Педагогическая деятельность Л. Н. Толстого. Любимые блюда великих людей Пил ли лев толстой

«Я всей душой,- писал Толстой в одном из писем весной 1890 г.,- сочувствую всякого рода борьбе против этого страшного бедствия и полагаю, что в наше время всякому мыслящему человеку, ввиду всего происходящего от пьянства зла, нельзя оставаться к этому вопросу безразличным».

Годы наиболее активной борьбы Толстого против пьянства на поприще писательской, публицистической и общественной деятельности составляют последнюю треть его жизни. Однако позиция Толстого по отношению к пьянству определилась намного раньше.

В сентябрьской книжке педагогического журнала Толстого «Ясная Поляна» в 1862 г. был напечатан рассказ ученика Толстого Василия Морозова, под названием «Солдаткино житье». Рассказ представлял собой сочинение, написанное на заданную Толстым на уроке тему об исправлении деревенского пьющего человека. Герой рассказа, возвратившись из армии, отказывается от поднесенного ему вина, так как «уж пятый год» не пьет. В ту же осень Толстой создает статью «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят», освещающую этот момент его педагогической практики в яснополянской школе. Здесь, кстати, Толстой, утверждая, что. «поколения работников носят в себе точно такие же человеческие свойства... как и поколения лордов, баронов, профессоров, банкиров», пытается защитить крестьянина от барского презрения по случаю того, что работник «в праздник напивается как животное».

В 70-е годы Толстой поместил рассказ «Солдаткино житье» в. свою «Азбуку». В числе произведений, написанных Толстым для «Азбуки», иго не включенных в нее, возможно, из педагогических соображений, найдется несколько рассказов о пьяницах и вине. Например, «Как делают водку», или обработка французского сюжета о том, как некий святой человек дал нищему богатство, но через две недели встретил разбогатевшего в кандалах.

Уже в статьях 60-х годов Толстой ставит вопрос о пагубном влиянии на чистую душу ребенка примера окружающих его пьющих людей. В статье «Воспитание и образование» передано недоумение и грусть родителей, которым довелось определить ребенка в гимна­зию и вскоре увидеть своего Ваню «чужим языком говорящим, чужим умом думающим, курящим папиросы и пьющим вино». Объехав немало сельских школ, Толстой писал в статье «О свобод­ном возникновении и развитии школ в народе»: «явился учитель, хромой, с костылем, с неделю не бритый и с опухшим, мрачным и жестоким лицом, Я не видал еще старинного учителя,- кроткого человека и не пьяницу. Я убежден, что эти люди по обязанности своей должны быть тупы и жестоки, как палачи, как живодеры,- должны пить, чтоб заглушать в себе раскаяние в совершаемом ежедневно преступлении над самыми лучшими, честными и безобид­ными существами в мире» 1 .

Уместно привести разговор Толстого, состоявшийся в Поливановской гимназии в Москве 18 сентября—1881 г, с учителем Е. Мар­ковым, который был приглашен как «сведущий человек» на засе­дание Государственного совета по вопросам питейного дела.

«Толстой: Вы что же это едете туда в комиссию? Уничтожать кабаки? Странное дело, Россия живет кабаками, а вы хотите их уничтожить. Как же вы это сделаете?

Марков: Ну, по крайней мере хоть сколько-нибудь окажем содействия некоторому ограждению этого зла... По-моему, конечно, проще бы всего этот косвенный налог взять с народа прямым путем, а не на вине.

Толстой: Разумеется» 2 .

В июне 1881 г., совершая путешествие пешком в Оптику пустынь, Толстой писал жене, что оно «ново», важно и полезно для души (для взгляда на жизнь)» возможностью общения с трудовым на­родом. В воспоминаниях сопровождающего Толстого бывшего слуги С. П. Арбузова отмечено, что, беседуя с мужиком в селе Дубки, Толстой расспросил его, почему он навеселе. На ночлег остановились у вдовы, «которая потихоньку приторговывала водкой». «Она... предложила нам водки, но Лев Николаевич сказал, что он водку не пьет», — пишет С. П. Арбузов 3 . Толстой судил о виденном с точки зрения физически и нравственно здорового человека. В 1879 г. Н. Н. Страхов писал ему: «Я редко видал Вас таким здоровым и бодрым, а сила Вашей внутренней жизни меня поразила. Ваши мысли волнуют Вас так, как будто Вам не 50, а 20 лет» 4 , 18 июня 1884 г. Толстой записал о себе в дневнике: «Переделывал свои привычки; Вставал рано, работал физически больше... Вина совсем не пью

НЕТ ТЕКСТА

он писал в дневнике о своих впечатлениях от жизни города: «Собра­лись злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы обере­гать их оргию, и пируют» (49, 58). «Почти все одержимы нервными, желудочными и половыми болезнями от объедения, пьянства, развра­та»,- напишет он вскоре в рукописи «В чем моя вера» (23, 421).

В марте 1884 г. Толстой увидел поздно вечером на Девичьем поле пятнадцатилетнюю пьяную проститутку. Он писал о ней В. Г. Черт­кову: «Девочка по сложенью, как моя 13-летняя Маша... голос хриплый, пьяный... серое, старое, дикое лицо» (85, 42). Эпизод этот нашел себе место в XXIVглаве трактата «Так что же нам делать?». В этом же произведении, разоблачая широкое распространение трактиров и кабаков, куда заманивают рабочих, писатель создает яркие картины пьяного «праздника» городского люда. Московские впечатления Толстого подтверждались увиденным в других местах. В марте 1885 г., осматривая Дятьковский стекольный завод в Ор­ловской губернии, Толстой писал жене: «Здорового лица женского и мужского увидать трудно, а изможденных и жалких - бездна» (83, 488).

В Москве несколько раньше Толстой записал в дневнике 15 апреля 1884 г.: «Жалкий фабричный народ - заморыши. Научи меня, боже, как служить им. Я не вижу другого, как нести свет без всяких соображений» (49, 82). Запись эта была сделана после посещения балаганов на народном гулянье. К ней естественно примыкает отрывок из воспоминаний В. С. Серовой о Толстом: «Был я недавно на гулянье, на­смотрелся, наслушался я там всякой всячины... Знаете, мне стало совестно и больно, глядя на все это безобразие. Тут же я дал себе слово обработать какую-нибудь вещицу для сценического народного представления» 5 . В. С. Серовой довелось написать музыку к созданной Толстым пьесе. Это была пьеса «Первый винокур», вышедшая в издании народного книгоиздательства «Посредник» в мае 1886 г. Сюжет ее исходит из народных легенд, взятых Толстым из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские легенды». Летом того же года пьеса была поставлена на сцене балаганного театра Фарфорового завода под Петербургом, в фабричном селе Александровском. Как сообщала в письме Толстому его знакомая А. М. Калмыкова, «внимание публики было сильно возбуждено, раздавались замечания и дополнения к тексту». 19 апреля 1888 г. последовало запрещение исполнения пьесы на сценах народных театров от Главного управления по делам печати. В мае 1889 г. во время пешего путешествия из Москвы в Ясную Поляну Толстой читал пьесу крестьянам. 5 мая он записал в дневнике: «Везде бедствие вино: читали Винокура. Баба воронежская покупала книжку, от мужа пьяницы» (50, 78). В дневнике Толстого за 1910 г. отмечен успех любительской постановки этой пьесы.

НЕТ ТЕКСТА

вилась самодеятельными кружками в первые годы Советской власти. В начале 20-х годов она получила название «Первый самогонщик», отражая актуальную в то время борьбу против самогонки.

К 1886 г. относится такое замечание Толстого о водке. В записках учителя детей Толстого И. М. Ивакина приведены слова взрослого сына Толстого - Сергея «Львовича: «...вчера мы косили и выпили по две рюмки водки. Я ему (отцу — Г, Л) про это сказал; он стал говорить, что это хоть и делают мужики, но это дурно - нам надо, в мужицкую работу вносить хорошие начала, а не брать дурных: водка-лишнее». Слова А. М. Кузминского в передаче Ивакина дополняют этот разговор: «Л. Н. говорит, что это при работе лишнее и, по его мнению, даже дурно: вино есть начало нравственно дурных поступков, человек начинает терять сознание того, что нужно и что лишнее». В письме к Н. Н. Златовратскому от 20 мая 1886 г. Толстой предлагает, передать в «Посредник» рассказ Златовратского «Искра божия» — о пьянице портном. В сентябре 1886 г, благодаря Н. Н. Миклухо-Маклая за присылку брошюр о его путешествиях, Толстой писал, что испытывает умиление и восхищение перед его общением с жителями Новой Гвинеи-«только добром и истиной, а не пушками и водкой»(63,378).

В 1886 г. Толстой занимается составлением «Календаря с пословицами на 1887 г.», издаваемого «Посредником». Отобранные Толстым для календаря, пословицы о вине и пьянстве восходят в основном к сборнику «Пословицы русского народа» В. И. Даля.

Экземпляра сборника того времени в Ясной Поляне не сохранилось. Но в присланном Толстому в 1897 г. втором издании сборника Даля в числе отмеченных при чтении пословиц — не один десяток пословиц и выражений о пьянстве. Встречаются на этих страницах и пословицы, вошедшие ранее в «Календарь», одна из них и в этой книге отчеркнута Толстым: «Пьяному море по колена, а лужа по уши».

Существенной вехой на пути развития антиалкогольной пропагандистской деятельности Толстого было основание им в начале декабря 1887 г. «Согласия против пьянства». Вступавшие в «Согласие», ставили свои подписи, зачастую записываясь семьями, вместе с детьми, под отпечатанным на листах текстом воззвания против пьянства такого содержания: «Сознавая страшное зло и грех пьянства, мы, нижеподписавшиеся, порешили: во-первых, самим никогда ничего не пить пьяного: ни водки, ни вина, ни пива, ни меду; во-вторых, не покупать и не угащивать ничем пьяным других людей; в-третьих, по мере, сил внушать другим людям, и особенно молодым и детям, о вреде пьянства и о преимуществах трезвой жизни и привлекать людей в наше согласие».

Отстаивая идею создания общества трезвости перед своими знакомыми, не сразу поддержавшими ее, Толстой писал П. И. Бирюкову 20 декабря 1887г.: «Для меня за общество, трезвости то, что кроме его практической пользы (уж теперь десятки людей в продол­жение 10 дней не дурманились, не тупили свой разум), то, что в распущенном мире, в котором мы живем, оно призывает людей хоть к крошечному проявлению нравственной деятельности...» (64, 129).

Избегая декларативности, стоя на реальных жизненных позициях, Толстой писал в письме А. В. Жиркевичу 27 декабря 1887 г. о своем понимании, задач членов подобного общества: «Некоторые из нас составляют себе такие-то правила по отношению к этой своей деятельности, другие — другие. Одни находят для себя пока неудоб­ным не угощать, не покупать, другие находят неудобным не пить по предписанию врача и не отогреваться, и не отогревать водкой в известных случаях, третьи отказываются от водки и от вина, но не от пива, четвертые находят, что необходимо работать над заменою пьяных удовольствий трезвыми и над устройством больниц и для этой цели собирать деньги... Желательно, мне кажется, одно, чтобы, члены были руководимы нравственным стремлением помочь людям в борьбе с этим совершенно исключительным злом. ...Вот за тем и согласие, что мы не сразу в заседании каком-нибудь все решили и под­писали, а все, сознавши одну и ту же цель, каждый в своем уме, и, собираясь, сталкиваясь вместе, будем придумывать и испытывать всякие средства и нынче, и завтра...:» (64, 131 - 132).

Не желая «засушить» новую идею, Толстой не стал писать устава общества, чтобы зарегистрировать общество в органах мини­стерства внутренних дел; оно осталось частным и добровольным согласием, насчитывавшим, в своих рядах около 750 членов. «Надо бы было,- писал Толстой в письме А. Куприянову 15 января 1890 г.,- испросить разрешение правительства для основания формального общества. Но я этого не делал, боясь всякой формальности, так как часто замечал, что очень часто внешность подавляет содержание» (65, 3). «То же, что это общество, или согласие, то это только имя,- писал Толстой П.И. Бирюкову, — и бояться этого нечего... А пускай каждый, и вы, выражает свое отношение к этому, как он хочет, только бы было желание противодействовать злу».(64, 129).

Толстой с самого начала деятельно стремился выполнять обя­зательное условие «Согласия» - «внушать другим людям, особенно молодым и детям, о вреде пьянства и преимуществах трезвой жизни».

Этому призвана была служить и специальная литература, над которой незамедлительно. начал работать Толстой, обратившись прежде всего к «Посреднику». Не имея еще подобных русских ма­териалов, писатель выпустил в числе первых четырех вышедших тогда книжек брошюру «Пора опомниться. О вреде спиртных напитков», составленную Толстым по книжке американского профессора химии А. П. Пакина. Толстой прибавил к брошюре свое заключение, получившее впоследствии вид самостоятельной статьи «Пора опомниться». Обдумывая возможное заглавие для.серии книжек «Посредника» против пьянства, он обратился в письме от 13 февраля 1888 г. к художнику Н.Н. Ге с просьбой нарисовать виньетку для всех изданий по этому предмету под заглавием «Пора опомниться». Имея в виду антиалкогольную пропаганду, Толстой писал в конце января 1888 г. писателю С. Т. Семенову: «Дело это очень большое и важное. Хочется написать об этом книжечку» (64, 139). В первых числах февраля 1888 г. Толстой обращается с письмом к И.Е. Ре­пину, в котором просит его подготовить три рисунка для книжек против пьянства, выходящих в «Посреднике». Репин отвечал, что он сделает это «с великой радостью». «Мне последнее время не здоровится,- писал Толстой Репину,- и оттого долго не могу кончить о пьянстве статью, а хочется под корень взять. Вот огромной важности предмет» (64, 145-146). Видимо, здесь следует иметь в виду работу Толстого над набросками статьи «К молодым людям». В те же дни, посылая листок с текстом «Согласия» одному из своих корреспондентов, Ф. А. Желтову, Толстой писал о пьянстве: «Зло это такое страшное и такое особенное и до таких размеров до­ходит, что против него надо и бороться особенным образом и для поддержки браться рука с рукою, знать каждому, что он не один» (64, 148).

