Среди многообразных аспектов идейной и художественной проблематики «Истории государства Российского» следует отметить и своеобразно раскрытую Карамзиным проблему народного характера. Самый термин «народ» у Карамзина неоднозначен; он мог наполняться различным содержанием.
Так, в статье 1802 г. «О любви к отечеству и народной гордости» Карамзин обосновал свое понимание народа — нации. «Слава была колыбелию народа русского, а победа — вестницею бытия его», — пишет здесь историк, подчеркивая самобытность национального русского характера, воплощением которого являются, по мысли писателя, знаменитые люди и героические события русской истории.
Карамзин не делает здесь социальных разграничений: русский народ предстает в единстве национального духа, а праведные «правители» народа являются носителями лучших черт национального характера. Таковы князь Ярослав, Дмитрий Донской, таков Петр Великий.
Тема народа — нации занимает важное место и в идейно-художественной структуре «Истории государства Российского». Многие положения статьи «О любви к отечеству и народной гордости» (1802) были здесь развернуты на убедительном историческом материале.
Декабрист Н. М. Муравьев уже в древнейших славянских племенах, описанных Карамзиным, почувствовал предтечу русского национального характера — увидел народ, «великий духом, предприимчивый», заключающий в себе «какое-то чудное стремление к величию».
Глубоким патриотическим чувством проникнуто и описание эпохи татаро-монгольского нашествия, тех бедствий, которые испытал русский народ, и того мужества, которое он явил в своем стремлении к свободе.
Народный разум, говорит Карамзин, «в самом величайшем стеснении находит какой-нибудь способ действовать, подобно как река, запертая скалою, ищет тока хотя под землею или сквозь камни сочится мелкими ручейками». Этим смелым поэтическим образом заканчивает Карамзин пятый том «Истории», повествующий о падении татаро-монгольского ига.
Но обратившись к внутренней, политической истории России, Карамзин не мог миновать и иного аспекта в освещении темы народа — социального. Современник и свидетель событий Великой французской революции, Карамзин стремился уяснить причины народных движений, направленных против «законных правителей»,понять характер мятежей, которыми была полна рабская история уже начального периода.
В дворянской историографии XVIII в. широко бытовало представление о русском бунте как проявлении «дикости» непросвещенного народа или же как результате происков «плутов и мошенников». Такое мнение разделял, например, В. Н. Татищев.
Карамзин делает значительный шаг вперед в уяснении социальных причин народных мятежей. Он показывает, что предтечей почти каждого бунта является бедствие, порой и не одно, обрушивающееся на народ: это и неурожай, засуха, болезни, но главное — к этим стихийным бедам добавляется «утеснение сильных». «Наместники и тиуны, — замечает Карамзин, — грабили Россию, как половцы».
И следствие этого — горестный вывод автора из свидетельств летописца: «народ за хищность судей и чиновников ненавидит царя, самого добродушного и милосердного». Говоря о грозной силе народных мятежей в эпоху Смутного времени, Карамзин, следуя летописной терминологии, иногда именует их ниспосланной провидением небесной карой.
Но это не мешает ему со всею определенностью назвать действительные, вполне земные причины народного возмущения — «неистовое тиранство двадцати четырех лет Иоанновых, адскую игру Борисова властолюбия, бедствия свирепого голода...». Сложной, исполненной трагических противоречий рисовал Карамзин историю России. Неотступно вставала со страниц книги мысль о моральной ответственности властителей за судьбы государства.
Вот почему традиционная просветительская идея о монархии как надежной форме политического устройства обширных государств — идея, разделяемая Карамзиным, — получала в его «Истории» новое наполнение. Верный своим просветительским убеждениям, Карамзин хотел, чтобы «История государства Российского» стала великим уроком царствующим самодержцам, научила бы их государственной мудрости.
Но этого не произошло. «Истории» Карамзина было суждено иное: она вошла в русскую культуру XIX в., став прежде всего фактом литературы и общественной мысли. Она открыла современникам огромное богатство национального прошлого, целый художественный мир в живом облике минувших столетий.
Неисчерпаемое многообразие тем, сюжетов, мотивов, характеров не на одно десятилетие определило притягательную силу «Истории государства Российского», в том числе и для декабристов, несмотря на то что они не могли принять монархическую концепцию исторического труда Карамзина и подвергли ее резкой критике.
