Миф и сказка: связь и отличия. Основные жанры сказок. Система персонажей и сюжетных мотивов в волшебной сказке. Основное отличие мифа от сказки: описание и интересные факты

Народное искусство слова - героический эпос, сказки, мифы, легенды, песни, пословицы, загадки - называют фольклором, что означает мудрость, знание. Действительно, во всех этих литературных жанрах просто, кратко и ясно заключена народная мудрость. Возникшие в глубокой древности произведения устного народного творчества сопровождают нас и сейчас, в повседневной жизни. Народные песни, сказки, загадки и пословицы знают и дети, и взрослые.

Мифы - это вид фольклора, давние народные сказания о богах, фантастических существах, героях, полубогах, чудесах, передающие представления древних народов о происхождении мира и явлениях природы.

Особым богатством и разнообразием художественной фантазии отличаются сказания древних греков - мифы, которые тоже принадлежат к народному творчеству.

В воображении древних греков боги населяли не только землю, но и воздух, воду и даже подземный мир. Древнегреческие мифы не только рассказывали о жизни богов и титанов, но и прославляли имена самых достойных людей, которые мужественно боролись за справедливость, свободу и честь. Боги - совершенные люди: с огромной физической силой, удивительно красивые и бессмертные, умеющие совершать чудесные и необъяснимые с точки зрения обыкновенных людей поступки. Вот человек, принесший людям огонь, - Прометей. Вот человек необычайной силы, только что осуществивший очередной подвиг, одолев страшную гидру, - это Геракл. А вот красавец-юноша. Склонившись над зеркальной поверхностью озера, любуется своей красотой - это Нарцисс. Из следующего мифа можно узнать, что привело к Троянской войне. Читая мифы Древней Греции, путешествуешь по далеким странам и узнаешь много необычного. Но часто боги ничем не отличаются от простых людей: так же любят, страдают, веселятся, враждуют между собой, едят и пьют, рассказывают различные истории.

Если сказки - это вымышленные рассказы, придуманные с определенной целью, то мифы - это действительные, реальные представления людей об окружающем мире. Во все, о чем говорится в мифах, наши далекие предки свято верили, отсюда и происходит обожествление ими всего живого, поклонение богам. Мифы древнее сказок. В них соединены верования людей, их первоначальные знания об окружающем мире, о жизни, а также религия, наука и искусство.

Все мы в раннем детстве слушали сказки, которые рассказывали нам мамы и бабушки. Появились сказки очень давно и в течение долгих веков играли в жизни человека такую же важную роль, какую сейчас играют книги. Сказки - это большой раздел древней литературы, фольклорные повествовательные произведения о вымышленных лицах и событиях, преимущественно с участием волшебных, фантастических сил. В сказках часто действуют животные, наделенные человеческими характерами. Сказки полны жизни и юмора, в них высмеиваются жадность, трусость и лживость богачей и восхваляются трудолюбие, щедрость и правдивость простого народа.

Сказки очень разнообразны: это и сказки о животных, и поучительные короткие сказки о ленивых, упрямых или глупых людях - социально-бытовые, и волшебные сказки - занимательные волшебные повествования о чудесных приключениях героев. Каждый вид сказок отличается особым содержанием, образами, стилем.

Сказки о животных возникли в глубокой древности. У многих народов они похожи по своему характеру, содержанию, в них - следы первобытных верований и представлений человека. Сейчас русские сказки о животных чаще всего воспринимаются как аллегорические рассказы о людях: за образами животных скрываются образы людей. Хитрая лиса, трусливый заяц, глупый и жадный волк - постоянные герои сказок.

Волшебные сказки тоже очень древние, они, по моему мнению, - самые интересные. Их действие может происходить в чудесном тридевятом царстве, тридесятом государстве, герои в этих сказках обладают волшебными качествами - летают на коврах-самолетах, шагают в сапогах-скороходах, скрываются под шапкой-невидимкой и чудесным образом за одну ночь строят необыкновенные дворцы и города.

Русский народ создал очень много сатирических (социально-бытовых) сказок о глупых, злых или упрямых людях, о жестоких барах и жадных попах, высмеивая их отрицательные качества.

Во всех сказках отражается народная мечта о лучшей доле, добро всегда побеждает зло, над ложью торжествуют правда и справедливость.

Отличие мифа от сказки неочевидно. Для современного человека оба типа повествования рассказывают о чудесах, приключениях героев (людей, животных или богов), наделенных сверхъестественными качествами. Однако, если приглядеться, отличие мифа от сказки заметить не так уж и сложно. Это касается и можно назвать прародителем обоих жанров. У каждого из них есть что-то от предка, но и сказка, и легенда отличаются от него целым набором особенностей.

Исток

Миф — результат переосмысления людьми всех явлений, происходящих на их глазах, определяющих или сопровождающих жизнь. Изначально он выполнял функции, которые сегодня взяла на себя наука. Миф объяснял, что, откуда и почему берется, по каким правилам живет Вселенная, с чего все началось. Сегодня мы воспринимаем его как красивое повествование о космических процессах или несколько наивное представление наших предков об этиологии (происхождении) отдельных предметов и явлений. В древности же мифы выступали в качестве концентрации мировоззренческих истин, противопоставляемых обыденному пониманию.

Сюжеты

Мифы разных народов всегда рассказывают о далеких, доисторических временах. Одна из главнейших их функций — объяснять возникновение вещей, живых существ и природных явлений. Самые распространенные мифологические сюжеты — происхождение мира, богов и героев, появление первых людей и так далее.

Реальность изложенных в мифе событий не подвергалась сомнению. Показательный в этом смысле пример — труды античных философов. Для Геродота, Тита Ливия и других историков древности именно мифы служили главным источником информации о прошлом.