В январе — марте 1888 г. в «Посреднике» вышли первые четыре книжки о пьянстве. Кроме брошюры «Пора опомниться», были из­даны две книжки помощника врачебного инспектора в Чите, знако­мого Толстого с 1887 г., П. С. Алексеева: «О вреде употребления крепких напитков» и «Чем помочь современному горю? - Как оста­новить пьянство?». Экземпляр второго издания сохранился доныне в библиотеке Толстого в Ясной Поляне. Книжка объемом в 33 стра­ницы адресована широкому кругу читателей. «Настало время,- говорится здесь,- когда каждый человек, занятый не только самим собой, не лентяй и не самоугодник, должен познакомиться с вредом, приносимым пьянством отдельным лицам и всему обществу».

Вышедшая в конце января 1888 г. книжка Алексеева «О вреде употребления крепких напитков» содержала, судя по подзаголовку, «сведения о действии водки, вина и спирта на человека, изложенные по книге доктора Ричардсона». Толстого она не вполне удовлетворяла, и он писал В. Г. Черткову 9 февраля 1888 г.: «Алексееву книжку никто не понимает из простых» (86, 122). Толстой продолжает подбирать материалы для «Посредника». В одном из писем Черткову в феврале 1888 г. он упоминает об авторе маленькой книжки о пьянстве, Тиличееве, отмечая, что такая книжка ценой в ½ копейки «годилась бы». 2 февраля Толстой сообщал Черткову о прочтенной им комедии Дм. Д. Кищенского «Пить до дна, не видать добра». «Есть много недостатков - кое-что я вымарал, но очень много хоро­шего, особенно о пьянстве, и напечатать бы ее хорошо, если бы пропу­стили» (86, 115). Комедия, однако, не была напечатана «Посредником» вследствие цензурного запрещения. В апреле 1888 г. Толстой рекомендовал «Посреднику» как «очень недурную» повесть А. О. Эльснера «Вино».

Четвертой книжкой в первой партии изданий «Посредника» против пьянства была брошюра председателя Казанского общества трезвости А. Т. Соловьева. В статье «Моя переписка с М. Л. и Л. Н. Тол­стыми» Соловьев сообщал о себе: «Вопросом о борьбе с пьянством я занимаюсь с 1885 года и в это время начал печатать статьи по этому вопросу. Первая книжка для народа была выпущена под за­главием «Вино для человека и его потомства яд» в 1885 году; эта книжка и была причиною, почему я начал переписку с Марией Львовной Толстой и затем со Львом Николаевичем. Мария Львовна прислала мне письмо с просьбой выслать книжку «Вино-яд...» 7 .

Вскоре А. Т. Соловьев получил ответ от Марии Львовны оего брошюре: «Отец прочитал ее, нашел, что она хороша и очень полезна... Отец мой тоже хочет написать книжку о вреде пьянства и он очень теперь заинтересован этим» 8 . 12 февраля 1888 г. Толстой писал Соловьеву, благодаря его за разрешение перепечатать книжку в «Посреднике» и продавать по очень дешевой цене: «Я позволю себе выразить о ней только два желания: I) чтобы слог был проще и доступнее массам и 2) чтобы заключение обращено было не к влас­тям, предлагая запрещение, а к обществу, к отдельным лицам, указывая всем нравственную обязанность воздержания» (64, 150).

2 марта 1888 г. Толстой обратился к Соловьеву с такой прось­бой: «Очень нужно бы было в самой сжатой и популярной «форме изложить то же так, чтобы составился листок, вроде объявлений, который бы можно было распространять при книгах и газетах. Я попытаюсь это сделать, а вы пытайтесь со своей стороны; одно другому не помешает.

Судя по вашим писаниям, вы имеете нужные для того качества: искренность убеждения и горячность чувства» (64, 156). Замечания, высказанные Толстым по поводу текста листка, были таковы: Желательно было бы одно: немножко сократить да еще не слишком преувеличивать описаний состояния пьяницы. Преувеличение подры- вает доверие, да и не нужно. Дело само за себя говорит. Это хорошо, горячо написано и будет полезно» (64, 160). Осенью того же года М. Л. Толстая сообщила автору, что листок давно уже в продаже. Получив в мае 1888 г. от Соловьева его брошюру «О табаке», Толстой отозвался и о ней с большим одобрением. Мария Львовна в связи с этим, писала Соловьеву 2 июня 1888 г.; «Отец поручил мне спросить вас- отдаете ли вы вашу статью о табаке для издания Сытину? Нам очень, очень она понравилась. Хорошо бы извести эту глупую и вредную привычку. У нас на днях был пожар, сгорело несколько изб, и в тот же вечер мой отец собрал сходку и на этой сходке устроилось общество некурения.

Это было очень радостно видеть. Ребята и мужики приходили, рвали свои кисеты, били трубки» рассыпали табак на землю и записы­вались в общество 9 .

Наиболее обстоятельно Толстой критикует курение в статье «Для чего люди одурманиваются?» (1891 г.), где этому вопросу посвящена, специальная глава. Тему эту Толстой не оставлял и позднее. В ясно­полянской библиотеке сохранилось несколько изданий разных лет о вреде табака, так или иначе связанных со взглядами Толстого. Это, например, книжка врача харьковских фабрик М. К. Валицкой «Исследование здоровья рабочих на табачных фабриках» (Спб., 1889 г.).

Автором собран обширный фактический материал, статистические данные по 12 табачным фабрикам. На книжке надпись: «Высоко­уважаемому Льву Николаевичу графу Толстому от автора». Имеется в виду изданная в 1896 г. «Посредником» брошюра Д. П. Николь­ского «О табаке и о вреде его курения». В полученной от автора книж­ке «дяди.Михея» (С. Д. Короткого) «Табачное зелие на Руси» (Спб., .1907 г.) изложена в шуточных стихах история распространения табака в России. Мысли Толстого о вреде вина и табака приведены, в книжке А.И. Аполлова «Перестанем.курить! Что такое табак и какой вред от него бывает». (М.: Посредник, 1904 г.)

Со времени выхода первых изданий «Посредника» против пьян­ства начинается не прекращавшаяся до конца его жизни разнооб­разная деятельность Толстого по распространению антиалкогольной литературы. Уже в марте 1888 г.; узнав из письма П. И. Бирюкова об организации чтений против, пьянства лекций в Соляном городке под Петербургом, Толстой делится в письме к А. Т. Соловьеву своими планами о чтении подобных лекций в Москве. (Сведений об этом в дальнейшем, однако, не встречается.) Упоминания об отправке или передаче книжек против пьянства встречаются многократно в письмах и дневниках Толстого! Это, видимо, послужило причиной того, что многих известных изданий, прошедших через руки Толстого, нет теперь в его библиотеке, что касается прежде всего изданий «Посредника». Вот лишь несколько примеров этой деятельности Толстого. В письме П. М. Третьякову, основателю художественной галереи, носящей его имя, в связи с его сочувственным отзывом о брошюрах против вина, Толстой писал 11-12 мая 1888 г. из Ясной Поляны, призывая его содействовать делу общества трезвости. «На всякий случай посылаю Вам листок, надеясь, что вы, подписав его, присоедините и других членов. В особенности же желательно было бы вербовать членов между рабочим народом, — фабричными. Книжки эти можно иметь у Сытина по 1 р. 25 к. сотню и потому не убыточно и удобно раздавать рабочему народу» (6.4.169). Через три дня в письме в Москву дочери Т. Л. Толстой писатель просил пере­слать по нескольку экземпляров, «пьянственных книг» просившим их корреспондентам Толстого из Тобольской и Нижегородской гу­берний: И. М. Ивакин так описал в своих «Записках» одну из встреч с Толстым в Московской библиотеке в марте 1889 г. Накануне вечером он был у Толстых и сказал теперь Толстому, что «забыл захватить книжечки о пьянстве.

Да, я и сам вспомнил вчера, да вы уже ушли. Я, впрочем, всегда их имею с собой - вот вам, возьмите!

Он вынул из кармана и дал мне две книжечки» 10 .

В 1889. г. в Москве на первый день пасхи Толстой раздавал пьяным на улице книжки против вина. 9 апреля в его дневнике записано: «Дорогой раздал листки пьяным. Хорошо поговорил. Страшный вид разврата вина и табаку». Через неделю записано: «На конке дал книжечки, поговорил и на душе хорошо» (50, 64, 68)

В начале мая 1889 г. Толстой идет пешком из Москвы в Ясную Поляну. В трактирах он раздавал книжки, беседовал. «Писарь при церкви ухорь, пил и читал и дал мне 5 копеек за книгу: Пора опомниться», — записано в те дни в дневнике писателя (56; 79).

Подобные примеры встречаются в биографии Толстого и 10 и 20 лет спустя. Так, 20 марта 1903 г. он писал П. Ф. Дубровскому в Симбирск, одобряя его решение бороться с пьянством: «Посылаю вам несколько брошюр против пьянства и желаю вам твердости в вашем решении и успеха в воздействии на других» (74, 79). В феврале 1910г. Толстой отправил «несколько брошюр о вреде пьянства» П. В. Сюзеву, основа­телю общества трезвости на заводе в Пермской области. Отвечая 6 февраля 1910 г. на вопрос М. Н. Яковлевой, как лучше употребить имеющиеся деньги, Толстой пишет: «Я даю понемногу, по 5, 10 копеек прихожим бродягам, которых так много, и всегда, когда успею, всту­паю в разговор о пьянстве и уговариваю не пить, не курить, и если грамотный, даю об этом книжечки» (81, 89).

В доме-музее Толстого сохранилось несколько экземпляров на­стенных листков против пьянства, изданных одним из деятельных сотрудников «Посредника» И. И. Горбуновым-Посадовым. Листки, вероятно, были получены в октябре 1910 г. В эти последние дни Пребывания Толстого в Ясной Поляне он «очень одобрял их». Как свидетельствует секретарь Толстого В. Ф. Булгаков, получив среди прочих листок под названием «о пьянстве», Толстой сказал: «А эти листки о пьянстве, как они действуют! Прямо действуют. То есть, как действуют? Ну, если из ста человек, которые их прочтут, один пере­станет пить, то и это прекрасно» 11 . В числе сохранившихся в Ясной Поляне — листок с текстом статьи Ф. А. Желтова «Перестанем пить вино и угощать им». Возвращаясь к работе Толстого в «Посреднике» в конце 80-х годов, отметим, что еще летом 1889 г. Толстой редактировал статьи Желтова, «поправлял желтовские листки», впоследствии, видимо, они переиздавались, как и другие материалы «Посредника», направленные против пьянства.

В 1908 г. в одной из статей к 80-летию Толстого журнал «Вестник трезвости» подчеркивал, что писатель, ратуя против пьянства, «усовещивал печатно не только малограмотный простой народ, но и людей высокообразованных, а на последнее до того никто не ре­шался!» (№ 164).

В имеющихся в яснополянской библиотеке статьях И. И. Янжула под названием «Пьянство и борьба с ним», опубликованных в «Вестнике Европы» летом 1888 г., содержится одно из первых в литературе сообщений о резонансе в русском обществе на анти­алкогольную пропаганду Толстого. Автор отмечает, что в условиях свободы питейной торговли, когда водка является наиважнейшим источником доходов, русское общество не обнаруживает серьезного стремления к борьбе с пьянством. Имея в виду деятельность Толстого по организации Согласия против пьянства, автор статей пишет: «Как же к этому сообщению отнеслась наша пресса? К сожалению... вместо сочувствия или почтения даже без отношения к лицу, от кото­рого бы эта попытка происходила, некоторые газеты встретили ее лишь шутками и ироническими замечаниями». Из предисловия к книжке Г. Бунге «О вреде пьянства» (Спб., 1897) следует, что когда встал вопрос о выпуске переводных изданий против пьянства в пору, когда «русская литература по вопросу о борьбе с пьянством... находится еще в зачаточном состоянии», издатели медлили, так как опасались, что «общество этот вопрос мало интересует» и «сущест­вующие вкусы заинтересованного большинства встретят подобные издания недружелюбно».

Толстой чувствовал это и разоблачал этих людей повседневно. В декабре 1888 г. он записал в дневнике о гостях его московского дома: «Утром доктор и Стахович. Оба алкоголе-никотинцы и рас­суждают, а доктор даже лечит» (50, 8). «Он (Стахович.- Т. А.) рассказывал об обществе поощрения борзых собак с Николаем Николаевичем младшим и по этому случаю напиваются» (50, 12).

На тех же страницах дневника читаем запись после посещения Толстым училища для рабочих: «Тусклые без света глаза учеников: фабрика, табак, бессонница, вино». «А нынче мальчики раздетые, из которых два ехали на конке, а два бежали за нею без шапки. От за­веденья слесарного, у Арбатских ворот, они бежали в полпивную на Плющиху. Все курят». А дома, как записано в дневнике 5 янва­ря 1889 г., «папиросы, юбилеи, сборники, обеды с вином и при этом по призванию философская болтовня» (50, 20).