Наиболее проницательные современники Карамзина, и прежде всего Пушкин, усмотрели в «Истории государства Российского» еще одну, важнейшую его новацию — обращение к национальному прошлому как предыстории современного национального бытия, богатой для него поучительными уроками.
Тем самым многолетний и многотомный труд Карамзина явился значительнейшим для своего времени шагом на пути формирования гражданственностирусской общественно-литературной мысли и утверждения историзма как необходимого метода общественного самопознания.
Это и дало Белинскому все основания сказать, что «История государства Российского» «навсегда останется великим памятником в истории русской литературы вообще и в истории литературы русской истории», и воздать «благодарность великому человеку за то, что он, дав средства сознать недостатки своего времени, двинул вперед последовавшую за ним эпоху».
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
«История государства Российского» — сочинение Н.М. Карамзина. Замысел этого произведения возник в 1802—1803 гг., когда Карамзин издавал журнал «Вестник Европы», где были напечатаны первые его исторические опыты. В октябре 1803 г., благодаря усилиям своего покровителя М.Н. Муравьева, Карамзин получает титул историографа и ежегодный пенсион в 2000 рублей с тем, чтобы написать полную историю России. Эта работа продолжалась в течение 22 лет до самой смерти писателя. Первые восемь томов «Истории...» были напечатаны в 1818 г., через два года осуществлено их второе издание. В 1821 г. напечатан 9-й том, в 1824 — 10-й и 11-й. 22 мая 1826 г. Карамзин умер, не успев завершить 12-й том (опубликован Д.Н. Блудовым в том же 1826 году). При жизни автора появились переводы «Истории...» на французский, немецкий, итальянский и другие языки.
Карамзин не был ученым-историком, не питал особых пристрастий к архивным изысканиям. Труд историка по собиранию и систематизации материалов казался ему «тяжкой данью, приносимой достоверности ». Он не принимает метод критической истории, в то время широко признанный, и задачу своего сочинения определяет чисто литературно, чисто художественно: «выбрать, одушевить, раскрасить» русскую историю и сделать из нее «нечто привлекательное». Карамзин считает, что ученость и глубокомыслие «в историке не заменяют таланта изображать действия». Интерес Карамзина целиком сосредоточен на изображении и описании событий. Что же касается их изучения, то оно в представлении писателя чревато «метафизикой», навязывающей истории собственные выводы. Такой подход ставил автора в зависимость от исторической литературы, которую он использовал. Главным пособием для Карамзина стала «История России с древнейших времен» М.М. Щербатова, а также «История Российская...» В.Н. Татищева.
Свою «Историю государства Российского» Карамзин мыслил не только как историческое, но и как дидактическое сочинение, написанное в назидание современникам и потомкам. Этим же целям служил ряд публицистических произведений писателя: «Историческое похвальное слово императрице Екатерине II» (1801 г.), в котором период правления «матушки» был представлен в виде утопии, «золотого века» отечественной истории; «Записка о древней и новой России» (точнее: «О древней и новой России, в ее политическом и гражданском отношениях», 1810 г.) — краткое изложение историософской концепции Карамзина.
Карамзин безусловно принимает постулат официальной историографии о причинной связи русской истории от состояния монархической власти. Ослабление последней, согласно Карамзину, оборачивается для государства Российского разорением и упадком. Это положение вызвало злую эпиграмму молодого Пушкина: «В его «истории» изящность, простота /Доказывают нам, без всякого пристрастья, / Необходимость самовластья / И прелести кнута». Принадлежность этого текста перу Пушкина оспаривалась многими учеными, но в любом случае эпиграмма показательна как взгляд на произведение Карамзина якобински настроенного современника.
Русские историки более позднего времени находили у Карамзина множество изъянов. Однако слабости Карамзина-историка были перекрыты силой его художественной интуиции, яркостью литературного изложения. Это объясняет двойственное восприятие карамзинской «Истории...»: с одной стороны, настороженное отношение в ученых, университетских кругах, и, с другой, сочувственные отзывы в литературной среде, беспрецедентный читательский успех. Три тысячи экземпляров первого издания 1818 г. были распроданы в течение 25 дней.