В основе сюжетов лежит тесная взаимосвязь реального и невидимого миров. Причем второй почти всегда определяется первым. Мифы рассказывают о потусторонних существах, их особенностях и способах взаимодействия с ними. Они объясняют, как нужно поклоняться богам, чем их можно задобрить или прогневить.

Преемница

Сходства и отличия мифов и сказок, по крайней мере, их суть, становятся интуитивно понятными после определения более древнего компонента этой пары как концентрированной формы мировоззрения и основных мыслей далеких предков современных народов. Обозначим их более конкретно.

Сказки из мифа произрастают. Это положение поддерживается большинством исследователей вопроса. Они заимствуют многие сюжеты, некоторых героев. Сказки всегда имеют в своем составе волшебный, фантастический компонент. В этом их сходство со своим «предком».

Быль и небыль

Для того чтобы понять, как отличить миф от сказки, необходимо обратить внимание на содержание повествования, а также на его цель. Если вспомнить Золушку, девочку со спичками или любую историю с участием Бабы-Яги, ни в одном из примеров не удастся найти объяснения природных или космических процессов. Сказки не излагают устройство мира и не рассказывают о происхождении живых существ или предметов. Более того, они и в самые древние времена никому, за исключением разве что совсем маленьких детей, не казались рассказом о реальных событиях. Отличие мифа от сказки в том, что события, описанные в первом, не подвергались сомнению. Сказка же и повествователем, и слушателем изначально определялась как вымысел.

Сказка — ложь, да в ней намек

Одна из целей существования всем известных повествований о Красной Шапочке или Иванушке-дурачке — развлечение слушателей. Однако этим роль сказок в нашей жизни не исчерпывается. Они не описывают законы космические, но объясняют многие социальные, семейные, племенные, общественные принципы и нормы. Распространенный сюжет — притеснение героини со стороны мачехи и ее дочерей. Исследователи часто интерпретируют его как повествование о вероятных последствиях брака с представителями слишком дальнего племени.

Многие сказки повествуют о перипетиях героев, находящихся на невысоких ступенях социальной лестницы (и это еще одно отличие мифа от сказки: в первом герои чаще изначально имеют ряд преимуществ по отношению к другим персонажам). Иванушка-дурачок, сироты, обиженные и обделенные по ходу истории после испытаний и встреч с чудесными помощниками получают богатства, царевну и полцарства в придачу. Многие сюжеты, описывающие события в конкретной семье, на самом деле повествуют о процессах племенного или народного масштаба. Некоторые же представляют слушателю личную историю, из которой каждый может вычленить нечто полезное для себя.

Профанное и сакральное

Отличие мифа от сказки кратко можно сформулировать следующим образом:

• сказка — вымысел, миф — реальность для наших далеких предков;
• сказка создается, читается и слушается для развлечения, миф принадлежит области сакрального, в некоторых случаях даже не каждому позволялось его знать;
• сказка повествует о личном горе или счастье персонажей, семейной или племенной истории, в мифе в центре внимания - события глобальные, его герои всегда наделены сверхчеловеческими свойствами;
• сказка поучает, описывает социальные процессы, миф объясняет устройство мира.

Отличие мифа от сказки на примере историй, изложенных братьями Гримм, и античных сюжетов увидеть достаточно просто. Однако так бывает не всегда. Архаические сказки, появившиеся первыми, вырастают непосредственно из мифа и часто заимствуют у него героев и логику сюжета. Но и в этом случае при детальном рассмотрении можно выделить элементы, превращающие священное повествование в просто интересную историю со смыслом.

Легенда

Отличие мифа от сказки кроется и во времени описываемых событий. Первый повествует о древнейшей эпохе. Сюжет сказки, как правило, вне времени: практически невозможно определить, когда происходили те или иные события. Это же касается и места действия. Характерным признаком легенды — еще одного жанра, который в сознании многих идентичен мифу, — является именно время. Описываемые события происходят в определенную историческую эпоху. Точность датировки редко у кого вызывает сомнения. И тут кроется сходство мифов и легенд: они мыслятся как описание реальных событий. Общим у двух жанров является и наличие фантастического компонента.

Отличие мифа от легенды и сказки кроется и в сюжете. Первый, как уже было сказано, повествует о деяниях героев и богов, которые отражаются на всей Вселенной и объясняют те или иные ее законы. В легенде излагаются исторические события, происходившие с людьми, причем часто действительно имевшие место в реальности. Они нередко приукрашиваются и дополняются эффектными деталями, мистическими и фантастическими элементами.

Предания

Легенда, как и сказка, теряет элемент сакральности. Ее герои действуют в более позднее, чем в мифе, время. Часто их существование в реальности доказывается многими другими источниками. При этом в европейской традиции в легендах рассказывалось о деяниях персонажей священной истории. Повествования же о событиях мирской жизни назывались преданиями. Часто такое описание не сопровождалось фантастическими дополнениями.

Предания и легенды отличимы друг от друга далеко не во всех культурах. Границу между ними можно провести только в том обществе, где на смену ранним мифологическим системам пришла новая единая религия (христианство или ислам).

Мифология и религия

Если отличие мифа от сказки в литературе для многих неочевидно, то еще более незаметна для неискушенного в вопросе человека граница, разделяющая миф и религию. На протяжении истории этой темой занимались многие ученые. Некоторые пытались очистить религию от примеси мифологии, другие превозносили вторую и недоверчиво относились к первой. Сегодня для исследователей очевидна глубокая связь двух этих понятий и систем.