9 января Толстой прочитал в «Русских ведомостях» объявление еще об одном подобном товарищеском обеде бывших воспитанников Московского университета, ежегодно традиционно проводимом в «Татьянин день», 12 января. За два дня Толстой написал на эту тему статью, разоблачая пьянствующих, по обыкновению, в этот день деятелей просвещения, сам отнес статью в редакцию, и «Русские ве­домости» тут же ее напечатали под названием «Праздник просве­щения 12 января». Биограф Толстого П. И. Бирюков писал: «Далеко не всем стало стыдно от этого обличения. Бесстыдство некоторых из празднующих дошло до того, что они, вероятно, уже в полупьяном виде, посылали со своих пирушек Л. Н-чу телеграммы: «Пьем за ваше здоровье» 12 .

В газетах стали появляться отклики, исполненные раздражения. По поводу этого А. Т. Соловьев выступил в Казани со статьей «Татьянин день. Ответ на возражения Льву Толстому». Здесь гово­рилось: «...со стороны газет, которые осмеливаются называть себя иногда руководителями общества, посыпались насмешки в различных формах, доказательства даже того, что трезвый человек никуда не годится, что только пьяный человек может быть в дружеской компании... Так убежденным людям... нужно идти в кабак за стойку и там проповедовать свои руководящие истины».

В ноябре 1889 г. у Толстого возникает замысел новой статьи к «Татьяниному дню» «о том, чтобы празднующие отпраздновали бы учреждением общества трезвости с забранием в свои руки кабаков и трактиров, как в Швеции» (50, 173). Замысел этот осуществлен не был. Толстой, видимо, имел в виду «Готенборгскую систему», при­мененную в Швеции, о которой он узнал в то время из ряда зарубежных и русских источников.

В письмах и дневниковых записях Толстого за 1889 г. встречается масса заметок, свидетельствующих о глубоко неравнодушном отноше­нии его к проявлениям пьянства.

Посетив в январе 1889 г. А. А. Фета по случаю 50-летия его литературной деятельности, Толстой записал в дневнике: «Там обед.

Ужасно все глупы. Наелись, напились и поют. Даже гадко» (50, 31). Когда С. А. Толстая устроила в честь Фета обед в своем доме, Толстой назвал его в дневнике «оргией на 25 человек». 14 марта, посетив трактиры Ржанова дома, Толстой внес в дневник такие записи: «Часовщик спившийся: «Я гений!» Дитя курящее. Пьяные женщины. Половые пьют. Половой говорит, что тут нельзя быть не выпивши» (50, 62).

Когда Толстой в марте - апреле 1889 г. гостил у своего едино­мышленника С. С. Урусова в селе Спасском на границе Московской и Владимирской губерний, он часто ходил по деревням. В одном из писем С. А. Толстой он писал: «Деревенская жизнь вокруг, как и везде в России, плачевная... Кабак и трактир, великолепный дом с толстым мужиком... Как будто предполагается, что все устроено прекрасно и вмешиваться во все это нельзя и не должно и оскорбительно для кого-то и донкихотно... А оглянешься на себя, наши классы в еще более плачевном состоянии, коснеем» (84, 51). 27 марта в дневнике записано: «Пошел ходить в Зубцево, оттуда в Лычево и домой. Встретил Степана. Он согласен в общество трез­вости» (50, 57). Запись следующего дня сделана по поводу посеще­ния мануфактурной фабрики: «Пьяный дикий народ в трактире. 3 000 женщин, вставая в 4 и сходя с работы в 8, и развращаясь, и сокращая жизнь, и уродуя свое поколение, бедствуют (среди соблазнов) в: этом заводе для того, чтобы никому не нужный миткаль был дешев...» (50, 59). Разоблачая социальные язвы современного ему строя, Толстой записал. в дневнике за 30 апреля пункты «обвини­тельного акта против правительства». Назвав среди прочего «фабрики — убийство жизни», он затем назвал «пьянство» (50, 76).

В переписке Толстого за 1889 г. интересны письма, освещающие организацию и деятельность обществ трезвости в других местах, 14 марта Толстому послал письмо основатель Одесского общества трезвости учитель А. И. .Ярышкин. Сообщая об организации общества, он спрашивал, совета Толстого о направлении деятельное такого общества. Отвечая ему, Толстой писал 18 марта: «...по моему мнению, главные силы, вся энергия общества должна быть на­правлена на популяризацию, распространение того, что сделано по этому вопросу в Европе и Америке, и на самое простое, ясное, неоспоримое, — до очевидности доведенное изложение зла, безумия, грехи пьянства. Для этого есть два средства: 1) устное убеждение людей и привлечение их к согласию против пьянства... и 2) печатание листков, брошюр, чтение лекций... На это надо обратить силы. Устройству лечебницы, по правде вам скажу, я не очень сочувствую. Устройство таких лечебниц есть дело и обязанность правительства, но не частных обществ. Частное общество должно иметь более широкие, и плодотворные цели, чем пальятивы. Надо хоть стараться под корень подсечь зло. И мне кажется, что это очень возможно...(64, 236-237). 14 июня Толстой, отвечая на вопрос Ярышкина о программе издания для народного чтения, рекомендовал попытаться составить описание за 20, 30 или 50 лет бюджета пьющего и непьющего семейства. Вывести в цифрах и что стоит вино на праздниках, свадьбах, крестинах и т. п. — и потом среднее пропиваемое членами семьи и вытекающие из того прогулы. И под конец несчастные случаи болезней, преступлений, смертей в том и другом семействе» (64, 262 — 263). В яснополянской библиотеке сохранились издания Одесского общества трезвости, поступившие, вероятно от Ярышкина: сборник для популярного чтения и книжка Ярышкина: «Царство зла. Беседы о пьянстве» (оба издания - 90-х годов). В письме Ярышкину Толстой упоминает об обществе трезвости в с. Тате в Смоленской губернии, которым руководил С.А. Рачинский, бывший профессор ботаники Московского университета, ставший сельским учителем. Имея в виду его книжку «Из записок сельского учителя»
(Спб., 1889, сохранилась в Ясной Поляне), Толстой назвал его статьи «прекрасными» в письме автору от 9 апреля 1890 г. в днев-­
никовой записи за 16 июня 1889 г. Толстой упоминает «общество
трезвости Русанова»; из комментария следует, что Г. А. Русанов сообщал Толстому в письме, что запись у него «членами общества трезвости» двух его знакомых «вызвала расследование урядника» (50, 311). В том же году было основано общество трезвости в станице Бесергеневской, Толстой об этом знал. А. И. Куприянов из Новочеркасска обратился к Толстому за разъяснением ряда вопросов о таком обществе, за литературой. В письме он сообщал и отом, что основание общества «встретило препятствие» со стороны пьющих, что вызвало сомнения среди членов общества. Такое сопротивление было знакомо самому Толстому. В дневнике за 3 октября 1889 г. он отметил, что будучи в одной из соседних деревень – Ясенках — «на сходке говорил о табаке и вине, но получил отпор. Страшно развращен народ» (50, 153-154).

Толстого не оставляла мысль написать о пьянстве большую работу. Об этом свидетельствует и его ответ на письмо, крестьянина из Воронежской губернии Е. М. Ещенко в феврале 1889 г.: «Очень благодарен вам за письмо и за наставление о курении. Оно мне было на большую пользу, и я надеюсь написать о вине и табаке полезную книгу...» 13 .

В перечне замыслов Толстого в дневнике за 10 декабря 1889 г. значится: «Воздержание дурманов, алкоголя, табаку» (50, 191). К этому времени Толстой располагал рукописью книги врача П. С. Алексеева «О пьянстве». Речь о ней шла в письме Толстого А. С. Суворину в ноябре 1889 г., «статья Алексеева» упомянута в записной книжке писателя за 25 декабря 1889 г. 16 января 1890 г. Толстой записал в дневнике о замысле написать предисловие к книге Алексеева. 9 апреля он писал С. А. Рачинскому: «У меня лежит прекрасная статья доктора Алексеева: история борьбы против пьянства; и мне очень хочется написать к ней предисловие. Ра­зумеется, это для образованного класса. Образованный-то класс в этом отношении очень не образован» (65,75).

На другой день Толстой принялся за работу над статьей «Для чего люди одурманиваются?» 11 июня Толстой написал В.Г. Черткову: «Я кончил теперь предисловие к книге Алексеева» (87,30). Об отношении Толстого к работе свидетельствует, на­пример, дневниковая запись за 19 мая: «Остановился на 2-й части. Надо все переделать. Очень тема важна» (51, 44). Книга Алексеева «О пьянстве» с предисловием Толстого вышла в 1891 г. В конце января 1891 г, статья «Для чего люди одурманиваются?» была напеча­тана в газете «Новое время»; в феврале Толстой дал разрешение Ярышкину напечатать ее в Одессе. Это удалось, но 2-е издание ее было запрещено одесскими цензорами. В известной мере Толстой этого ожидал. Книга Алексеева задерживалась вы­ходом, так как должна была проходить цензуру.

В беседе с посетившим его летом 1890 г. корреспондентом «Нового времени» А. Н. Молчановым Толстой сказал о статье, что он пробовал здесь «дать первый ответ на вопрос: почему человечество начало употреблять наркозы - вино, водку, курение... и где причина, что страсть к этому опьянению сохраняется так крепко и поныне во всех слоях общества всех стран?

Не знаю,- прибавил он к рассказу об этой теме,- не знаю и сомневаюсь, можно ли будет напечатать этот труд?» 14 .

Это была самая большая из написанных Толстым статей, на­правленных против пьянства и курения.

Вскоре после окончания работы над статьей Толстой встретил «общие мысли», как он писал, в воззвании Цюрихского общества трезвости, обращенном ко всем людям. Направляя его в июне 1890 г. в «Посредник» И.И. Горбунову-Посадову, Толстой назвал его «прекрасным». В библиотеке Толстого сохранилось немецкое издание речи профессора Цюрихского университета А. Фореля «Обычай, пьянства, его гигиеническое и общественное значение по отношению к университетской молодежи» (Штутгарт, 1891). Толстой, видимо сразу по прочтении ее поручил перевести текст на русский язык учителю его детей А. М. Новикову. В письмах В. Г. Черткову весной 1891г. Толстой рекомендовал ее издать в «Посреднике» в серии «Для интеллигентных читателей». Речь Фореля и Воззвание Швей­царского общества трезвости вышли в сборнике «Посредника» под названием «Против пьянства» в 1893 г. Форель привлек Толстого как сторонника полного воздержания от вина. Сам Толстой по свидетельству посещавшего его в Ясной Поляне в марте 1891г. знакомого А. А. Цурикова, не пил «ни вина, ни кофию, ни чая и не курил» 15 .

В воспоминаниях о том же времени В. М. Лопатина, участника первых постановок «Плодов: просвещения», отмечено, что, приехав

после репетиции из Тулы в Ясную Поляну, они застали «накрытый

стол с обильным ужином... Но на столе заметно отсутствовали

признаки какого-либо хмельного питья, и последнее демонстративно

заменял разлитый по графинам квас» 16 .

Понятны заметки Толстого в дневнике о помещичьих семьях в которых ему пришлось побывать в сентябре 1891г.: «У Бырдиных, помещичья семья... За столом подали водку и наливку и предложили курить и объедаться... Приехали к Свечину. Он на охоте. Велико­лепный дом, конный двор, винокуренный завод, голубятня» (51,192). Эти наблюдения относятся к периоду организации Толстым борьбы с голодом, охватившим тогда ряд южных губерний России. Не слу­чайна запись о винокуренном заводе. 20 декабря 1891г. он писал жене из Бегичевки Рязанской.губернии: «Нехорошо то, что картофеля нет, нельзя его сохранить без подвалов, и он весь - десятки тысяч пудов — пойдет на винокуренные заводы, а не на пищу людей. Ах, это винокурение. Пьянство не ослабевает. В деревне Ивана Ивановича, даже в двух, открываются кабаки, и нет возможности их запретить» (84, 110). В начатой осенью этого года статье «О голоде» Толстой назвал в ряду общих хронических причин бедствия и пьянства. Рассказывая о посещении одной из деревень Епифанского уезда Тульской губернии, он описывает драку пере­пившихся мужиков, которым бывший староста, растративший мир­ские деньги, «поставил полведра за то, что ему рассрочили платеж на три срока». 24 апреля 1892 г. Толстой пишет Н. Н. Страхову, что работа «на голоде» помогла ему еще более почувствовать «унижение и развращение», до которого доведен народ. «Взять че­ловека, напоить пьяным, обобрать, да еще связать его и бросить в помойную яму, а потом, указывая на его положение, говорить, что он ничего не может сам и вот до чего дойдет предоставленный самому себе,- и, пользуясь этим, продолжать держать его в рабстве. Да только перестаньте хоть на один год спаивать его, одурять его, грабить и связывать его, и посмотрите, что он сделает и как он достиг­нет того благосостояния, о котором вы и мечтать не смеете» (66, 204-205).

Вера в лучшие человеческие свойства крестьянина побуждала Толстого неоднократно вступаться в те годы перед судебными органами за яснополянских крестьян, совершивших в пьяном со­стоянии ту или иную провинность.

К этому времени были написаны и ставились пьесы Толстого «Власть тьмы» и «Плоды просвещения». Мужики в них, в отличие от принятого тогда на сцене до комизма туповатого и пристрастного к вину типа, умны и судят пьющих. «Вино-то, вино-то, значит, что делает»,- сокрушенно говорит Аким о пьяном Никите. «Что делает винцо-то. Винцо-то, скажем»,- рассуждает 3-й мужик, глядя на спив­шегося возле господ старого повара. «Как только съехались, — говорит в «Плодах просвещения» о господах кухарка, — сейчас карты, вино, закурят — и пошло, на всю ночь». 1-й мужик советует камерди­неру Федору Ивановичу, который собирается купить в деревне домик: «Да питейное заведение; примерно, или трактир откроете, житье такое будет, что умирать не надо. Царствуй, и больше никаких».