Художественная эстетика и стилистика исследования Карамзина складывались в его произведениях 1790-1800-х годов, написанных на историческом материале: повестях «Наталья, боярская дочь», «Марфа Посадница», незавершенной поэме «Илья Муромец» и др. «История государства Российского» — труд историографа, а не профессора-историка. Карамзин — первый из русских писателей, кто сумел оживить и одухотворить историческое повествование. У Карамзина история отечества впервые предстала не в чередовании событий, а в живых лицах, как бы действующих на подмостках гигантской исторической сцены.
До Карамзина в исторических сочинениях событие превалировало над теми, кто были его участниками, свидетелями и даже творцами. Карамзин вывел исторические персоны в качестве протагонистов времени и эпохи. А.С. Пушкин писал, что работая над трагедией «Борис Годунов», следовал Карамзину «в светлом развитии происшествий». И действительно, в «Истории государства Российского» предстает «развитие происшествий», напоминающее движение драматургической фабулы. Драматизация и персонификация исторического описания явилась великим открытием Карамзина-художника. Сочинение Карамзина оказало сильнейшее воздействие на русскую историческую прозу, начиная с «Бориса Годунова», которого Пушкин посвятил «драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина».
Известный российский археолог Валентин Седов внёс огромный вклад в исследование этногенеза славян. В этом издании вы познакомитесь с двумя самыми известными работами учёного-слависта. Они охватывают временной период от первого века до нашей эры до раннего . Из книги вы узнаете, когда начался самостоятельный путь славян и как формировались отдельные этносы и языки.
Великий российский историк, академик и профессор Московского университета считал историю надзирательницей, сурово наказывающей за незнание уроков. Впервые курс лекций, представленный в книге, был издан в 1904 году. Современное издание сопровождается красочными иллюстрациями, созданными по мотивам старинных гравюр и рисунков.
За роман, в котором речь идёт о завоевании Центральной Азии, Василий Ян, российский и советский писатель, получил в 1942 году Сталинскую премию. Монгольский правитель Чингисхан одержал победу над богатым и сильным Хорезмским царством, подобравшись вплотную к половецким степям, а позже и к границам Руси. Так началось противостояние двух сильнейших противников, затянувшееся на сотни лет.
Роман Василия Яна стал классикой советской исторической прозы и не теряет популярности в наше время.
Это величайший памятник литературы Древней Руси. За основу сюжета взят неудачный поход русских князей под предводительством Игоря Святославовича на половцев в 1185 году. Самая известная часть произведения - плач Ярославны, молодой жены князя Игоря. Эпизод отражает боль всех русских матерей и жён по ушедшим на поле брани воинам.
«Слово о полку Игореве» - это произведение, дающее представление не только об исторических событиях, но и о характере наших далёких предков.
Историк и литератор Николай Михайлович Карамзин посвятил этому труду более 20 лет жизни. Сочинение описывает историю страны с древнейших времён до Смутного времени и правления Ивана Грозного (1613 год). Книга адаптирована для современного читателя и снабжена богатыми иллюстрациями, дающими яркое представление об описываемых автором событиях и людях.
Валентин Саввич Пикуль - известный русский и советский писатель, автор множества произведений на историческую тему. Серия «Исторические миниатюры» - своеобразная портретная галерея. В очень коротких романах и рассказах, по словам вдовы писателя, спрессованы биографии личностей, сыгравших немалую роль в истории России.
Миниатюра могла родиться за ночь, но её появлению предшествовали годы кропотливой работы и тщательный сбор информации. Всего в серию входит более 50 произведений.
Киносценарист и драматург Юрий Герман писал роман о начале перемен в эпоху Петра Великого более 10 лет. Исторические события автор показывает через судьбу главных героев Ивана Рябова и Селивёрста Иевлева. Четыре года Герман провёл в Архангельске, откуда родом помор и кормщик Иван Рябов. Автор изучал архивы, работал в библиотеках.
Роман привлекает чётким изображением характеров героев и подробным описанием быта и уклада жителей Русского Севера.