Как уже говорилось, мифы выступают в качестве эквивалента современной науки на определенном этапе развития человечества. Они объясняют устройство мира и в этой своей функции далеки от религии. В то же время мифы обосновывают нормы поведения, обычаи. Они обосновывают непреложность многих социальных обрядов и запретов, наделяют их сакральностью. Так из мифов вырастают религиозные обычаи. Последовательность обрядовых действий, необходимость запретов обусловлены тем, что именно так поступали боги или герои, запечатленные в мифе. Однако религию нельзя назвать вторичным образованием. Для многих последователей того или иного культа мифология не имела большого значения. В ее повествования необязательно было верить. Важным при этом считалось поклонение богам и знание ритуала. Таким образом, религия и мифология сохраняли определенную независимость друг от друга и на ранних этапах развития общества. И в большинстве случае невозможно определить первенство одного по отношению к другому.

Отличие мифа от сказки и религии, от легенды и предания становится понятным только после детального рассмотрения каждой категории отдельно. Миф можно назвать родоначальником практически всех литературных жанров и даже самого искусства повествования. Несколько иначе дело обстоит с религией. Мифология тесно с ней связана, но не является ее источником. Она объясняет многие религиозные обряды, но часто оказывается и ненужным, отягощающим компонентом.

Из Википедии: Миф, потеряв свои функции, стал сказкой. Первоначально сказка, выделившаяся из мифа, противостояла мифу как:

1. Профанное - сакральному . Миф связан с ритуалом, поэтому миф, в определённое время и в определённом месте, раскрывает посвящённым тайные знания;
2. Нестрогая достоверность - строгой достоверности . Уход сказки от этнографичности мифа привело к тому, что художественная сторона мифа вышла на первый план в сказке. Сказка «заинтересовалась» увлекательностью сюжета. Историчность (квазиисторичность) мифа стала неактуальной для сказки. События сказки происходят вне географической приуроченности в рамках сказочной географии.

Отличие мифа от сказки:

1 Различные функции.

Основная функция мифа - объяснительная. Основная функция сказки - развлекательная и морализаторская.

2 Отношение людей.

Миф воспринимается и рассказчиком и слушателем как реальность. Сказка воспринимается (как минимум рассказчиком) как выдумка.

В общем о сказках, пригодится и в остальных билетах, связанных с этим жанром():

Сказки возникли в незапамятные времена.. При этом сказки свидетель­ствуют отнюдь не о примитивности народного сознания (иначе они и не могли бы существовать многие сотни лет), а о гениаль­ной способности народа создать единый гармоничный образ мира, связав в нем все сущее - небо и землю, человека и природу, жизнь и смерть. Видимо, сказочный жанр оказался так жизне­способен потому, что прекрасно подходит для выражения и со­хранения фундаментальных человеческих истин, основ челове­ческого бытия.

Сказывание сказок было распространенным увлечением на Руси, их любили и дети, и взрослые. Обычно сказитель, пове­ствуя о событиях и героях, живо реагировал на отношение своей аудитории и тут же вносил какие-то поправки в свое повествова­ние. Вот почему сказки стали одним из самых отшлифованных фольклорных жанров. Наилучшим образом отвечают они и запро­сам детей, органично соответствуя детской психологии. Тяга к добру и справедливости, вера в чудеса, склонность к фантазиям, к вол­шебному преображению окружающего мира - все это ребенок радостно встречает и в сказке.

В сказке непременно торжествуют истина и добро. Сказка все­гда на стороне обиженных и притесняемых, о чем бы она ни по­вествовала. Она наглядно показывает, где проходят правильные жизненные пути человека, в чем его счастье и несчастье, какова его расплата за ошибки и чем человек отличается от зверя и пти­цы. Каждый шаг героя ведет его к цели, к финальному успеху. За ошибки приходится расплачиваться, а расплатившись, герой снова получает право на удачу. В таком движении сказочного вымысла выражена существенная черта мировосприятия народа - твердая вера в справедливость, в то, что доброе человеческое начало не­избежно победит все, ему противостоящее.

В сказке для детей кроется особое очарование, открываются какие-то тайники древнего миропонимания. Они находят в ска­зочном повествовании самостоятельно, без объяснений, нечто очень ценное для себя, необходимое для роста их сознания.

Воображаемый, фантастический мир оказывается отображением реального мира в главных его основах. Сказочная, непривычная картина жизни дает малышу и возможность сравнивать ее с ре­альностью, с окружением, в котором существуют он сам, его се­мья, близкие ему люди. Это необходимо для развивающегося мыш­ления, так как оно стимулируется тем, что человек сравнивает и сомневается, проверяет и убеждается. Сказка не оставляет ребен­ка равнодушным наблюдателем, а делает его активным участни­ком происходящего, переживающим вместе с героями каждую неудачу и каждую победу. Сказка приучает его к мысли, что зло в любом случае должно быть наказано.

Сегодня потребность в сказке представляется особенно боль­шой. Ребенка буквально захлестывает непрерывно увеличивающий­ся поток информации. И хотя восприимчивость психики у малы­шей велика, она все же имеет свои границы. Ребенок переутомля­ется, делается нервным, и именно сказка освобождает его созна­ние от всего неважного, необязательного, концентрируя внима­ние на простых действиях героев и мыслях о том, почему все про­исходит так, а не иначе.

Для детей вовсе не важно, кто герой сказки: человек, живот­ное или дерево. Важно другое: как он себя ведет, каков он - кра­сив и добр или уродлив и зол. Сказка старается научить ребенка оценивать главные качества героя и никогда не прибегает к пси­хологическому усложнению. Чаще всего персонаж воплощает ка­кое-нибудь одно качество: лиса хитра, медведь силен, Иван в роли дурака удачлив, а в роли царевича бесстрашен. Персонажи в сказ­ке контрастны, что и определяет сюжет: прилежную, разумную сестрицу Аленушку не послушался братец Иванушка, испил воды из козлиного копытца и стал козликом, - пришлось его выру­чать; злая мачеха строит козни против доброй падчерицы... Так возникает цепь действий и удивительных сказочных событий.