Толстого продолжают волновать и в эти годы проблемы нравственного влияния пьянства на детей. 17 июня 1891 г., наблюдая деревенских детей, он записал в дневнике: «Родятся, растут, чтоб сделаться пьяницами, сифилитиками, дикарями... надо все силы употреблять на то, чтобы из дикарей делать людей. Только это одно доброе дело. И дело это делается не одними словами, но примером жизни» (52, 41-42). Несколько ранее в дневнике была сделана запись о воспитании детей у людей дворянского сословия: «Разговаривал вчера о воспитании. Зачем родители отдают от себя в гимназию? Мне вдруг ясно стало. Если бы родители держали его дома, они бы видели последствия своей безнравственной жизни на своих детях. Они видели бы себя, как в зеркале, в детях. Отец пьет вино за обедом с друзьями, а сын в кабаке. Отец на бале, а сын на вечеринке. А отдай в гимназию, и завешено зеркало, в котором себя видят родители» (52, 30). «Вспомнил себя в молодости, — написал Толстой в записной книжке в декабре 1899 г., — как я пил, курил... только потому, что это делают старшие» (53, 379).
Отвечая на письмо Ф. А. Желтова о воспитании детей. Толстой
писал 18 декабря 1895 г.: «Дети нравственно гораздо проницательнее взрослых, и они - часто не высказывая и даже не сознавая это — видят не только недостатки родителей, но и худший из всех недостатков - лицемерие родителей, и теряют к ним уважение и интерес ко всем их поучениям» (68, 280). Поэтому, считает Тол­стой, необходимо «сделать свою жизнь хорошей или хоть менее дурной», чтобы хорошо воспитать детей.

Одно из волнующих Толстого положений определено в статье «Для чего люди одурманиваются?» тезисом о том, что общественной, экономической, политической жизнью России руководят пьяные люди; будь они даже умеренно и пристойно выпивающими людьми. Этот угол зрения чувствуется в антимилитаристических статьях, таких, как «Царство божие внутри вас», «Христианство и патриотизм» и др. "

В первой из них всеобщая воинская повинность разоблачена Толстым как выражение насилия над человеческой личностью в интересах милитаризма. XIIглава статьи специально посвящена описанию рекрутского набора, хорошо знакомого Толстому и по ясно- полянской деревенской жизни. В письме С. А. Толстой 15 ноября 1892 г. Толстой, например, сообщал: «У нас возили в солдаты Курносенкова и Жарова, и пьяны, — как и должно быть — они, подрались, и один рекрут пырнул ножом Ефима Жарова, — кажется, не опасно. А Курносенкова приняли, несмотря на то, что он ездил к женщине, которая умеет отчитывать от солдатства, и он заплатил ей деньги» (84, 173). В статье «Христианство и патриотизм» Толстой подчеркивал, что одурманенные правящей верхушкой народные «низы» вынуждены будут пойти на войну, «заглушая в своей душе отчаяние песнями, развратом и водкой». Так же идут рекруты на военную службу, становясь «жертвой бесстыдного об­мана», как писал Толстой.

По поводу очень возмутившей Толстого статьи в «Новом времени» от 6 ноября 1896 г., в которой генерал М. И. Драгомиров пытался доказать неизбежность и законность войны, он писал в письме А. М. Кузминскому: «Что бы вы уговорили Драгомирова, чтобы он не писал таких гадких глупостей... Ужасно думать, чти во власти этого пьяного идиота столько людей» (69, 206.). Персонаж незакон­ченной драмы Толстого «И свет во тьме светить Степа говорит: «Я кончил курс. Мне надо отбывать повинность. Отбывать ее с пья­ными и грубыми офицерами в армии неприятно» (31, 124).

В «Записках И. М. Ивакина» передан рассказ Толстого в 1889 г. о том, как к нему пришел поговорить кадет: «Кончает курс, такой чистенький, пальто новое, башлык пропущен под погоны, глаза ясные, светлые, — и спрашивает, что ему делать.

— А вы спиртные напитки употребляете? - спрашиваю его. Он говорит, что с товарищами немного употребляет, что без этого в военной службе нельзя. Я было приготовился победоносно возра­зить, но он вдруг мне говорит: «Вот, например, Скобелев когда брали Геок-Тепе и надо было убивать женщин и детей, а солдаты не хотели этого, не решались, он велел дать им водки». И при этом ясные глаза, спокойный вид! Вот где весь ужас!» 17 . В этой же беседе Толстой рассказал Ивакину о посетившем его военном, авторе воспоминаний о Севастополе Ершове: «Мне рассказывали, что Ершов, член общества трезвости, сидел где-то с немцем в ужасно веселом настроении, и когда ему заметили, что ведь он член общества трезвости, он ответил, что это ничего, что он хоть и пьёт, но не угощает». О подобном лицемерии говорит Толстой и на страницах статьи «Царство божие внутри вас», имея в виду землевладельцев: «И вот этот человек, нисколько не смущаясь и не сомневаясь в том, что ему поверят, устроив земледельческую выставку, общество трезвости и разослав через жену и детей фуфайки и бульон трем старухам, смело в семье, в гостиных, в комитетах, печати проповедует евангельскую или гуманную любовь к ближнему вообще и в особенности к тому рабочему земледельческому народу, которой он, не переставая, мучит и угнетает» (28, 267). Бедность народа, по их понятиям, подчеркивает в той же статье Толстой, «происходит от необразования, грубости, пьянства». Понятно в этой связи, почему нет сведений о каких-либо контактах Толстого с деятелями, например, Московского официального общества трезвости, хотя к вось­мидесятилетию Толстого в Ясную Поляну был доставлен роскошный том «Отчетов общества за 1896-1906 гг.» с автографом: «Великому борцу за трезвость. Почетному члену Первого Московского Общества Трезвости». Естественно, что книжки, присланные Толстому до этого председателем общества А. М. Коровиным, остались у Толстого неразрезанными. В одной из них под названием «На что нам общества трезвости» (автор А. М. Коровин, 1897) восхваляется правительство за оказание помощи обществам трезвости. Становится понятным «приведенное И. А. Буниным в книге. «Освобождение Толстого» суждение Толстого 90-х годов; «Вспоминаю еще, как однажды я |сказал ему, желая сказать приятное и даже слегка подольститься:

— Вот всюду возникают теперь эти общества трезвости,
Он сдвинул брови.

— Какие общества?

— Общества трезвости

— То есть это когда собираются, чтобы водки не пить? Вздор.
Чтобы не пить, незачем собираться, а уж если собираться, то надо
пить. Все вздор, ложь, подмена действия видимостью его...» 18 .

В заключении большого письма А. М. Кузминскому от 13-15 ноября 1896 г., где шла речь о поддержании Толстым идеи учреждения правительственных обществ трезвости, Толстой написал, что он не может этого сделать, так как «не думает, чтобы общества трезвости, ведомые правительственными чиновниками, могли влиять на народ» (69, 206).

В библиотеке Толстого сохранилась брошюра «Спирт, его действие на живой человеческий организм. Меры против пьянства», прислан­ная Толстому в 1902 г. из Брест-Литовска. Автор ее К. Г. Штейнберг должен был признать, что общества трезвости, особенно в провинции, малодейственны, так как были вызваны к жизни не требо­ваниями жизни, а по приказу и под давлением. Толстой еще раньше почувствовал причины слабости этих организаций на местах. В на­бросках статьи «Сон молодого царя» (1895 г.) написано: «Что же твое общество трезвости? - сказал студент сестре.- Да что же можно сделать, когда их (крестьян.- Г. А.) со всех сторон спаивают»; (31, 108). Можно привести и более раннее свидетельство тому же. В статье «Царство божие внутри вас» Толстой отметил, что прави­тельства, якобы борясь за мир, «делают вид, что поддерживают это, так же, как они делают вид, что они поддерживают общества трезвости, тогда как большей частью живут пьянством народа» (28, 117).

В незавершенной статье «Бессмысленные мечтания», обличаю­щей самодержавие, Толстой писал в 1895 г.: «Царствовать и управ­лять народом нельзя без того, чтобы не развращать, не одурять народ тем в большей степени, чем несовершеннее образ правления, чем меньше управители вы­ражают собою волю народа. А так как у нас самое бессмысленное: и далекое от выражения воли народа правление, то при нашем управлении необходимо самое большое напряжение деятельности для одурения и развращения народа» (31, 192). В статье «Сон молодого царя», которую можно рассматривать как первоначальный вариант статьи «Бессмысленные мечтания», находим к этому положению совершенно конкретную иллюстрацию: «Молодой царь только что вступил на царство... С министром финансов он утвердил... продажу от казны вина в нескольких частях государства и постановление о праве продажи вина в больших базарных селах, что тоже должно увеличить главный доход государства - с вина» (31, 107). Содер­жание «Сна» очевидно доказывает то, что Толстой совершенно не сочувствует этому государственному акту Николая II и министра финансов С. Ю. Витте. В последующие годы Толстой будет прояв­лять внимание, судя по книгам в его библиотеке, к официальным, содержащим статистические сведения материалам о степени распро­странения пьянства в России и мерах борьбы с ним. При всей от­носительности сообщаемых в этой литературе данных она обеспечи­вала широкую осведомленность Толстого о пагубных результатах внедрения «винной монополии».

«И вот это одурение и развращение народа, совершающееся в таких огромных размерах в России, и не должны переносить люди, видящие средства этого одурения и развращения и последствия его» (31, 192). Так формулировал Толстой в статье «Бессмысленные мечтания» задачу и обязанность мыслящих людей по разоблачению деятельности правительства.

Подтверждением неослабного внимания Толстого к разным аспектам, проблемы борьбы против пьянства служат и дневниковые записи этого времени. 3 мая 1894г. Толстой писал: «Читал вчера поразительную по своей наивности статью профессора Казанского университета Капустина о вкусовых веществах._Он хочет показать, что все, что люди употребляют; сахар, вино, табак, опиум даже — необходимо в физиологическом отношении. Люди пьют вино, курят табак, и наука ставит себе задачей физиологически оправдать употребление вина и табаку» (52, 116). В библиотеке Ясной Поляны сохранялась и эта статья, и изданная спустя 15 лет книжка однофамильца Толстого - земского врача К. К.Толстого - «Потребление алкоголя как предмет научных исследований», рекомендованная в печать Главным управлением неокладных сборов и казенной продажи питий. Этот сторонник умеренного употребления вина до­говаривается до того, что «алкоголь для большинства представляет собою предмет первой необходимости... как лук, чеснок, органические кислоты вообще». Чтение в «Новом времени» описания празднования годовщины основания Петербургского университета в ночь с 8 на 9 февраля 1895 г.

отразилось в таких словах Толстого: «Событие за это время сильно

поразившее меня, это пьянство и буйство петербургских студентов. Это

ужасно» (53, 8).

«Вчера ходил по улицам, — записал Толстой в Москве 10 апреля 1895г.,- и смотрел на лица: редкое не отравленное алкоголем, никотином и сифилисом лицо» (53, 21).

В записи за 28 октября того же года, перечисляя «то, что назрело и хочется сказать», Толстой упомянул и «про соблазн одурения себя - вина и считающегося столь невинным табака» (53, 67).

В написанной Толстым в начале 1896 г. статье «Богу или мамоне?» до некоторой степени отражены эти планы Толстого. Статья пред­полагалась для популярного чтения в «Сельском календаре». Во второй части ее встречаются повторения отдельных положений прежних статей Толстого, направленных против пьянства, но эту работу отмечает большая полнота, ясность и законченность в выражении мысли.

Выступая против употребления вина, «этого бесполезного и вред­ного яда», Толстой уделяет немалое внимание критике тех, кто «еще и защищают, как умеют, это употребление», тех, кто «пьет только при случае и с умом». «Употребление вина или воздержание от него в наше время, — говорит Толстой, — не частное лицо, а дело общее... для каждого из нас питье или непитье вина - не есть дело безраз­личное...каждой бутылкой купленной, каждой рюмкой выпитого вина мы служим тому страшному дьявольскому делу, от которого гибнутлучшие силы человеческие». Толстой обращается к еще не знающей вкус вина молодежи с призывом беречься от этого соблазна, подчер­кивает обязанность взрослого человека ответственно относиться к себе и своим семейным, чтоб не стать пьяницей самому и не сделать «пьяницей своего младшего брата, свою жену, детей». Уделено внимание и старым, связанным с питьем вина обычаям. Толстой при­зывает заменять их новыми, без вина, и выражает уверенность, что это привьется и удивляться новому будут «только в первое время и то самые глупые».

Это была последняя крупная статья Толстого, направленная целиком против пьянства. Тем не менее в оставшиеся почти пятнадцать лет до конца жизни Толстой многократно будет возвращаться к положениям и призывам, выраженным в названных выше работах. Статьи Толстого конкретны и реальны, далеки от морализаторской декларативности. На страницах созданных в те же годы художеств венных произведений Толстой воспроизводит жизненные проявление пьянства как существенного социального зла. Эти страницы иногда выступают в качестве иллюстраций к положениям толстовских статей.

Так, весь рассказ «Хозяин и работник» отражает не раз выска­занную Толстым мысль: «Замерзающие каждый год люди замерзают большею частью только оттого, что согреваются вином».

В вариантах рассказа прямо выражена эта тема. «Говорят, пьяным хуже,- размышляет купец,- а я выпил. Никита-то догадался, не пил, пожалуй, и жив останется». Действительно, в поле метель, спасается Никита, которому «страстно хотелось водки», «он чуть не взял стаканчик и не опрокинул в рот душистую светлую влагу», вспомнил зарок... вздохнул и отказался. Толстой отдал рассказ в «Посредник», где он вышел в виде книжечки ценой в 15 и 20 копеек; разошлись 15 тысяч экземпляров за 4 дня. Через несколько дней издание повторили ценой в 3 копейки.