Это серия книг из девяти томов, посвящённых разным периодам в истории России: от монгольского нашествия до краха империи. Цель автора - пересказать историю объективно, с сохранением достоверности фактов, но при этом освободиться от какого-либо идеологического воздействия. Профессиональные историки относят серию к жанру фолк-хистори (псевдонаучные труды), но поклонники писателя обязательно оценят фирменный стиль изложения, который словно оживляет героев и события прошлого.
Специально для тех, кто любит исторические загадки и головоломки, автор выпустил серию «История Российского государства в повестях и романах». Это настоящее наслаждение для ума и души.
«Династия без грима» - серия, посвящённая выдающимся представителям дома Романовых, включая последнего императора Николая II. Российский писатель, драматург и сценарист пишет книги об истории России с 90-х годов. К работе Радзинский подходит с особой тщательностью: посещает архивы, изучает документы и собирает всевозможные детали, которые увеличат угол обзора.
История интересна Радзинскому с просветительской точки зрения. Автор часто даёт собственную оценку тех или иных событий, а также старается показывать человеческую сторону известных исторических личностей.
Евгений Анисимов - историк, доктор наук и профессор Санкт-Петербургского института истории РАН. В 2000 году награждён престижной Анциферовской премией за вклад в современное краеведение. В книге изложена история страны с древних времён до наших дней. Дополнительные разделы посвящены известным историческим личностям и главным датам.
Ричард Пайпс - известный американский политолог, бывший директор Исследовательского центра по изучению России при Гарвардском университете, автор десятков статей по истории СССР. В новой книге автор высказывает свою точку зрения о возможных путях развития современной России. Пайпс обстоятельно рассматривает два вариант, предлагает решения и указывает на уникальность выпавшего нашей стране исторического шанса.
12. «Вся кремлёвская рать. Краткая история современной России», Михаил Зыгарь
Книга российского писателя, режиссёра и политического журналиста сразу же стала бестселлером. В 2016 году она была дважды лауреатом Книжной премии Рунета в категориях «Бестселлер» и «Лучшая цифровая книга». Основой книги стали документы и интервью, которые автор брал у ближайшего окружения Владимира Путина.
Российские учёные-историки Игорь Курукин, Ирина Карацуба и Никита Соколов представляют собрание очерков о множественных исторических развилках, появлявшихся на пути страны за много веков. Это не версии того, что могло бы быть, не альтернативная история, а рассуждения о проблеме исторического выбора, о философии духа народа и о том, к каким событиям привёл и приводит этот самый дух и знаменитая русская душа.
Можно сказать, это произведение о воспитании нации историей и умении людей извлекать выводы из разных ситуаций и уроков.
Принципы художественного повествования в «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина
Всем своим духовным развитием Карамзин оказался внутренне подготовлен к глубокому и критически-трезвому анализу событий современности, и прежде всего главного события эпохи - Французской революции. Он понимал: ʼʼФранцузская революция - одно из тех событий, которые определяют судьбу людей на протяжении многих вековʼʼ. Мыслители XVIII в., в т.ч. Руссо, ʼʼпредвиделиʼʼ революцию, но ее результаты и последствия они предугадать не могли. Перерождение республиканской Франции в империю Наполеона - вот, по мнению Карамзина, явление, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ нужно осмыслить и с точки зрения реальности тех или иных политических форм, и с позиции нравственных истин, связываемых с определенными государственными установлениями.
Карамзину была хорошо знакома политическая концепция французского Просвещения, сформулированная в сочинениях Монтескье и Руссо и предполагающая три типа государственного правления: республику, монархию и деспотию. Последняя - одна из ʼʼнеправильныхʼʼ политических систем, требующая уничтожения. Республика, согласно Монтескье, - идеальный, но практически неосуществимый тип государственного устройства. Монархия же представлялась мыслителям XVIII в. наиболее ʼʼразумнойʼʼ, отвечающей потребностям современного состояния общества политической системой. С понятием республики было связано представление и о республиканской добродетели - высоком нравственном принципе человеческого общежития. Внимательно наблюдая за ходом событий в Европе, Карамзин убеждается, что принцип современного общества иной: ʼʼсперва деньги, а после - добродетель!ʼʼ. Аскетический идеал республиканской добродетели оказывается невозможен: ʼʼ…не даром вся философия состоит теперь в коммерцииʼʼ. ʼʼДух торговлиʼʼ, по мысли Карамзина, приводит к всеобщему ожесточению сердец. Вот почему в интересах самих людей отказаться от утопической, хотя и притягательной мечты о свободе и равенстве. Бесплодности утопических мечтаний Карамзин противопоставляет крайне важно сть изучения опыта истории и сообразное ему решение политических проблем современности.