Сказка строится по принципу цепной композиции , включаю­щей в себя, как правило, троекратные повторы. Вероятнее всего, этот прием родился в процессе рассказывания, когда сказитель вновь и вновь предоставлял слушателям возможность пережить яркий эпизод. Такой эпизод обычно не просто повторяется - каж­дый раз в нем происходит усиление напряженности. Иногда по­втор осуществляется в форме диалога; тогда детям, если они иг­рают в сказку, легче перевоплощаться в ее героев. Часто сказка содержит песенки, прибаутки, и дети запоминают в первую оче­редь именно их.

Сказка имеет собственный язык - лаконичный, выразитель­ный, ритмичный. Благодаря языку создается особый фантасти­ческий мир, в котором все представлено крупно, выпукло, запо­минается сразу и надолго - герои, их взаимоотношения, окружа­ющие персонажи и предметы, природа. Полутонов нет - есть глу­бокие, яркие цвета. Они влекут к себе ребенка, как все красо­чное, лишенное однообразия и бытовой серости.

«В детстве фантазия, - писал В. Г. Белинский, - есть преоблада­ющая способность и сила души, главный ее деятель и первый посредник между духом ребенка и вне его находящимся миром действительности». Вероятно, этим свойством детской психики - тягой ко всему, что чудесным образом помогает преодолеть раз­рыв между воображаемым и действительным, - и объясняется этот веками не угасающий интерес детей к сказке. Тем более что сказочные фантазии находятся в русле реальных стремлений и мечтаний людей. Вспомним: ковер-самолет и современные воз­душные лайнеры; волшебное зеркальце, показывающее далекие дали, и телевизор.

И все-таки больше всего привлекает детей сказочный герой . Обычно это человек идеальный: добрый, справедливый, краси­вый, сильный; он обязательно добивается успеха, преодолевая всяческие препятствия не только с помощью чудесных помощни­ков, но прежде всего благодаря личным качествам - уму, силе духа, самоотверженности, изобретательности, смекалке. Таким хотел бы стать каждый ребенок, и идеальный герой сказок стано­вится первым образцом для подражания.

По тематике и стилистике сказки можно разделить на нес коль- ко групп, но обычно исследователи выделяют три большие груп­пы: сказки о животных, волшебные сказки и бытовые (сатири­ческие).

Сказки о животных. Маленьких детей, как правило, привлека­ет мир животных, поэтому им очень нравятся сказки, в которых действуют звери и птицы. В сказке животные приобретают челове­ческие черты - думают, говорят, совершают поступки. По суще­ству, такие образы несут ребенку знания о мире людей, а не жи­вотных.

В этом виде сказок обычно нет отчетливого разделения персо­нажей на положительных и отрицательных. Каждый из них наде­лен какой-либо одной чертой, присущей ему особенностью ха­рактера, которая и обыгрывается в сюжете. Так, традиционно глав­ная черта лисицы - хитрость, поэтому речь идет обычно о том, как она дурачит других зверей. Волк жаден и глуп; во взаимоотно­шениях с лисицей он непременно попадает впросак. У медведи не столь однозначный образ, медведь бывает злым, а бывает и доб­рым, но при этом всегда остается недотепой. Если в такой сказке появляется человек, то он неизменно оказывается умнее и лисы, и волка, и медведя. Разум помогает ему одерживать победу над любым противником.

Животные в сказке соблюдают принцип иерархии: наиболее сильного все признают и главным. Это лев или медведь. Они все­гда оказываются на верху социальной лестницы. Это сближает «сказ­ки о животных с баснями, что особенно хорошо видно по при­сутствию в тех и других сходных моральных выводов - социальных и общечеловеческих. Дети легко усваивают: то, что волк силен, вовсе не делает его справедливым (например, в сказочном сюже­те о семерых козлятах). Сочувствие слушателей всегда на стороне справедливых, а не сильных.

Есть среди сказок о животных и довольно страшные. Медведь съедает старика и старуху за то, что они отсекли ему лапу. Разъя­ренный зверь с деревянной ногой, конечно, представляется ма­лышам ужасным, но по существу он ведь - носитель справедли­вого возмездия. Повествование предоставляет ребенку самому ра­зобраться в сложной ситуации.

Бытовая (сатирическая) сказка наиболее близка к повседнев­ной жизни и даже не обязательно включает в себя чудеса. Одоб­рение или осуждение всегда подается в ней открыто, четко вы­ражается оценка: что безнравственно, что достойно осмеяния и т.п. Даже когда кажется, что герои просто валяют дурака, по­тешают слушателей, каждое их слово, каждое действие наполне­ны значительным смыслом, связаны с важными сторонами жиз­ни человека.

Постоянными героями сатирических сказок выступают «про­стые» бедные люди. Однако они неизменно одерживают верх над «непростым» - богатым или знатным человеком. В отличие от ге­роев волшебной сказки здесь бедняки достигают торжества спра­ведливости без помощи чудесных помощников - лишь благодаря уму, ловкости, находчивости да еще удачным обстоятельствам.

Бытовая сатирическая сказка веками впитывала в себя харак­терные черты жизни народа и его отношения к власть предержа­щим, в частности к судьям, чиновникам. Все это, конечно, пере­давалось и маленьким слушателям, которые проникались здоро­вым народным юмором сказителя. Сказки такого рода содержат «витамин смеха», помогающий простому человеку сохранить свое достоинство в мире, где правят мздоимцы-чиновники, неправед­ные судьи, скупые богачи, высокомерные вельможи.