Вино выступает неизбежным спутником жизни Катюши Масловой с той поры, как она начала бедствовать, уйдя от тетки. Толстой находит нужным подчеркнуть это и при описании тюремного быта, сохраняя реальные, верные жизни детали. Среди женщин в камере содержатся старуха Кораблева, которая тут «торговала вином», дере­венская женщина, отбывавшая наказание за корчемство: «Зачем вином торгуешь? — А чем же детей кормить?» - говорит она. Кораблиха наливает Катюше вина, взяв с нее деньги. Затем в камере возникает драка. Вошедшая надзирательница вполне буднич­но произносит: «Ведь я знаю, все это - вино... Я слышу - пахнет... Смотрите, уберите все, а то плохо будет, — разбирать вас некогда».

Жизнь Масловой «в заведении» сопровождают «и крики и шутки, и драки и музыка, и табак и вино, и вино и табак, и музыка с вечера и до рассвета».

Интересно, что в период работы над романом Толстой принял близкое участие в судьбе девушки, «поставленной в необходимость существовать отвратительным для нее занятием, аккомпаниаторшей скрипача в доме терпимости». Так писал Толстой в письме от 1 августа 1899 г. к А. В. Морозову, крупному капиталисту, прося найти ей место, чтобы избавить ее от этого ужасного занятия,- это удалось. В письме девушки к Толстому, предшествовавшем этим хлопотам, говорилось: «Просидеть «там » с 8 вечера до 4 утра в атмосфере табака и вина, слушать отборные выражения, видеть весь разврат во всей его наготе тяжело, но еще тяжелее сознание того, что на несчастии других я создаю свое благополучие, что я обираю пьяных, что оттого, что я живу, быть может, страдает множество семей». В статье « Для чего люди одурманиваются?» немало строк посвящено анализу — как одной из причин пьянства — «потребности заглушения голоса совести для того, чтобы не видать разлада жизни с требованиями сознания». О том же самом в романе «Воскресение» сказано так: «Вино привлекало ее, Катюшу, не только потому, что оно казалось ей вкусным, но оно привлекало ее больше всего потому, что давало ей возможность забывать все то тяжелое, что она пережила, и давало ей развязность и уверенность в своем достоинстве, которых она не имела без вина. Без вина ей всегда было уныло и стыдно».

Исследователь творчества Толстого К. Н. Ломунов привел в своей книге «Драматургия Л.Н.Толстого» факт, отмеченный в журнале «Театр и искусство» по поводу постановки после смерти Толстого драмы «Живой труп» и реакции на спектакль последователей Толстого: «Они вспомнили о том, что писатель содействовал обществу, называвшемуся «Согласием против пьянства», что он был непримиримым врагом алкоголизма... Как же мог он оправдать кутежи и другие «беспутства» героя драмы Федора Протасова?»

Ответ дан у самого Толстого. Известно немало примеров его доброго и глубоко человечного отношения к людям, в том числе и пьющим. Ни одного человека он не считал пропащим и призывал бороться со злом до последнего. К этим людям обращены, его слова в статье «Богу или мамоне?»: «Если же ты взрослый человек, уже сделавший себе привычку из употребления пьяных напитков... пока еще есть время, отвыкай от этой ужасной привычки...» В днев­нике Толстого за 7 мая 1901 г. сделана такая запись; «Видел во сне тип старика, который у меня предвосхитил Чехов. Старик был тем особенно хорош, что он был почти святой, а между тем пьющий и ругатель. В первый раз ясно понял ту силу, которую приобретают типы от смело накладываемых теней» (54, 97). Незадолго до этого, в декабре 1900 г., Толстой сказал в беседе с П. А. Сергеенко о типе Феди Протасова в будущей драме: «Это чисто русский тип. Он и ал­коголик, и беспутный, и в то же время отличной души человек» 19 .

Те, кого удивил созданный Толстым образ, не вслушались в немаловажные слова в тексте пьесы на ту же тему — «потребности заглушения совести». В беседе с князем Абрезковым Федя говорит: «Что я ни делаю, я всегда чувствую, что не то, что надо, и мне стыдно. Я сейчас говорил с вами, и мне стыдно, так стыдно...

А уж быть предводителем, сидеть в банке — так стыдно, так стыдно. И только когда выпьешь, перестанет быть стыдно». Открытый и резкий протест Феди — свидетельство того, что душа его жива, и опустился он только внешне. Из этого не следует, разумеется, что Толстой допускает какую-то возможность оправдывать пьянство. В письме к Г. М. Волконскому от 4 декабря 1899 г. Толстой привел в порядке сравнения такую фразу: «Если два человека, напившись пьяны в трактире, подерутся за картами, я никак не решусь осуждать одного из них; как бы убедительны ни были доводы другого причина безобразных поступков того или другого лежит никак не в справедливости одного из них, а в том, что вместо того, чтобы спокойно трудиться или отдыхать, они нашли нужным пить вино и играть в карты в трактире» (72, 254-255).

В 1909 г., когда Толстой подбирал изречения мыслителей для одного из сборников, он наметил включить такие слова: «Казалось бы, для жизни людей им нужнее всего их разум, а между тем как много людей не боятся для своего удовольствия заглушать этот разум табаком, вином, водкой» (40, 279). Сущность такого удовольст­вия состоит, по мнению Толстого, в привычке к удовлетворению вредных потребностей. Об этом читаем в дневниковой записи за труд и страдания человека... Так и машины, производящие пиво, вино, бархат, зеркала и т. п. Вся сложность нашей городской жизни в том, что придумают себе и приучат себя к вредным потребностям, а потом все усилия ума употребляют на то, чтобы удовлетворять им или уменьшать вред от удовлетворения их» (54, 77). В записной книжке того времени эта же мысль выражена так: «Какие потреб­ности для блага: а то вино, пиво, бордели или лечение от вина, пива, бордели» (54, 234).

Протест против дальнейшего распространения пьянства выступает у Толстого одним из мотивов отрицательного отношения писателя к цивилизации вообще. «Нет никакого сомнения,- говорится в статье «Рабство нашего времени» (1900 г.), — что Крупп при тепе­решнем разделении труда очень скоро и искусно делает прекрасные пушки, и NN очень скоро и искусно - пестрые шелковые материн, а SS - пахучие духи, глянцевитые карты, пудру, спасающую цвет лица, а Попов - вкусную водку и т. п., и что как для потребителей этих предметов, так и для хозяев заведений, где они делаются. Это очень выгодно. Но пушки и духи и водка желательны для тех, которые хотят завладеть китайскими рынками, или любят пьянство, или заняты сохранением цвета лица, но будут люди, которые найдут производство этих предметов вредным» (34,162), —

Во всех крупных статьях этого времени, направленных на разоблачение главных социальных бедствий тогдашней России, Толстой так или иначе затрагивал тему пьянства. Толстой говорил о нем отнюдь не с позиций только нравственных, понимая, что оно не для всех составляет удовольствие.

21 февраля 1900 г. А.Б.Гольденвейзер отметил в своем дневнике: «18-го Лев Николаевич ходил «под Девичье» в балаган и потом в какой-то грязный трактир, где особенно много пьянства и разгула для наблюдений»

В статье «Неужели это так надо?», рассказывая о тяжелых, условиях труда рабочих на чугунолитейном заводе, где работают по 12, 14 часов в сутки всю неделю, Толстой писал: «По воскресеньям все эти люди получают расчет, моются и, иногда немытые, напиваются в трактирах и кабаках, со всех сторон окружающих завод и заманивающих рабочих...» (34, 216). В статье «Рабство нашего времени», в первой главе, где речь идет о тяжелой работе грузчиков на станции в течение 36 часов подряд, приведена беседа с рабочими. Одни из них, не пьющий вина, на вопрос: «А другие пьют?» отвечает: «Пьют. Сюда приносят».

— Работа нелегкая. Все крепости прибавит,- сказал пожилой рабочий. Рабочий этот и нынче выпил, но это было совершенно незаметно» (34, 148). Рассказывая о 24-часовом рабочем дне у работающих на тульском чугунолитейном заводе, Толстой писал: «Я видел этих рабочих. Они все пьют вино, чтобы поддержать в себе энергию, и, очевидно, так же, как и эти грузчики на дороге, быстро тратят не проценты, а капитал своих жизней» (34, 151).

О деревне, мужиках и землевладельцах Толстой тогда же писал в статье «Где выход?»: «Везде мужики через силу работают на чужих, праздных людей, наживают себе грыжи, одышки, чахотки, пьют с горя и умирают прежде времени... И везде те, на кого они работают, заводят коляски, кареты, иноходцев, собак, строят бесед­ки, игры и от пасхи до пасхи с утра до вечера наряжаются, как в праздник, играют и едят и пьют каждый день так, как в самый большой праздник не бывает угощенья у того, кто на них работает» (34, 207-208). В вариантах статьи «Неужели это так надо?» о том же написано: «...и вот мальчик пьяный валяется до 12-ти часов в постели, а рабы его чистят, готовят ему все, выносят его нечистоты»! (34, 504). В мае 1898 г. Толстой писал жене из Мценского уезда: «... ходил... в Каменку и, к. сожалению, нашел большую нищету. Говорят, что причина ее - пьянство, но детям, женщинам, старикам от этого, не легче» (84, 311-312). Толстой понимал, где были истоки этого положения и кто так говорил. Выразительна его запись в дневнике за 12 ноября 1900 г.: «Поразило меня известие, что кня­гиня Вяземская, квинтэссенция будто бы аристократии: упряжки alaDaumonи французский лепет, и на ее имя в Тамбовской губернии 19 кабаков, приносящих по 2000 рублей» (54, 54-55). В вариантах статьи «Корень зла» Толстой отвечал тем представи­телям привилегированных классов, кто жалуется, что люди развратились, увеличилось пьянство: «если развратились люди и предаются они пьянству, то сделалось это не с одними только бедными и рабочими, а точно так же, еще хуже, с богатыми и сильными; бедные и рабочие только у богатых и сильных научаются всему дурному. То же, что они жалуются на пьянство бедных, то им не жаловаться надо бы на это, а радоваться на то, что бедные табаком и вином затемняют в себе разум, который без этого уже давно бы указал бедным всю глупость того обмана, в который они попали...» (34, 330) . В воспоминаниях сына писателя С. Л. Толстого есть таксой отрывок: «Устроили судьбу несчастного народа». Эти слова, сказанные в ироническом смысле, я не раз слышал от моего отца... Он применял их как вообще к такому устройству жизни, при котором бедствует рабочий народ, так и к отдельным правительственным актам (например, к винной монополии) 21 .

В записных книжках Толстого в 1900 — 1901г. несколько раз встречаются записи о винной монополии. Так, в сентябре 1900 г в списке тем, намеченных для обращения «Царю и его помощникам указано «запрещение вина»; в ноябре того же года, наряду с уничтожением розог, предлагается «уничтожить винный доход». В таких же

НЕТ ТЕКСТА

самой панели пьяную женщину: «А на тумбе сидел светленький сероглазый мальчик, по щекам у него слезы бегут, он шмыгает носом и тянет безнадежно, устало:

Ма-ам... да мамка же. Встань же... — Она пошевелит руками,
хрюкнет, приподнимет голову и опять - шлеп затылком в грязь. Замолчал, потом, оглядываясь вокруг, повторил беспокойно, почти шепотом: . .

— Да, да — ужас!.. А писать все надо, обо всем, иначе светленький мальчик обидится, упрекнет — неправда, не вся правда, скажет» 24 .

Позиция Толстого проявилась и в письме Толстого Артуру Син-Джону 12 апреля 1906 г. по поводу полученной от него книги Блэра «Jean». В беседе с Д. П. Маковицким Толстой сказал: «Напи­сал рабочий английский. Пьющая семья. Посмотрел, в середине — так интересно, что не оторвался, просмотрел до конца. История
обыкновенная, простая» 25 . В письме Син-Джону о книге добавлено: «Она очень хороша и является ужасным обвинением против нашей жизни» (76, 141).

От самого писателя Толстой требовал трезвости и ясности разума. Врач Л. Б. Бертенсон записал в Крыму такую фразу Толстого; «Не люблю я талантливых пьяниц или пьяных талантов, особенно пьяных писателей, и нет между пьяницами действительно, выдающихся людей» 26 . 12 января 1910 г. Толстой слушал чтение стихов И. Северянина. По поводу стихотворения, начинающегося строкой: «Вонзите штопор в упругость пробки», он с грустью произнес «Чем занимаются!.. Это - литература!.. Кругом виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство», а у них - упругость пробки!» 27

В художественных произведениях Толстого 900-х годов ощущается его интерес к психологии пьяницы, зачастую становившегося пре- ступником. Можно назвать в этой связи незавершенную повесть «Фальшивый купон», насыщенную упоминаниями о выпивках, пьянках, запоях, как правило, предшествующих бедам и преступлениям или завершающих их. В легенде «Разрушение ада и восстановление его» действует «дьявол одурманивания», который «научает людей тому, что вместо того, чтобы избавиться от страданий, производимых дурною жизнью, стараясь жить лучше, им лучше забыться под влиянием одурения вином, табаком, опиумом, морфином». В 1905 г. Толстой написал в короткий срок для сборника мыслей мудрых людей получившего название «Круг чтения», рассказ «Корней Васильев», имевший первоначально название «Чем был и чем стал». Возвращаясь в деревню после долгой отлучки, богатый мужик Корней, узнав об измене жены, напивается на постоялом дворе, дома до полусмерти избивает жену и калечит ребенка. «Он вернулся в Москву и там запил... шло хуже и хуже. Без вина он не мог жить». Став нищим, Корней умирает в избе пустившей его ночевать как странника выросшей дочери, не успев «ни простить, ни просить прощенья». Казак Данило Лифанов, донесший о Мигурском (в рассказе «За что?»), «пил день и ночь, пропил все, что было у него и на нем, и только на другую ночь, проснувшись в канаве, перестал думать о мучившем его вопросе: хорошо ли он сделал, донеся начальству о полячкином муже в ящике?».