Вопрос о том, ʼʼчто такое историяʼʼ и где лежит грань между свободой и крайне важно стью исторического деяния, возник в сознании Карамзина не случайно. Весь предшествующий его путь как писателя, публициста͵ политика и философа вел к своеобразному синтезу мысли, к соприкосновению различных по своей природе идей. Возникает настоятельное стремление преодолеть недостоверность человеческого знания о мире, односторонность его восприятия, и, по мысли Карамзина, подобный синтез возможен в историческом сочинении, где приходят в соприкосновение творческое воображение художника и строгая логика факта. Метод работы историка оказывается для Карамзина чрезвычайно привлекательным.
В программной статье 1802 ᴦ. ʼʼО случаях и характерах в Российской истории, которые бывают предметом художествʼʼ, говоря о важном значении исторической темы в искусстве, Карамзин затронул принципиальный для себя вопрос: возможность соприкосновения творческой фантазии художника и аналитической мысли историка. ʼʼВо всяких старинных летописях, - говорит Карамзин, - есть басни, освященные древностию и самым просвещенным историком уважаемые, особливо, в случае если они представляют живые черты времениʼʼ. Стремление понять прошлое не рационалистически, умозрительно, а через ʼʼживые черты времениʼʼ, - это была задача, выдвигавшаяся на первый план в русской литературе начала века.
Приступая к работе над ʼʼИсториейʼʼ, Карамзин строго определил для себя границы допустимой авторской фантазии, которая не должна была касаться действительных речей и поступков исторических персонажей. ʼʼСамая прекрасная выдуманная речь безобразит историю, посвященную не славе писателя, не удовольствию читателей и даже не мудрости нравоучительной, но только истине, которая уже сама собою делается источником удовольствия и пользыʼʼ. Отвергая ʼʼвымыселʼʼ, Карамзин вырабатывает основу своего исторического метода как синтеза строгой логики факта и эмоционального образа ʼʼминувших столетийʼʼ. Из чего же складывался данный образ? Какова была его эстетическая природа? Противопоставляя историю роману, Карамзин существенно переосмыслил традиционно-рационалистическое понятие ʼʼистиныʼʼ. Опыт писателя-сентименталиста͵ апеллирующего не только к разуму, но и к чувству в процессе познания действительности, оказался необходим. ʼʼМало, что умный человек, окинув глазами памятники веков, скажет нам свои примечания; мы должны сами видеть действия и действующих: тогда знаем историюʼʼ (1, XVII). Вот почему задача воспроизвести прошлое в его истинности, не исказив ни одной его черты, ставила перед Карамзиным особые задачи, в т.ч. и художественно-познавательного характера.
В своих размышлениях об истории Карамзин приходил к убеждению, что писать ʼʼоб Игорях, о Всеволодахʼʼ нужно так, как писал бы современник, ʼʼсмотря на них в тусклое зеркало древней летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением; и если, вместо живых, целых образов, представлял единственно тени, в отрывках, то не моя вина: я не мог дополнять летописи!ʼʼ (1, XVII–XVIII). Сознательное ограничение себя в возможностях художественного изображения было продиктовано также пониманием объективной эстетической ценности памятников прошлого. ʼʼНе дозволяя себе никакого изобретения, я искал выражений в уме своем, а мыслей единственно в памятниках… не боялся с важностию говорить о том, что уважалось предками; хотел, не изменяя своему веку, без гордости и насмешек описывать веки душевного младенчества, легковерия, баснословия; хотел представить и характер времени, и характер летописцев, ибо одно казалось мне нужным для другогоʼʼ (1, XXII–XXIII).