В бытовых сказках появляются порой и персонажи-животные, а возможно и появление таких абстрактных действующих лиц, как Правда и Кривда, Горе-Злосчастье. Главное здесь не подбор пер­сонажей, а сатирическое осуждение людских пороков и недо­статков.

Порой в сказку вводится такой специфический элемент дет­ского фольклора, как перевертыш. При этом возникает смещение реального смысла, побуждающее ребенка к правильной расста­новке предметов и явлений. В сказке перевертыш укрупняется, вырастает до эпизода, составляет уже часть содержания. Смеще­ние и преувеличение, гиперболизация явлений дают малышу воз­можность и посмеяться, и подумать.

Волшебные сказки. Это самый популярный и самый любимый детьми жанр. Все происходящее в волшебной сказке фантастично и значительно по задаче: ее герой, попадая то в одну, то в другую опасную ситуацию, спасает друзей, уничтожает врагов - борется не на жизнь, а на смерть. Опасность представляется особенно силь­ной, страшной потому, что главные противники его - не обы­чные люди, а представители сверхъестественных темных сил: Змей Горыныч, Баба Яга, Кощей Бессмертный и пр. Одерживая побе­ды над этой нечистью, герой как бы подтверждает свое высокое человеческое начало, близость к светлым силам природы. В борьбе он становится еще сильнее и мудрее, приобретает новых друзей и получает полное право на счастье - к вящему удовлетворению маленьких слушателей.

В сюжете волшебной сказки главный эпизод - это начало пу­тешествия героя ради того или иного важного задания. На своем долгом пути он встречается с коварными противниками и вол­шебными помощниками. В его распоряжении оказываются весьма действенные средства: ковер-самолет, чудесный клубочек или зер­кальце, а то и говорящий зверь или птица, стремительный конь или волк. Все они, с какими-то условиями или вовсе без них, в мгновение ока выполняют просьбы и приказы героя. У них не возникает ни малейшего сомнения в его нравственном праве при­казывать, поскольку очень уж важна поставленная перед ним за­дача и поскольку сам герой безупречен.

Мечта о соучастии волшебных помощников в жизни людей существует с древнейших времен - со времен обожествления природы, веры в бога-Солнце, в возможность магическим сло­вом, колдовством призвать светлые силы и отвести от себя тем­ное зло.

Волшебные сказки представляют наиболее определенную в жанровом отношении группу сюжетов устной народной прозы. Многие из них построены по единой композиционной схеме, имеют ограниченный набор персонажей со строго определенными функциями. Но среди сюжетов волшебных сказок немало и таких, которые не укладываются в заданную схему и даже не имеют традиционного для сказки счастливого конца (“антисказки”). Основная особенность мира волшебных сказок – его членение на “наш” и “не наш” (“тридевятое царство” русских сказок). Герой отправляется в иной мир за невестой или чудесными предметами. Он вступает в контакт с дарителем, получает чудесный предмет или приобретает чудесного помощника, выполняет трудные задачи и благополучно возвращается в свой мир. Действие сказки протекает в неопределенно-прошлом времени. С одной стороны, указывается на его давность и полную неопределенность (“давным-давно”), с другой же – на вечность этого бесконечно длящегося действия (“стали жить-поживать и добра наживать, и теперь живут и нас переживут” в русских сказках).

Герой волшебной сказки обычно подвергается двум испытаниям – предварительному (и за это получает волшебный дар) и основному (победа над драконом, змеем, Кощеем или иным чудесным противником, чудесное бегство с превращениями и бросанием магических предметов). В экспозиции он может быть представлен как эпический герой чудесного или благородного происхождения, необычной физической силы или как герой низкий, “дурак”. Но желанной цели добиваются равно и царевич, и дурак. Свойственный волшебным сказкам счастливый финал выражает веру в торжество идеалов добра и справедливости, мечту о том, что любой человек достоин счастья и может его добиться. Многоликость и пестрота сказочных образов, вариативность сюжетных ходов и композиционных решений волшебной сказки требует создания сложной, многосоставной типологии.

Наиболее простое и понятное решение проблемы – классификация волшебных сказок по тематическому принципу, в результате которой выделяются сказки героические, чудесные и авантюрные.

• Предметом героических сказок является тема защиты богатырем “своего” мира, живущих в нем людей от врагов, выраженная в мотиве борьбы героя со страшным чудовищем, “змеем” (мотиве змееборства).
• Чудесные сказки повествуют о чуде и связанных с ним необычных (“чудесных”) существах – чудесных женихах и женах, обладающих сверхъестественными способностями и живущих на границе двух миров – человеческого и природного, чудесных детях и разного рода волшебных предметах (диковинках).
• Авантюрные сказки лежат на границе между сказками волшебными и социально-бытовыми, сочетая в себе их основные черты: хотя они и не повествуют ни о чуде, ни о диковинках, сюжет их так же занимателен и увлекателен, как сюжет чудесных сказок; хотя их события кажутся невероятными, нереальными, они всегда мотивированы в бытовом и социальном плане, как в сказках социально-бытовых.

Тематическая классификация волшебных сказок, при всей ее простоте и прозрачности, не покрывает всего многообразия систематизируемого материала. Дополнить ее может сюжетная классификация волшебных сказок, разрабатываемая фольклористами параллельно с тематической.