Психологическое воздействие на людей ради развития их нрав­ственного сознания Толстой надеялся осуществлять и через сборники мыслей мудрых людей, над которыми он работал в течение всего последнего десятилетия жизни. Наряду со свойственными Толстому этих лет религиозно-нравственными сентенциями, в них много здоро­вого, реального, в том числе и в отношении критики пьянства, что занимает и здесь не последнее место. Толстой дал немало добрых советов тем, кто старается преодолеть эту пагубную страсть, ибо «человек, переставший пить и курить,-пишет Толстой,- приобретает ту умственную ясность и спокойствие взгляда, который с новой верной стороны освещает для него все явления жизни» (42, 457)...

Тема пьянства не уходит и в эти годы со страниц дневников, писем, произведений Толстого, звучит в его высказываниях. 10 марта 1905г, Д.П.Маковицкий записал такие слова Толстого: «Как не хорошо в Туле, как везде видно, что народ обманывают: солдаты, кабаки, церкви... Возил меня пироговский извозчик... Отца хоронили - истратили 50 рублей; батюшка за помин и прочее -18 рублей взял. Водка. Как обманут народ!».

В начале статьи «Не могу молчать» (1908 г.), перечисляя газетные
сообщения о смертных приговорах и казнях в годы расправы с уча­-
стниками революции 1905-1907 гг., Толстой писал:
«Двенадцать человек из тех самых людей, трудами которых мы
живем, тех самых, которых мы всеми силами развращали и
развращаем, начиная от яда водки и до той ужасной лжи веры, в
которую мы не верим, но которую стараемся всеми силами
внушить им, — двенадцать таких людей задушены веревками теми
самыми людьми, которых они кормят и одевают, и обстраивают и
которые развращали и развращают их.

Толстого порадовало то, что пироговские крестьяне, которым Т.Л. Толстая продала землю, «поправились»: «На взятые в долг деньги купили землю, отказались от водки, начали дружно жить, друг другу помогать, завели плуги и добились достатка». Маковицкий упоминает, что своего бывшего ученика, яснополянс­кого крестьянина Тараса Фоканова, Толстой «путем продолжитель­ных усилий отвел от водки» 30 . Но это были единичные случаи. В дневнике Толстого за 12 марта 1909 г. намечен замысел: «Хорошо описать наше устройство жизни, как оно есть; некоторых властвующих над многими посредством обмана мысли, религии, науки,
внушения, опьянения, насилия, угроз. Да, ужасно» (53, 38). Отве-
чая мысленно тем, кто сетовал, что Россия, отстала, Толстой пишет в записной книжке 11 ноября 1909 г.: «Мы отстали. Слава богу, что отстали, т. е. народ отстал, не развратился и может вывести нас на новую, верную дорогу. Этого-то нам и не хочется, и мы всячески стараемся развратить его и кафешантанами, и школами с
законом божиим, и, главное, двумя китами, каждый по 700 миллио­нов — одно: приходу — кабаки; другое — расход солдатства. Собирая доход с развращенных, приучают их к пьянству и расходуют на
развращение их, приучая к убийству» (90, 216). В записи В. Ф. Бул-
гакова приведено, в сущности, противоположное понимание этого же факта: С. А. Толстая в отсутствие Л.Н. Толстого произнесла в январе 1910 г. такую фразу: «Крестьяне-пьяницы... Войско стоит столько, сколько тратится на вино, это статистикой доказано. Они вовсе не оттого бедствуют, что у них земли мало» 31 . "

В вариантах статьи «Три дня в деревне» Толстой пишет о бродячих людях, нищих, количество которых все возрастает: «Сами ли они виноваты, пьяницы ли они, стали ли пьяницами от невоздер­жания или от отчаяния, они таковы, каковы есть... Надо видеть этих людей, хорошенько расспросить, рассмотреть их, чтобы понять ту степень лишения и страданий, до которых дошли или доведены эти люди...» (38, 350). Именно так поступал Толстой. В дневнике за 23 ноября 1909г. читаем: «Прохожий милый, с первых слов при знается, что вина — вино. Очень много таких, едва ли не большая часть» (57, 175).

В дневнике В. Ф... Булгакова описан случай, когда увидев ехавшего навеселе после продажи овса крестьянина, Толстой «стал добродушно выговаривать ему за пьянство... В конце концов он согласился со Львом Николаевичем, что пить совсем нехорошо: и грешно и невыгодно» 32 .

В записную книжку Толстого 9 сентября 1909г. был вписан разговор с «калуцким (калужским.- Г. Л) мужичком», которого Толстой убеждал бросить курить и «о душе подумать». Писатель передал эту беседу в наброске небольшого очерка «Разговоре с прохожим». В те же дни писался еще один «Разговор» - диалог «Проезжий и крестьянин», также отразивший одну из бесед Толстого с крестьянами, где затронута и тема безземелья и эксплуатации народа.

— Вы курите? — спросил Лев Николаевич.

— Курю, — ответил спутник.

— Так не курите. — Вы пьете?

— Так бросьте пить» 38 ,

Получив письмо от служившего в трактире Е.Панова, которому надоело «жить в миру такой суматохи» и хотелось поступить в монастырь, Толстой ответил 22 марта 1910 г: «Никому не советую переменять свою внешнюю жизнь. Переменяй свою внутреннюю жизнь, а не внешнюю. Исправляй самого себя: не пей, не кури, не ругайся, не лги...» (81, 174). В июне 1910 г. Толстой получил письмо от Александры Симоновой из села Броварки Полтавской губернии о ее муже, бросившем пить. Весной этого года они были у Толстого. В письме говорится, что пьющий задал тогда писателю вопрос о гипнотизме.

Нет, — ответил Толстой, — в гипнотизм не надо верить, а свих­нулись — подымайтесь и так без конца, всю жизнь» Толстой считал, что «удержаться от того, чтобы не делать дур­ного, всегда во власти всякого человека», — так писал он крестьянину Ярославской губернии К.Ф.Смирнову, страдавшему запоем. Писали Толстому и те, кто бросил пить или пытался это сделать. К 80-летию Толстого в Ясной Поляне было получено письмо от С.С.Ваулина, сына рыбинского купца, служившего в его конторе в Петербурге. В письме сообщалось, что он, «тридцатилетний прожигатель петербургской жизни», решил отказаться от водки, пива и табаку, бросить азартные игры, избегать трактиров и праздности, но зато приобрести и перечитать все произведения Толстого.

— Ваше поздравление, — отвечал Толстой, — одно из самых для меня приятных. От души желаю вам успеха в ваших добрых намерениях и буду рад узнать, в какой мере они осуществились», 15 ноября 1908 г. Толстому написал рабочий В. Н. Багров, который сообщал о своем решении не пить вина, несмотря на то, что знакомые каждую получку соблазняют его. Он писал, что, по его мнению, ходить в библиотеки и музеи «лучше всяких угощений». «Очень рад был узнать про вас и очень советовал бы воздерживаться твердо от вина», — отвечал ему Толстой (78, 372). Касум Байрамов из Нухи писал Толстому в 1910 г., что после того, как они виделись 28 мая 1902 г. в Гаспре, он бросил курить к пить. Толстой отвечал 23 августа 1910 г.: «Письмо ваше мне было очень приятно. С мыслями вашими вполне согласен. Одно в письме вашем не одобряю — это то, что вы меня восхваляете не по заслугам» (82, 116). Есть в архиве Толстого и несколько иное письмо Т. Н. Ере­мина из Тобольской губернии от 1 августа 1910 г. о том, что с пьянством нельзя бороться путем религиозной проповеди, так как всякая религия основана на тьме, а не на разуме. Толстой не отвергал, тех, кто имел свое мнение. Вот его дневниковая запись о приезжавшем «нарочно» в октябре 1909 г. воронежском крестьянине: «приехал... совсем серый и сырой крестьянин. И курит, и пьет еще, и осуждает, и уличает духовенство, но самобытен, и мне очень полюбился... Да, в них одна надежда, если позволить себе надежды и мысли о будущем» (57, 154). С этих позиций Толстому показалась очень значительной встреча в поле 21июня 1910 г. с молодым крестья­нином А. И. Суриным, который в итоге беседы, с Толстым просто и серьезно «сразу обещал не пить». Писателем тотчас был написан рассказ под названием «Благодарная почва». В воспоминаниях об этом случае А.П. Сергеенко проводит значительную фразу Толстого: «Ах, вчерашняя моя встреча с этим малым. Это такая богатая почва. Только одно семя!» Слова «только одно семя» были произнесены особенно выразительно» 34 . 19 декабря 1909 г, в дневнике: Толстого появилась запись, определявшая направление его писательских планов в последний год жизни: «Гулял утром, думал о том, что пора бросить писать для глухих «образованных». Надо писать для grandmonde — народа. И наметил около десяти статей: 1) о пьянстве, 2) о ругани, 3) о семейных раздорах...» (57, 191).

Первая тема — единственный замысел, к которому Толстой успел обратиться. В июне 1910г. он начинал писать статью о пьянстве, запись на эту тему имеется в дневнике писателя.

В марте 1910г. Толстой сделал в записной книжке набросок комедии для народного театра на хуторе В.Г.Черткова в Телятинках под названием «От ней все качества». Один из персонажей произносит фразу, раскрывающую ее идейную направленность. «От ней (видимо, водки — Т.А.) все качества, значит, все катастрофы жизни от алкогольных напитков». В книге К. Н. Ломунова «Драматургия Л. Н. Толстого» приведены воспоминания сына В.В.Черт­кова — который рассказал о том, как Толстой, видимо вспоминая пьесу «Первый винокур», объяснил появление новой комедии: «Мне бы хотелось, — говорил Толстой, написать пьесу о вреде пьянства, но изобразить бытовую обстановку и без чертей, т.к. черти отталкивают крестьянских баб. А надо, чтобы бабы посмотрели такую пьесу» 36 . Вполне закончить пьесу Толстой не успел, в Теля­тинках она была поставлена уже после смерти писателя, в 1912 г., впоследствии ставилась любительскими кружками.

Не прекращал Толстой до конца жизни распространять литературу против пьянства. В июне 1910 г. он позвал крестьянина А.Сурина, описанного в рассказе «Благодарная почва», зайти к нему вечером за книжками, и когдатот пришел, Толстой, по свидетельству А.П. Сергеенко, тут же попросил своего секретаря В. Ф. Булгакова подобрать «обычные книжки, главным образом, против пьянства». Об этом «читаем и в самом рассказе: «Я предложил, дать ему листков против пьянства и книжечек. Тех листков против пьянства, из которых один был приклеен в соседней деревне к наружной стене и был сорван и уничтожен урядником...» (38, 35).

В дневнике В. Ф. Булгакова отмечено проявление внимания Толстого к делу «Посредника» и одному из его самых активных работников И.И. Горбунову-Посадову в последние дин пребывания писателя в Ясной Поляне. 22 октября 1910 г; Толстой сказал об этом издателе: «Он все печатает листки о пьянстве». А в письме И.И. Горбунову-Посадову 24 октября 1910 г. Толстой дал оценку изданиям «Посредника», в том числе и книжкам против пьянства; здесь в числе «хороших книг» названа книжка А. Пакина «Пора опомниться».Осенью 1909г. в Ясную Поляну приезжал М.Д.Челышов, член Государственной думы третьего созыва, автор полных протеста печатных выступлений против «винной монополии». Его речи, публиковавшиеся в газетах и брошюрах, были известны Толстому.

Так, в «Новом времени» за 7 марта 1909 г. Толстой читал, как свидетельствует в своих записях Д. П. Маковицкий, «интересную» речь М.Д. Челышова против продажи водки. Толстой отметил фразу о том, что «все попытки трезвости запрещаются». Одна из брошюр Челышова, сохранившаяся в Ясной Поляне, под названием «Главная причина нашего «несчастия» (Самара, 1907) рассылалась автором всем депутатам Второй Думы, чтобы привлечь их внимание к тому, что одна треть всего бюджета основана на народном пьянстве. Только водки народ покупает на 700 миллионов рублей в год. В брошюре отмечено, что этот вопрос «за роспуском Думы не обсуждался». Напомним, что эта цифра приведена в дневниковой записи Толстого за 11 ноября 1909г. и в диалоге «Проезжий и крестьянин» (сентябрь 1909г.). В Ясной Поляне имеются и другие издания речей Челышова. 5 октября 1909г., перед приездом автора, Толстой читал их. Незадолго до этого Челышов обращался в письме к Толстому с просьбой высказаться и тем поддержать внесенный по его предложению законопроект об ограничении казенной винной торговли. В ответном письме Толстой, не обещая деятельно участвовать в этой работе из-за своих убеждений, в то же время писал, что, не отрицая этой деятельности, сочувствует»добрым намерениям и энергии" Челышова. 7-8 октября во время бесед с Челышовым, Толстой говорил и о борьбе с пьянством. В письме В.Г.Черткову в эти дни Толстой сообщал: «Был у меня на днях Челышов, член Думы, занятый борьбою с пьянством. Я сколько могу обещал помогать ему…» (89, 147). 17 октября Толстой посылает Челышову, по его просьбе, текст ярлыка на посуду с вином: «Вино — яд; вредный для души и для тела. И потому грех и самому пить вино и других угощать им, а еще больший грех приготовлять этот яд и торговать им» (80, 291).

В последнее десятилетие жизни Толстой не стоял в стороне от деятельности обществ трезвости на местах. Отвечая в начале октября 1907 г. на письмо Н. Булдыгина, председателя Байдарского общества трезвости в Тобольской губернии, Толстой послал книжки для библиотеки общества. 12 января 1910 г. Толстой ответил на письмо председателя комитета Городецкого общества трезвости, где сообщалось, что собрание общества постановило «выстроенный обществом трезвости общественный сад в селе Городце наименовать в честь великого писателя земли Русской…». В ответ Толстой написал: «Благодарю общество за сделанную мне честь и желаю от всей души успеха обществу в его полезной деятельности» (81, 42).