Речь, таким образом, шла не просто о ʼʼпоэтичностиʼʼ памятников истории, но и об обязанности современного историка воспроизвести запечатленное в этих памятниках мировосприятие ʼʼдревнихʼʼ, - задаче, исключительной по своей значимости, ведь по существу она предвосхищает художественную позицию Пушкина - автора ʼʼБориса Годуноваʼʼ.
Было бы, однако, неверно думать, что Карамзин от первого до последнего тома своей истории последовательно и неукоснительно придерживался именно тех принципов и соображений, которые были им высказаны в предисловии. По своей природе ʼʼхудожественныеʼʼ элементы ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ далеко не однозначны и восходят к разным источникам: это и традиции античной историографии, и своеобразное преломление исторического аналитизма Юма, и философско-исторические воззрения Шиллера. Карамзин не мог не учитывать также традиции русской историографии XVIII в., не прислушиваться к тем суждениям о принципах и задачах исторического сочинения, которые высказывали его современники. Собственная повествовательная система оформилась не сразу и не оставалась неизменной на протяжении двенадцати томов. Имея в виду всю реальную сложность и пестроту эстетических красок, которые использовались Карамзиным порой вопреки его собственным теоретическим посылкам, можно тем не менее говорить об основной и важнейшей тенденции повествовательного стиля ʼʼИсторииʼʼ - ее специфическом ʼʼлетописномʼʼ колорите.
В русской летописи Карамзину открывался мир с непривычными и во многом непонятными для ʼʼпросвещенногоʼʼ разума философскими и этическими измерениями, но понять эту непростую логику летописца историк был обязан. Две системы мысли неизбежно приходили в соприкосновение, и Карамзин, сознавая это, с самого начала допустил два самостоятельных и самоценных повествовательных принципа: ʼʼлетописныйʼʼ, предполагающий наивный и простодушный взгляд на вещи, и собственно исторический, как бы комментирующий ʼʼлетописныйʼʼ. Приводя, к примеру, в первом томе рассказ летописца о ʼʼмести и хитростях ольгиныхʼʼ, Карамзин одновременно поясняет, почему он, историк, повторил ʼʼнесторовы простые сказанияʼʼ. ʼʼЛетописец, - говорит Карамзин, - сообщает нам многие подробности, отчасти не согласные ни с вероятностями рассудка, ни с важностию истории… но как истинное происшествие должно быть их основанием, и самые басни древние любопытны для ума внимательного, изображая обычаи и дух времени, то мы повторим несторовы простые сказания…ʼʼ (1, 160). Далее следует пересказ легенды, выдержанный в исключительно точной поэтической тональности. Таких ʼʼпересказовʼʼ в первых томах немало, и в них обращает на себя внимание поразительная эстетическая чуткость историка: довольно скупые данные летописи под его пером обретают пластические очертания. Так, в рассказе о ʼʼхитростях Ольгиʼʼ перед нами предельно близкий к летописному образ коварной жены убитого князя, задумавшей жестокую месть древлянам. На простодушное приглашение древлянских послов стать женой их князя ʼʼОльга с ласкою ответствовала: „Мне приятна речь ваша. Уже не могу воскресить супруга. Завтра окажу вам всю должную честь. Теперь возвратитесь в ладию свою, и когда люди мои придут за вами, велите им нести себя на руках…“. Между тем Ольга приказала на дворе теремном ископать глубокую яму и на другой день звать пословʼʼ (1, 161). Карамзин не стилизует свой ʼʼпересказʼʼ под летопись, но стремится максимально объективировать тот взгляд на вещи, который явственно выступает в повествовании древнего летописца. И читателя своего Карамзин хотел бы научить воспринимать прошлое во всей простоте и безыскусности древних представлений: ʼʼМы должны судить о героях истории по обычаям и нравам их времениʼʼ (1, 164).
По мере работы над ʼʼИсториейʼʼ Карамзин все более внимательно всматривается в образно-стилистическую структуру древнерусского памятника, будь то летопись или ʼʼСлово о полку Игоревеʼʼ, отрывки из которого он перевел в третьем томе. В свое повествование он искусно вкрапляет летописные образные выражения, придавая тем самым особую окраску и своей авторской интонации.