Так, В.Я. Пропп выделил сказки шести сюжетных типов3:

• сказки о змееборстве (борьбе героя с чудесным противником);
• сказки о поиске и освобождении от плена или колдовства невесты или жениха;
• сказки о чудесном помощнике;
• сказки о чудесном предмете;
• сказки о чудесной силе или умении;
• прочие чудесные сказки (сказки, которые не укладываются в рамки первых пяти групп).

Также ученый выделил семь типов действующих лиц по их функциям:

• вредитель (антагонист),
• даритель,
• чудесный помощник,
• похищенный герой (искомый предмет),
• отправитель,
• герой,
• ложный герой.

Итак, сказка - один из самых развитых и любимых детьми жанров фольклора. Она полнее и ярче, чем любой другой вид народного творчества, воспроизводит мир во всей его целостно­сти, сложности и красоте. Сказка дает богатейшую пищу детской фантазии, развивает воображение - эту важнейшую черту твор­ца в любой сфере жизни. А точный, выразительный язык сказки столь близок уму и сердцу ребенка, что запоминается на всю жизнь. Недаром интерес к этому виду народного творчества не иссякает. Из века в век, из года в год издаются и переиздаются классические записи сказок и литературные обработки их. Сказ­ки звучат по радио, передаются по телевидению, ставятся в те­атрах, экранизируются.

1. Мифы и волшебные сказки

Ян де Фрис опубликовал небольшую книгу о волшебных сказках (Ян де Фрис. Размышления о сказках, прежде всего, в их взаимосвязи со сказаниями о героях и с мифами. Хельсинки, 1954), судя по названию эти размышления касаются взаимосвязей народных сказок с героической сагой и мифом. Очень ответственная, неисчерпаемая тема, и никто не мог с ней справиться лучше, чем этот выдающийся голландский германист и фольклорист. Для того чтобы исчерпать все аспекты проблемы, недостаточно ста двадцати пяти страниц этой книги. Ни в коей мере она не является учебником. Автор ставит целью подвести итог века исследований, а главное указать на новые перспективы, которые недавно открылись перед специалистами, исследующими народные сказки. Известно, что исследования в этой области за последнее время ушли далеко вперед. С одной стороны, фольклористы использовали достижения этнографии, истории религий, глубинной психологии. С другой стороны, сами специалисты по народным сказкам стали в своих работах обращаться к более строгим методам. Свидетельством этого могут быть исследования Андре Жолля и Мака Люти.

Прежде чем излагать свои собственные взгляды на отношение между мифом, сагой и народной сказкой Ян де Фрис берет на себя задачу дать общее представление об этой эволюции. Он начинает естественно, с анализа «финской школы». Заслуги ее достаточно хорошо известны, и мы не будем к этому возвращаться. Скандинавские ученые провели большую и тщательную работу: они отобрали и классифицировали все варианты сказок, попытались исследовать пути их распространения. Но эти статистические исследования, касающиеся формы, не решили ни одной существенной проблемы. Представители финляндской школы решили, что с помощью тщательного анализа вариантов они обнаружили «первоначальную форму» (Urform) сказки. К несчастью, это оказалось иллюзией: в большинстве случаев Urform явилось только одной из многочисленных дошедших до нас «пра-форм». Эта преследовавшая целое поколение ученых идея пресловутой «Первоначальной формы» оказалась только гипотезой (Ян де Фрис, с. 20).

Затем автор обращает внимание на французского фольклориста Поля Сентива и его теорию ритуала. Основная книга Сентива «Сказки Перро и параллельные сказки» (1923) читается еще с интересом и пользой, несмотря на проблемы в информации и методологические недочеты. Нужно признать, что выбор объекта анализа оказался неудачным. Сказки Перро - неблагодарный предмет для компаративистского исследования. Сказка «Кот в сапогах», например, не существовала ни в Скандинавии, ни в Германии; в Германии она появляется позднее и под влиянием Перро. Тем не менее Сентиву принадлежит заслуга открытия в сказках тех ритуальных мотивов, которые и сегодня еще существуют у первобытных народов. Зато он явно ошибался, считая, что ему удалось обнаружить в сказках «текст», сопровождающий ритуал (де Фрис, с. 30).

В книге, на которую, к несчастью, не обратил внимания Ян де Фрис и которая называется «Исторические корни волшебной сказки» (Ленинград, 1946), советский фольклорист В.Я. Пропп продолжает и развивает гипотезу, разработанную Сентивом. Пропп видит в народных сказках напоминание о тотемических ритуалах инициации. Совершенно очевидно, что структура сказок имеет характер инициации. Но вся проблема в том, чтобы выяснить, описывает ли сказка систему обрядов, относящихся к какой-либо определенной стадии культуры, или же ее сценарий инициации оказывается «воображаемым», в том смысле, что он не связан с каким-то историко-культурным контекстом, но выражает скорее внеисторическое архетипическое поведение психики. В качестве примера Пропп обращается к тотемическим инициациям; этот тип инициации был категорически недоступен для женщин, но основным персонажем славянских сказок оказывается как раз женщина: старая ведьма, Баба-Яга. Иначе говоря, в сказках нет точного напоминания о какой-либо определенной стадии культуры: здесь смешиваются и сталкиваются друг с другом различные исторические циклы и культурные стили. Здесь сохранились только образцы поведения, которые могли существовать во многих культурных циклах и в разные исторические моменты.

