтой, как и всё предыдущее. Более того, мечтой, за которую расплачиваются своей жизнью люди. Всё в этой сцене оказывается иллюзией: стук тысяч помогающих рук – возней лемуров (духов умерших), ощущение высшего счастья - смертью, прекрасная мечта, призванная помочь людям, - гибелью троих бедняков. Всё – видения, возникшие перед мысленным взором ослепшего Фауста. Так всегда благо соседствует со злом, счастье – с горестью, мечта – с жесткой реальностью.
Однако это говорит лишь о многозначности образа Фауста и заложенных в нем идей – недаром Гете говорил своему секретарю Эккерману, что жизнь, вложенная им в «Фауста», слишком богата, пестра и разнообразна, чтобы быть нанизанной на «тонкий шнурочек сквозной идеи» .
Образ Фауста стал сквозным в литературах Европы. А символическая форма философской драмы-мистерии, созданная Гете в "Фаусте" по образцу средневековой народной драмы, получила большое распространение в европейских литературах романтической эпохи. "Манфред" Байрона (1817) воспроизводит исходную драматическую ситуацию "Фауста" и наиболее непосредственно связан с трагедией Гете... "Каин" Байрона (1821) сохраняет ту же символическую трактовку сюжета... Во Франции романтическую трактовку образа "Фауста" дает Альфред де Мюссе в драматической поэме "Чаша и уста".