Один из самых строгих критиков Карамзина, декабрист Н. И. Тургенев, записывал в дневнике: ʼʼЯ читаю третий том Истории Карамзина. Чувствую неизъяснимую прелесть в чтении. Некоторые происшествия, как молния проникая в сердце, роднят с русскими древнего времени…ʼʼ.
От тома к тому Карамзин усложнял свою задачу: он пытается передать и общий колорит эпохи, найти связующую нить событий прошлого и в то же время ʼʼизъяснитьʼʼ характеры людей, тем более что круг источников становился обширнее, являлась возможность выбора какой-либо трактовки. Карамзина увлекала возможность уже не просто констатировать поступки исторических героев, но психологически обосновать те или иные их действия. Именно под этим углом зрения создавались Карамзиным наиболее художественно полнокровные характеры его ʼʼИсторииʼʼ - Василия III, Ивана Грозного, Бориса Годунова. Примечательно, что, создавая последние тома, Карамзин внутренне соотносил свои методы и задачи с теми принципами, которые воплощал в это же время в своих исторических романах Вальтер Скотт. Конечно, Карамзин не собирался превращать ʼʼИсторию государства Российскогоʼʼ в роман, но это сближение было правомерно: и в романах Вальтера Скотта͵ и в ʼʼИсторииʼʼ Карамзина вырабатывалось новое качество художественного мышления - историзм.
Обогащенный опытом многолетнего общения с историческими источниками, Карамзин переходит к изображению сложнейшей исторической эпохи - так называемого Смутного времени, стремясь раскрыть ее главным образом сквозь призму характера Бориса Годунова.
Карамзину часто вменяли в вину то, что он взял летописную версию об убийстве царевича Димитрия и развил ее как достоверный факт. Но в использовании этой версии Карамзин исходил прежде всего из психологической мотивированности преступных замыслов Бориса. ʼʼГибель Димитриева была неизбежнаʼʼ, - пишет Карамзин, ибо, по мысли историка, ослепленный честолюбием Годунов уже не мог остановиться перед последним препятствием, отделявшим его от царского трона. Пусть он приведен был к этому рубежу стихийною силой исторических обстоятельств, - Карамзин не снимает с него всей тяжести вины. ʼʼСудьба людей и народов есть тайна провидения, но дела зависят от нас единственноʼʼ (9, 7–8) - этому критерию оценки человеческой личности, выдвинутому в ʼʼМарфе Посадницеʼʼ, Карамзин остался верен и в ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ. Вот почему, создавая трагические по своей сути характеры царей-тиранов Ивана Грозного и Бориса Годунова, Карамзин судит их судом истории с позиций высшего нравственного закона, а его суровое ʼʼда видя содрогаемся!ʼʼ (9, 439) звучит как урок и предостережение самодержцам.
Среди многообразных аспектов идейной и художественной проблематики ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ следует отметить и своеобразно раскрытую Карамзиным проблему народного характера. Самый термин ʼʼнародʼʼ у Карамзина неоднозначен; он мог наполняться различным содержанием. Так, в статье 1802 ᴦ. ʼʼО любви к отечеству и народной гордостиʼʼ Карамзин обосновал свое понимание народа - нации. ʼʼСлава была колыбелию народа русского, а победа - вестницею бытия егоʼʼ, - пишет здесь историк, подчеркивая самобытность национального русского характера, воплощением которого являются, по мысли писателя, знаменитые люди и героические события русской истории. Карамзин не делает здесь социальных разграничений: русский народ предстает в единстве национального духа, а праведные ʼʼправителиʼʼ народа являются носителями лучших черт национального характера. Таковы князь Ярослав, Дмитрий Донской, таков Петр Великий.
Тема народа - нации занимает важное место и в идейно-художественной структуре ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ. Многие положения статьи ʼʼО любви к отечеству и народной гордостиʼʼ (1802) были здесь развернуты на убедительном историческом материале. Декабрист Н. М. Муравьев уже в древнейших славянских племенах, описанных Карамзиным, почувствовал предтечу русского национального характера - увидел народ, ʼʼвеликий духом, предприимчивыйʼʼ, заключающий в себе ʼʼкакое-то чудное стремление к величиюʼʼ. Глубоким патриотическим чувством проникнуто и описание эпохи татаро-монгольского нашествия, тех бедствий, которые испытал русский народ, и того мужества, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ он явил в своем стремлении к свободе. Народный разум, говорит Карамзин, ʼʼв самом величайшем стеснении находит какой-нибудь способ действовать, подобно как река, запертая скалою, ищет тока хотя под землею или сквозь камни сочится мелкими ручейкамиʼʼ (5, 410). Этим смелым поэтическим образом заканчивает Карамзин пятый том ʼʼИсторииʼʼ, повествующий о падении татаро-монгольского ига.