Гипотеза У.Е. Пекерта, с которой блистательно полемизировал Ян де Фрис (с. 30 и след.), сталкивается с теми же трудностями. Этот ученый считал, что родина сказок - восточное Средиземноморье эпохи неолита. Они сохраняли еще структуру социокультурного комплекса, включающего матриархат, инициацию и свадебные ритуалы, характерные для земледельческих племен. Пекерт сближает те испытания, которые проходит герой некоторых сказок, пытающийся жениться на дочери демона, с теми свадебными и семейными обычаями, которые распространены у землевладельческих племен: для того чтобы получить жену, искатель ее руки должен был обработать поле и снять с него урожай, построить дом и т. д. Но, как пишет Ян де Фрис, подобные испытания засвидетельствованы также и в текстах эпоса (например, в «Рамаяне») и в героических сагах. Аристократическую поэзию саг трудно объединять с культурным уровнем земледельцев, генетическая связь с крестьянской сказкой здесь не подходит. С другой стороны, Пекерт ищет «генезис» сказок на доисторическом Ближнем Востоке, по причине экономического богатства и беспрецедентного расцвета сексуальной символики культов плодородия. Однако анализ Макса Люти показал, что эротизм не играет в сказках никакой роли.

Ян де Фрис долго и подробно останавливается на гипотезе К.В. фон Сюдова относительно индоевропейского генезиса волшебных сказок (с. 48). Слабости недостатки этой гипотезы настолько очевидны, что настаивать на ней не приходится и сам фон Сюдов вынужден был изменить свои взгляды. Он склонен в настоящее время отнести время возникновения сказок еще глубже в прошлое, а именно в эпоху праиндоевропейской культуры времен мегалита. В недавно вышедшей работе «Сказки и религия эпохи мегалита» (Paideuma, V, 1950) Отто Хут обратил внимание на эту точку зрения, и достойно сожаления, что Ян де Фрис не счет необходимым рассмотреть ее. По мнению Отто Хута, два господствующих мотива сказок - путешествие на край света и женитьба на королевской дочери - по-видимому, принадлежат «религии эпохи мегалита ». Обычно сходятся на том, что центром возникновения культуры мегалита считается Испания и западная часть Северной Африки. Отсюда мегалитическая цивилизация докатилась до Индонезии и Полинезии. Подобное распространение по трем континентам может, по мнению Хута, объяснить чрезвычайно широкую циркуляцию сказок.

К сожалению, эта новая гипотеза неубедительна, тем более, что мы почти ничего не знаем о доисторической «мегалитической религии».

Профессор Фрис недолго останавливается на объяснениях психологов, в первую очередь обращая внимания на идеи Юнга (с. 34). Он принимает юнгианское понятие архетипа в качестве структуры коллективного бессознательного, но справедливо напоминает, что сказка не есть непосредственное и спонтанное творение бессознательного (как, например, сон или мечтание): это прежде всего «литературная форма», как роман или драма. Психолог пренебрегает историей фольклорных мотивов и эволюцией литературных народных тем; он поддается искушению разбирать абстрактные темы. Эти упреки вполне правомерны. Не надо забывать, что представитель глубинной психологии работает в том масштабе, который ему нужен, а мы знаем, что «именно масштаб создает явление». Фольклорист может возразить психологу лишь сказав, что результаты последнего не решают его, психолога, проблем, они могут лишь подсказать ему новые пути исследований.

Вторая часть книги посвящена собственным взглядам Яна де Фриса. Ряд удачных анализов (с. 38) показывает, что объяснения саги (сага об аргонавтах или сага о Зигфриде) находится не в сказках, а в мифах. Что касается поэмы о Зигфриде, то проблема заключается не в том, чтобы узнать, как эта поэма вышла из переплетения фольклорных легенд и «мотивов», а в том, чтобы узнать, как из определенного исторического прототипа могла родиться легендарная биография. Автор очень справедливо напоминает, что сага не есть конгломерат «мотивов»: жизнь героя составляет единое целое от рождения до трагической смерти (с. 125). Героическая эпопея не принадлежит к народной традиции, она является поэтическим жанром, созданным в аристократической среде. Его Вселенная - идеальный мир, созданный в Золотой век, напоминающий мир богов. Сага ближе к мифу, чем к сказке. Часто бывает трудно решить, повествует ли сага о героической жизни исторического персонажа или же она, напротив, оказывается секуляризованным мифом. Конечно, в мифах, сагах и сказках встречаются одни и те же архетипы, т. е. те же образцовые личности и ситуации. Но в то время как герой саги трагически погибает, сказка всегда имеет счастливый конец (с. 156).

Автор настаивает также на другом различии между сказкой и сагой, оно кажется ему очень существенным: сага еще близка миру мифа, сказка же от него отдаляется (с. 175). В саге герой живет в мире, управляемом богами и судьбой. Персонаж сказок, напротив, свободен и независим от Богов, для победы ему хватает друзей и покровителей. Свобода от воли Богов, доходящая до иронии по отношению к ним, сопровождается полным отсутствием какой бы то ни было проблематики. В сказках мир прост и прозрачен. Но действительная жизнь, замечает Ян де Фрис, не является ни простой, ни прозрачной, и он задает вопрос: в какой исторический момент человеческое существование еще не ощущается как катастрофа. Ему приходит мысль о мире Гомера, о времени, когда человек начал отдаляться от привычных Богов, но еще не искал убежища в мистической религии. Именно в таком мире (или же в аналогичных условиях, если речь идет о других цивилизациях) профессор де Фрис усматривает присутствие наиболее благоприятных условий для возникновения сказок (с. 174). Сказка также есть выражение аристократического бытия и в этом смысле сближается с сагой. Но направления их развития расходятся: сказка отделяется от мифологического и божественного мира и «уходит» к народу, когда аристократия открывает, что существование - это проблема и трагедия (с. 178).

Подробное обсуждение этих вопросов увело бы нас слишком далеко. Некоторые результаты исследований Яна де Фриса неоспоримы: общность структур мифа, саги и сказки, пессимизм саг и оптимизм сказок, последовательная десакрализации мира мифов. Что касается вопроса о «происхождении» сказок, то он слишком сложен, чтобы здесь его касаться.