В библиотеке Ясной Поляны имеется немало местных изданий, поступавших иногда из отдаленных уголков России. Они представляют интерес и с точки зрения «географии» известности Толстого, как борца за трезвость. Помимо изданий Московского, Петербургского (Александро-Невского), Одесского обществ трезвости, Рижского общества попечения о народном благе, представлен например Екатеринбургский комитет попечительства о народной трезвости (Соколовский Н. В. Всероссийское горе, 1902). В Пскове издана брошюра Е. Н. Робачевского «Что нас губит и в чем наше спасение»(1908). Вероятно, от составителей, членов Красноярского общества трезвости И.Н. Разночинцева и А. А. Саввиных был получен «Третий сборник статей против пьянства» (Спб., 1904), где составители поставили цель проследить «благодетельность» питейной реформы. В большинстве статей сборника провозглашался полный отказ от спиртных напитков. Книжка «Пьянство хуже смерти. Трезвые мысли о нашем всенародном несчастии» издана кишиневским благотворительным обществом «Бессарабец» в 1 909 г. Здесь цитируются речи Челышова, статьи Толстого. В эти годы обращения к словам Толстого были уже нередки в антиалкогольной литературе. Использовали их и журналы, судя по представленным в библиотеке Ясной Поляны номерам «Вестника трезвости», журналов «Трезвая жизнь», «Трезвость и бережливость». В 1910 г. вышла специальная брошюра Д. Н. Бородина «Граф Л. .Тол­стой о пьянстве».

В 1909 г. русская общественность возвратилась к поднятому еще в 1902г. вопросу о созыве Всероссийского съезда участников антиалкогольного движения. Член организационного комитета по созыву съезда Д. Н. Бородин обратился к Толстому с просьбой прислать приветствие съезду. Толстой ответил Бородину письмом, которое было зачитано на первом заседании съезда 28 декабря 1909г. Съезд послал Толстому телеграмму, приветствуя его «как великого наставника и учителя трезвости». В библиотеку Толстого вскоре поступили материалы от участников работы съезда: брошюра доктора медицины К.В.Сажина «Умеренное употребление спиртных напитков или полное воздержание от них» (с автографом): в июле 1910г. Д.Н.Бородин послал в Ясную Поляну свою книгу «Итоги работ первого Всероссийского съезда по борьбе с пьянством» (Спб.1910, с дарственной надписью).

Одним из каналов воздействия на пьющих Толстой считал религиозно-нравственное воспитание. В письме П.П.Колесникову от 21 октября 1907г. он высказывает предположение, что «люди истинно верующие сами собой бросят пьянство». Нельзя сказать, что Толстому довелось увидеть сколько-нибудь убедительные примеры воплощения этой позиции в жизнь. Как одно из проявлений слабых сторон мировоззрения Толстого — это его убеждение ушло в прошлое. Но критика и разоблачение пьянства, разносторонний анализ этого социального зла, убедительные доводы Толстого в защиту трезвой жизни, в пользу торжества человеческого разума будут служить людям, пока это зло не будет побеждено.

Понравилась публикация? Подпишись на ежемесячную почтовую рассылку новостей сайта! Электронная почта используется только для рассылки Партии.
От рассылки можно отписаться в любое время.

19 ноября, 2013

В 1906 году Лев Николаевич Толстой отказался от рассмотрения его кандидатуры на Нобелевскую премию. Писатель объяснил это своим отношением к деньгам, но общественность восприняла отказ как очередное своенравие графа. Ниже - еще несколько “причуд” Льва Толстого…

Одна из самых красочных сцен Анны Карениной — описание сенокоса, во время которого Константин Левин (которого Лев Николаевич, как известно, во многом писал с себя) работает в поле наравне с мужиками. Но физический труд Толстой прославлял не только посредством своих героев, но и через собственный пример. Работа в поле бок о бок с крестьянами не была для него экстравагантным барским увлечением, он искренне любил и уважал тяжелый физический труд.

Кроме того, Толстой с удовольствием и, что важно, с умением шил сапоги, которые потом дарил родственникам, косил траву и пахал землю, удивляя наблюдавших за ним поместных крестьян и огорчая свою жену.

Да не с кем-нибудь, а с Иваном Тургеневым. Стоит сказать, что Толстой в юности и даже в зрелом возрасте был очень далек от привычного нам сегодня образа мудрого и спокойного старца, призывающего к смирению и бесконфликтности. В молодости граф был категоричен в суждениях, прямолинеен, а подчас даже груб. Пример тому — его конфликт с Тургеневым.

Поговаривают, что одной из причин разлада была «любовная интрига», завязавшаяся между Тургеневым и графиней Марией Николаевной, любимой сестрой Толстого. Но окончательная размолвка между ними случилась, когда оба писателя гостили в доме Афанасия Фета. Если судить по мемуарам последнего, причиной перебранки стал рассказ Тургенева о гувернантке его дочери, которая в воспитательных целях заставляла ее чинить рваную одежду нищих.

Толстому такая манера показалось чересчур показной, о чем он с прямолинейностью и жаром сообщил собеседнику. Словесная перебранка едва не привела к драке — Тургенев пообещал Толстому «дать в рожу», а тот в, свою очередь, вызвал его на дуэль. К счастью, стреляться они не стали — Тургенев принес извинения, Толстой их принял, но в их отношениях наступил продолжительный разлад. Лишь семнадцать лет спустя Тургенев приехал в Ясную Поляну к просветлевшему и уже не такому вспыльчивому Толстому.

В 1882 году в Москве прошла перепись населения. Интересно, что в ней на добровольных началах принял участие Лев Николаевич Толстой. Граф хотел узнать нищету в Москве, посмотреть, как живут здесь люди, чтобы хоть как-то помочь бедным горожанам деньгами и делом. Выбрал он для своих целей один из самых сложных и неблагополучных столичных участков — у Смоленского рынка по Проточному переулку, в котором располагались ночлежки и прибежища нищеты.

И.Е. Репин. Лев Толстой в комнате под сводами. 1891

Кроме социального анализа Толстой преследовал и благотворительные цели, он хотел собрать денег, помочь с работой беднякам, устроить их детей в школы, а стариков в приюты. Толстой лично обходил ночлежки и заполнял переписные карточки, и кроме того поднимал проблемы неустройства бедняков в прессе и городской думе. Итогом стали его статьи «Так что же нам делать?» и «О переписи в Москве» с призывами о помощи и поддержки малоимущим.

С годами Толстым все сильнее завладевали духовные искания, и он все меньше уделяет внимание быту, практически во всем стремясь к аскетизму и «опрощению». Граф занимается тяжелым крестьянским трудом, спит на голом полу и ходит босиком до самых холодов, подчеркивая тем самым свою близость к народу. Именно таким — на босу ногу, в подпоясанной крестьянской рубахе, простых штанах, — его запечатлел на своей картине Илья Репин.

И.Е. Репин. Л.Н.Толстой босой. 1901 год

Таким же он его описывал и в письме к своей дочери: «Как бы ни унижал себя этот гигант, какими бы бренными лохмотьями не прикрывал свое могучее тело, всегда в нем виден Зевс, от мановения бровей которого дрожит весь Олимп».

Лев Николаевич Толстой играет в русскую народную игру городки, Ясная Поляна, 1909 год.

Лев Николаевич сохранял физическую бодрость и крепость духа до самых последних дней. Причина тому — страстная любовь графа к спорту и всевозможным физическим упражнениям, которые по его мнению, были обязательны, в особенности для тех, кто занимается умственным трудом.

Любимой дисциплиной Толстого была ходьба, известно что уже в достаточно солидном возрасте шестидесяти лет он совершил три пеших перехода из Москвы в Ясную поляну. Кроме того, граф увлекался конькобежным спором, осваивал велосипед, верховую езду, плавание, каждое утро начинал с гимнастики.

Писатель Лев Толстой учится кататься на вело в бывшем здании Манежа (журнал «Циклист» за 1895 год).

Толстой яро увлекался педагогикой и даже обустроил в своем имении в Ясной поляне школу для крестьянских детей. Интересно, что там практиковался во многом экспериментальный подход к обучению — Толстой ставил во главу угла не дисциплину, а наоборот поддерживал теорию свободного воспитания, — дети на его уроках сидели как хотели, определенной программы не было, но занятия при этом были очень плодотворными. Толстой не только лично занимался с учениками, но также выпускал детские книги, в том числе собственную «Азбуку».

Конфликт Толстого и православной церкви стал одной из самых странных и печальных страниц в биографии писателя. Последние два десятилетия жизни Толстого ознаменовались его окончательным разочарованием в церковной вере и неприятием православных догматов. Писатель ставил под сомнение авторитет официальной церкви и критически высказывался по отношению к духовенству, настаивая на более широком понимании религии. Таким образом, его разрыв с церковью был предрешен — в ответ на публичную критику Толстого и серию публикаций посвященных теме религии, Синод в 1901 году отлучил его от церкви.

Уже в преклонном возрасте 82-x лет писатель решил уйти странствовать, покинув свое имение, оставив жену и детей. В прощальном письме к своей графине Софье, Толстой пишет: «Я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни».

В сопровождении своего личного врача Душана Маковицкого граф покидает Ясную Поляну и отправляется в скитания без определенной цели. Заехав в Оптику Пустынь и Козельск, он решает отправится на юг к своей племяннице, откуда планирует двинуться дальше на Кавказ. Но последние путешествие оборвалось, едва начавшись: в дороге Толстой простудился и подхватил воспаление легких — 7 ноября Лев Николаевич скончался в доме начальника железнодорожной станции «Астапово».

Дмитрий Назаров

Дарья Еремеева

Старший научный сотрудник Государственного музея Л. Н. Толстого. Печаталась (под псевдонимом Дарья Данилова) в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Октябрь», «День и ночь», «Литературная учеба», «Вопросы литературы» и научных сборниках.

Литературные опыты ребенка Левушки начинались с описания птиц в рукописном журнале «Детские забавы» - братья Толстые придумали его и составляли сами. «Сокол есть очень полезная птица, она ловит газелей. Газель есть животное, которое бегает очень скоро, что собаки не могут его поймать, то сокол спускается и убивает». Пресловутые «описания живой природы», которые нашим детям кажутся скучной повинностью в школах, для современников Левушки были любимым развлечением и обучением: мальчики Толстые снабжали свои тексты рисунками и выпускали в виде рукописных журналов тиражом в один экземпляр. Уже в детстве Толстой отличался способностью пристально вглядываться в мир и запоминать все его «мелочи». Он наблюдал муравьев и бабочек, об одной из которых написал, что «солнышко ее пригрело, или она брала сок из этой травки, только видно было, что ей очень хорошо»; любил смотреть, как «молодые борзые разрезвились по нескошенному лугу, на котором высокая трава подстегивала их и щекотала под брюхом, летали кругом с загнутыми на бок хвостами». Всю свою жизнь Толстой обожал лошадей, любил даже их запах: «Лошадей привязывают. Они топчут траву и пахнут потом так, как никогда уже после не пахли лошади».

У молодого Толстого был «проект заселения России лесами», о чем писал П.В.Анненков Тургеневу и получил от него такой ответ: «Удивили вы меня известием о лесных затеях Толстого! Вот человек! С отличными ногами непременно хочет ходить на голове. Он недавно писал Боткину письмо, в котором говорит: «Я очень рад, что не послушался Тургенева, не сделался только литератором». В ответ на это я у него спрашивал - что же он такое: офицер, помещик и т. д. Оказывается, что он лесовод. Боюсь я только, как бы он этими прыжками не вывихнул хребта своему таланту». Толстой тогда и впрямь вернулся в литературу, но от «экологических» идей не отказался, и позже они стали важной частью его учения. Кстати, идея посадки лесов не оставляла литераторов и позднее, когда лес вырубался уже катастрофическими темпами. Продолжение этой темы мы наблюдаем, например, и у Чехова в «Дяде Ване», где доктор Астров «воплощал» идею молодого Толстого - сажал леса.

Многие отмечали, что в лице и во всей фигуре Толстого чувствовалась (как ни банально это звучит) та самая «близость к природе». Толстовец Евгений Иванович Попов, например, утверждал, что писатель «обладал очень тонким обонянием».

«Один раз, вернувшись с прогулки, он рассказал, что, проходя мимо орехового куста, он почувствовал, что пахнет земляникой.

Я стал, как собака, принюхиваться, где сильнее пахнет, и нашел-таки ягоду, - сказал он».

Толстой, как легко догадаться, любил собак и не только описывал их в романах (вспомним чудесную охотничью Ласку в «Анне Карениной»), но и пытался дрессировать их. Попов вспоминал: «В московском доме у Толстых был черный пудель, который часто приходил к Льву Николаевичу в кабинет, а потом сам выходил в дверь и оставлял ее открытой, чем прерывал занятия Льва Николаевича. Лев Николаевич так приучил его, что пудель стал сам затворять за собою дверь».

Тот же Попов приводит примечательный разговор с Толстым во время их путешествия пешком из московского дома в Хамовниках в Ясную Поляну. «Когда мы шли по шоссе (шоссе несколько раз пересекает железную дорогу) и спускались под гору, Лев Николаевич, указывая на лежавшую внизу деревню, сказал:

Когда мы шли здесь с Колечкой и Дунаевым, вон из того двора выбежала, визжа, свинья, вся окровавленная. Ее резали, но недорезали, и она вырвалась. Страшно было смотреть на нее, вероятно, больше всего потому, что ее голое розовое тело было очень похоже на человеческое.