Но обратившись к внутренней, политической истории России, Карамзин не мог миновать и иного аспекта в освещении темы народа - социального. Современник и свидетель событий Великой французской революции, Карамзин стремился уяснить причины народных движений, направленных против ʼʼзаконных правителейʼʼ, понять характер мятежей, которыми была полна рабская история уже начального периода. В дворянской историографии XVIII в. широко бытовало представление о русском бунте как проявлении ʼʼдикостиʼʼ непросвещенного народа или же как результате происков ʼʼплутов и мошенниковʼʼ. Такое мнение разделял, к примеру, В. Н. Татищев. Карамзин делает значительный шаг вперед в уяснении социальных причин народных мятежей. Он показывает, что предтечей почти каждого бунта является бедствие, порой и не одно, обрушивающееся на народ: это и неурожай, засуха, болезни, но главное - к этим стихийным бедам добавляется ʼʼутеснение сильныхʼʼ. ʼʼНаместники и тиуны, - замечает Карамзин, - грабили Россию, как половцыʼʼ (2, 101). И следствие этого - горестный вывод автора из свидетельств летописца: ʼʼнарод за хищность судей и чиновников ненавидит царя, самого добродушного и милосердногоʼʼ (3, 29–30). Говоря о грозной силе народных мятежей в эпоху Смутного времени, Карамзин, следуя летописной терминологии, иногда именует их ниспосланной провидением небесной карой. Но это не мешает ему со всею определенностью назвать действительные, вполне земные причины народного возмущения - ʼʼнеистовое тиранство двадцати четырех лет Иоанновых, адскую игру Борисова властолюбия, бедствия свирепого голода…ʼʼ (11, 120). Сложной, исполненной трагических противоречий рисовал Карамзин историю России. Неотступно вставала со страниц книги мысль о моральной ответственности властителей за судьбы государства. Вот почему традиционная просветительская идея о монархии как надежной форме политического устройства обширных государств - идея, разделяемая Карамзиным, - получала в его ʼʼИсторииʼʼ новое наполнение. Верный своим просветительским убеждениям, Карамзин хотел, чтобы ʼʼИстория государства Российскогоʼʼ стала великим уроком царствующим самодержцам, научила бы их государственной мудрости. Но этого не произошло. ʼʼИсторииʼʼ Карамзина было суждено иное: она вошла в русскую культуру XIX в., став прежде всего фактом литературы и общественной мысли. Она открыла современникам огромное богатство национального прошлого, целый художественный мир в живом облике минувших столетий. Неисчерпаемое многообразие тем, сюжетов, мотивов, характеров не на одно десятилетие определило притягательную силу ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ, в т.ч. и для декабристов, несмотря на то что они не могли принять монархическую концепцию исторического труда Карамзина и подвергли ее резкой критике. Наиболее проницательные современники Карамзина, и прежде всего Пушкин, усмотрели в ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ еще одну, важнейшую его новацию - обращение к национальному прошлому как предыстории современного национального бытия, богатой для него поучительными уроками. Тем самым многолетний и многотомный труд Карамзина явился значительнейшим для своего времени шагом на пути формирования гражданственности русской общественно-литературной мысли и утверждения историзма как крайне важно го метода общественного самопознания. Это и дало Белинскому все основания сказать, что ʼʼИстория государства Российскогоʼʼ ʼʼнавсегда останется великим памятником в истории русской литературы вообще и в истории литературы русской историиʼʼ, и воздать ʼʼблагодарность великому человеку за то, что он, дав средства сознать недостатки своего времени, двинул вперед последовавшую за ним эпохуʼʼ.
Принципы художественного повествования в «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Принципы художественного повествования в «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина" 2017, 2018.