Основная трудность состоит в двусмысленности самих терминов «происхождение» и «рождение». Для специалиста по фольклору «рождение» сказки совпадает с возникновением устного литературного произведения. Это исторический факт, и он должен быть исследован как таковой. Специалисты по исследованию устного литературного творчества правы, следовательно, когда пренебрегают «предысторией». В их распоряжении находятся устные «тексты», так же как в распоряжении их коллег, историков литературы, находятся письменные тексты. Они изучают и сравнивают эти устные «тексты», выявляют их распространение и их взаимные влияния, примерно так же, как это делают историки литературы. Цель толкования текстов - понять и представить духовный мир сказок, не вникая в выяснение их мифического прошлого.

Для этнолога же и историка религий «рождение» сказки как самостоятельного литературного текста, представляет, напротив, второстепенную проблему. На уровне «первобытных» культур граница, разделяющая мифы и сказки, не такая четкая, как в тех культурах, где существует глубокое различие между «культурным классом» и «народом» (как это было на древнем Ближнем Востоке, в Греции, в странах европейского Средневековья). Часто мифы смешиваются со сказками (этнологи нам их представляют почти всегда именно в таком состоянии). Часто то, что уважается и принимается как миф в одном племени, в соседнем племени оказывается лишь сказкой. Но этнолога и историка религий интересует отношение человека к сакральному, вобравшему в себя всю совокупность устных текстов. Сказка не всегда знаменует «десакрализацию» мира мифов. Речь скорее должна идти о сокрытии мифических мотивов и персонажей, правомернее говорить не о «десакрализации», а о «деградации сакрального». Как доказал Ян де Фрис, между сценариями мифов, саг и волшебных сказок существует преемственность. Кроме того, если в сказках боги не появляются больше под своими собственными именами, их еще можно узнать в персонажах покровителей, они лишены прав (если больше нравится такая формулировка), но продолжают выполнять свои функции.

Одновременно сосуществование мифов и сказок в традиционных обществах ставит перед исследователями трудную, но разрешимую проблему. В средневековой Западной Европе подлинные мистики терялись в массе верующих и суеверных обывателей и порой соседствовали с христианами весьма пассивными, и их отношение к христианству было чисто внешним. Религия всегда проживается (или принимается и признается) в нескольких регистрах, но между этими различными планами опыта существует сходство и равнозначность. Эта последняя сохраняется даже после «вульгаризации» религиозного опыта, после внешней десакрализации опыта (чтобы в этом убедиться, достаточно проанализировать научные и светские определения и оценки «Природы» после Руссо и философов-просветителей). Но в настоящее время религиозное поведение и структура сакрального (персонажи богов, действия, служащие примерами) обнаруживаются на глубинных уровнях психики, в «подсознании», на уровне воображаемого и сновидений.

Здесь встает другая проблема, не представляющая интереса для фольклориста и этнолога, но интересная для историка религий и в будущем для философа, а также, возможно, для литературного критика, так как она, хотя и косвенно, имеет отношение к «генезису литературы». Превратившись на Западе в развлекательную литературу (для детей и крестьян), волшебная сказка продолжает все же сохранять структуру очень важного и ответственного события, поскольку сводится, по существу, к сценарию инициации: здесь встречаются испытания, характерные для ритуалов инициации (сражения с чудовищами, непреодолимые на первый взгляд препятствия, загадки, предлагаемые герою, задания, которые невозможно выполнить, и т. д.), нисхождение в ад или вознесение на небо, смерть или воскресение (что, впрочем, одно и то же), женитьба на царской дочери. Как справедливо подчеркнул Ян де Фрис, сказка действительно всегда имеет счастливый конец. Но содержание ее ужасающе серьезно: оно заключается в переходе через символическую смерть и возрождение от незнания и незрелости к духовному возмужанию. Трудность в том, чтобы определить, где сказка превращается в обычную волшебную историю, лишенную элементов инициации. Не исключено, по крайней мере, в отношении некоторых культур, что это произошло в тот момент, когда традиционная идеология и ритуалы выходят из употребления и когда становится возможно безнаказанно «рассказать» то, что раньше существовало как великая тайна. Очень может быть, что этот процесс не был всеобщим. Во многих примитивных культурах, где образцы инициации еще живы, также рассказываются истории, имеющие структуру инициации, причем с давних пор.

Пожалуй, можно сказать, что сказка повторяет, на другом уровне и другими средствами, сценарий инициации, служащий примером. Сказка продолжает «инициацию» на уровне воображаемого. Она воспринимается как развлечение только в демифологизированном сознании и, в частности, в сознании современного человека. В глубинной же психике сценарий инициации не теряет серьезности и продолжает передавать соответствующие заповеди и вызывать изменения. Не отдавая себе в этом отчета, считая, что он развлекается и отвлекается от реальности, современный человек все еще продолжает пользоваться воображаемой инициацией, содержащейся в сказках. Можно задать себе вопрос: не стала ли волшебная сказка уже на ранней стадии существования своего рода «облегченной копией мифа и ритуала инициации», не способствовала ли она на уровне воображения и сновидений возрождению «испытаний инициации». Эта точка зрения удивит только тех, кто рассматривает инициацию исключительно как принадлежность человека традиционных обществ. В настоящее время мы начинаем понимать, что «инициация» сосуществует с жизнью человечества, что всякая жизнь складывается из непрерывной цепи «испытаний», «смерти», «воскрешений», независимо от того, какими словами пользуются для передачи этого (первично религиозного) опыта.