В другом месте, когда спускались уже вечерние сумерки, на нас вылетел вальдшнеп. Он летел прямо на нас, но, увидавши нас, испугался и круто свернул и скрылся в лесу. Лев Николаевич сказал мне:

А ведь по-настоящему ему бы надо подлететь к нам и сесть на плечо. Да так и будет».

Эти мечтания могут звучать странно в устах человека, который большую часть жизни был заядлым охотником. Кто читал сцены охоты в «Войне и мире» и «Анне Карениной», понимает, что так живо и естественно описать ее мог только тот, кто сам умел идти по следу зайца, стрелять вальдшнепов, травить волков и даже добивать раненых птиц самым что ни на есть охотничьим способом - воткнув им в глаз перо. Толстой таким и был большую часть своей жизни. Вообще, побывавшему на войне охота кажется детской забавой. Однако после «духовного перелома» Толстой не только перестал охотиться, но сделался вегетарианцем, дойдя в своей жалости ко всему живому до того, что порой, заметив в кабинете мышку в мышеловке, отрывался от работы, спускался со второго этажа, выходил в сад и выпускал ее на волю. Толстой любил показывать внукам шрам от зубов медведицы у себя на лбу и рассказывать о случае на охоте, заканчивая его словами о том, что «все живое хочет жить».

Софья Андреевна не разделяла увлечения Толстого вегетарианством. Из письма сестре Татьяне после очередной ссоры с мужем: «Все эти нервные взрывы, и мрачность, и бессонницу приписываю вегетарианству и непосильной физической работе. Авось он там образумится. Здесь топлением печей, возкой воды и проч. он замучил себя до худобы и до нервного состояния». Во время тяжелой болезни Льва Николаевича в 1901 году в Крыму жена его даже пошла на хитрость и подливала больному мужу мясной бульон в его вегетарианский суп. Как дочь врача она была убеждена в пользе животного белка, и ее особенно расстраивало увлечение вегетарианством и без того слабой здоровьем дочери Маши, впоследствии умершей от воспаления легких в возрасте 35 лет.

Лев Толстой с женой Софьей.

© РИА Новости

Одно время Толстой жил в Ясной с несколькими близкими и друзьями, которые согласились перейти с ним на диету без мяса. Связанный с этим забавный случай описала его младшая дочь Александра со слов ее тетки: «Т.А.Кузминская рассказывала, как один раз она ездила в Ясную Поляну проведать «отшельников», как она говорила. Тетенька любила покушать, и, когда ей давали только вегетарьянскую пищу, она возмущалась и говорила, что не может есть всякую гадость, и требовала мяса, кур. В следующий раз, когда тетенька пришла обедать, к удивлению своему, она увидела, что за ножку стула была привязана курица и рядом лежал большой нож.

Что это? - спросила тетенька.

Ты хотела курицу, - отвечал Толстой, едва сдерживая смех, - у нас резать курицу никто не хочет. Вот мы тебе все и приготовили, чтобы ты сама могла это сделать».

И раз уж речь зашла о курах, уже упомянутый толстовец Е.И.Попов вспоминал: «В Ясной Поляне был молодой, очень азартный петух. Мальчики забавлялись тем, что кричали петухом, и тогда этот петух, где бы он ни был, сейчас же являлся с намерением подраться, но, не встречая соперника, мало-помалу стал нападать на проходивших людей, даже и без вызова. Кончилось тем, что у некоторых ничего не знавших посетителей оказались спины пальто распоротыми шпорами этого азартного петуха. Это возмутило Софью Андреевну, и она как-то за обедом сказала, что этого петуха надо зарезать. Лев Николаевич заметил:

Но мы ведь теперь знаем характер этого петуха. Он для нас уже личность, а не провизия. Как же его резать?

Повар Семен петуха все-таки зарезал».

«Куриная» тема получит интересный поворот в судьбе младшей дочери Толстого, Саши, которая через много лет, будучи уже взрослой женщиной, окажется в эмиграции в США, где на какое-то время станет фермером и будет зарабатывать на жизнь разведением кур. С яснополянского детства она обожала животных. Вот как она об этом вспоминает: «Я очень любила животных. У меня был большой черный пудель Маркиз с человеческим разумом и серый попугай с розовым хвостом и человеческим разговором. Обоих я обожала. <…> Все любили моего пуделя Маркиза, даже моя мать, вообще не любившая собак. Одна из любимых моих игр с Маркизом - это игра в прятки. Я прятала футляр от очков на шкапы, в диван, в карман отца. Пудель бегал по комнате, нюхая воздух, вскакивая на столы, стулья и, к всеобщему восторгу, залезал отцу в карман и бережно вытаскивал оттуда футляр… Вероятно, толстовцы презирали меня, сожалели, что у Толстого такая легкомысленная дочь. А отец любил Маркиза и поражался его уму. Но откуда же у меня была эта любовь к спорту, к лошадям, к собакам, жизнерадостность, даже задор? Усматривали ли «темные» эти черты в своем учителе? Чувствовали ли они всю силу его любви и понимания жизни во всей ее безграничной широте? Отец прощал мне мою молодость. Он сам радовался уму, горячности, чуткости своего верного коня Дэлира. Бережно нес Дэлир своего хозяина зимой, ступая верной ногой по снежной или скользкой дороге, летом - осторожно ступая по вязким болотам, через лесные заросли. Отец любил сокращать дороги и пускал коня целиной, по снегу, и, когда Дэлир утопал в сугробах по брюхо, отец слезал, закидывал уздечку за стремена и пускал лошадь вперед протаптывать путь, и Дэлир, выбравшись на дорогу, останавливался, повернув свою породистую арабскую голову, кося умным, выпуклым глазом, ожидал своего хозяина».

Лошади были, наверное, главной страстью Толстого в «мире животных». Вспомним хотя бы Фру-Фру на скачках, где ее гибель описана, кажется, с не меньшим чувством, чем гибель Анны Карениной: «Она была одно из тех животных, которые, кажется, не говорят только потому, что механическое устройство их рта не позволяет им этого. Вронскому по крайней мере показалось, что она поняла все, что он теперь, глядя на нее, чувствовал. Как только Вронский вошел к ней, она глубоко втянула в себя воздух и, скашивая свой выпуклый глаз так, что белок налился кровью, с противоположной стороны глядела на вошедших, потряхивая намордником и упруго переступая с ноги на ногу. <…> Оставалась одна последняя канавка в два аршина с водой, Вронский и не смотрел на нее, а желая прийти далеко первым, стал работать поводьями кругообразно, в такт скока поднимая и опуская голову лошади. Он чувствовал, что лошадь шла из последнего запаса; не только шея и плечи ее были мокры, но на загривке, на голове, на острых ушах каплями выступал пот, и она дышала резко и коротко. Но он знал, что запаса этого с лишком достанет на остающиеся двести сажен. Только потому, что он чувствовал себя ближе к земле, и по особенной мягкости движенья Вронский знал, как много прибавила быстроты его лошадь. Канавку она перелетела, как бы не замечая. Она перелетела ее, как птица; но в это самое время Вронский, к ужасу своему, почувствовал, что, не поспев за движением лошади, он, сам не понимая как, сделал скверное, непростительное движение, опустившись на седло. Вдруг положение его изменилось, и он понял, что случилось что-то ужасное».

© РИА Новости

Однажды Иван Тургенев после разговора с Толстым о лошадях так прямо и сказал ему: «В прошлой жизни вы, вероятно, были лошадью». История, рассказанная Толстым Тургеневу, позднее воплотилась в его знаменитую позднюю повесть «Холстомер», где Толстой, окруженный в доме молодыми детьми и их друзьями, описал старого, больного, усталого мерина, окруженного молодыми, беззаботными, эгоистичными жеребцами и кобылками. Софья Стахович вспоминала, что, когда писался «Холстомер», молодежь, приходящая в дом к детям Толстым, звалась «табунком». Читая некоторые фрагменты «Холстомера», невозможно не развить эту параллель: «Пегий мерин был всегдашним мучеником и шутом этой счастливой молодежи. Он страдал от этой молодежи больше, чем от людей. Ни тем ни другим он не делал зла. Людям он был нужен, но за что же мучали его молодые лошади?

Он был стар, они были молоды; он был худ, они были сыты; он был скучен, они были веселы. Стало быть, он был совсем чужой, посторонний, совсем другое существо, и нельзя было жалеть его. Лошади жалеют только самих себя и изредка только тех, в шкуре кого они себя легко могут представить. Но ведь не виноват же был пегий мерин в том, что он был стар и тощ и уродлив?.. Казалось бы, что нет. Но по-лошадиному он был виноват, и правы были всегда только те, которые были сильны, молоды и счастливы, те, у которых было все впереди, те, у которых от ненужного напряженья дрожал каждый мускул и колом поднимался хвост кверху. Может быть, что и сам пегий мерин понимал это и в спокойные минуты соглашался, что он виноват тем, что прожил уже жизнь, что ему надо платить за эту жизнь; но он все-таки был лошадь и не мог удерживаться часто от чувств оскорбленья, грусти и негодованья, глядя на всю эту молодежь, казнившую его за то самое, чему все они будут подлежать в конце жизни».

Интересно, что Толстой, который никогда за своих детей не писал гимназических сочинений, однажды сделал исключение для сына Льва - просто не смог удержаться от высказывания на любимую тему: «Один раз только он помог мне написать русское сочинение на тему «Лошадь». Я был в затруднении и решительно не знал тогда, что сказать про лошадь больше того, что она лошадь. Но отец выручил меня, написав за меня полстраницы моего русского сочинения. Он писал приблизительно так: «А как прекрасна она, когда, дожидаясь хозяина, нетерпеливо бьет копытом о землю и, повернув крутую шею, косится черным глазом назад и ржет звонким, дрожащим голосом». Конечно, отец написал несравнимо лучше этого, и мой учитель Л.И.Поливанов сейчас же узнал слог отца и поставил мне за это сочинение 4».

Реалист Толстой вообще мыслил символами. В его книгах лошадь всегда символ всего живого и природного, она часто прямо противопоставляется поезду, который символизирует механическое, неживое начало. Во времена Толстого поезд был знаком начала технического прогресса, новой «железной», ускоренной жизни, уже в конце девятнадцатого века теснившей жизнь патриархальную, усадебную - ту жизнь, певцом которой и был Лев Толстой.

Поезд как зловещий знак памятнее всего по «Анне Карениной», но то же видим и в других произведениях. «Девочка и грибы» - это короткая история о том, как девочка рассыпала грибы на рельсах и, не успев собрать их, легла вдоль рельсов, и поезд проехал, не задев ее. Сочувствуя детям в их страхе перед поездами, Толстой попытался как-то облегчить этот ужас, и с его героиней ничего страшного не происходит. Он как будто и сам боялся поездов, тем более что и поводы к этому имелись. В дневнике его племянницы Вари есть рассказ о том, как Лев Толстой с ней и братом Софьи Андреевны Сашей ездил 15 октября 1871 года на охоту с борзыми. Софья Андреевна переписала его из дневника Вари в свою книгу «Моя жизнь»: «Перед нами только что прошел поезд, и мы съехали на полотно, чтобы вдоль рельсов доехать до будки, которая была в виду, и там переехать рельсы. Нам встретились работники на дороге и закричали: «Тут ездить не полагается, сейчас поезд пройдет, лошадей испугает». Мы не обратили на них внимания. Но вот в самом деле показался дым нам навстречу, и раздался пронзительный сигнальный свисток локомотива. Что было делать? До будки еще оставалось далеко, налево от нас - отвесная стена насыпи, направо - рельсы. Поезд должен был пролететь на расстоянии какого-нибудь аршина от нас. Дело было серьезное, мы начали скакать вдоль полотна, надеясь попасть на переезд раньше поезда; но наконец стало ясно, что поезд настигнет нас раньше, чем мы будку. Левочка скакал впереди, остановился и крикнул: «Слезайте с лошадей». Я перекинула ногу с луки и вдруг почувствовала, что левая нога у меня запуталась в стремя и в амазонку. «Что ты делаешь? Ради бога, скорей!» - крикнул мне Лева и подбежал ко мне. Увидав, в чем дело, он схватил меня в охапку, стащил с седла и сильным движением высвободил ногу. Поезд был страшно близко и не переставал, как нарочно, пронзительно свистать. Лошади вздрагивали и навостряли уши. Как только мы очутились на земле, мы вскарабкались на насыпь кое-как на четвереньках и едва успели втащить за собой лошадей, как поезд с оглушительным свистом и стуком пронесся за нами. Лошади захрипели и шарахнулись в сторону, а мы были спасены. Все это долго писать. А сделалось это в одно мгновение…»

В «Первой русской книге для чтения» есть миниатюра «От скорости сила. Быль». В этой истории поезд сбивает застрявшую на рельсах телегу с лошадью. На первый взгляд эта «быль» всего лишь объясняет, отчего поезд не может затормозить на полном ходу, и предупреждает быть осторожнее, когда перевозишь через рельсы телегу. Но при чтении нельзя не почувствовать, сколь беспомощен человек с лошадью перед этой новой механической «скоростью».

Лев Толстой называл нас всех пассажирами поезда жизни, то входящими в него, то выходящими, но сам предпочитал ездить верхом, любил править лошадью. Современники замечали, что в глубокой старости, взбираясь на лошадь, он распрямлял спину, становился как будто стройнее и моложе.

В 1910 году, осенью, уезжая из дома, Лев Толстой простудился в поезде. Сопровождавший его врач Маковицкий вспоминал, как они часть пути ехали на открытой площадке, потому что в вагонах было слишком душно и накурено. Он сошел с поезда и посетил Оптину Пустынь и Шамординский монастырь. Там он обмолвился сестре, что хотел бы остаться жить около монастыря, жить аскетом, как монах, вдали от цивилизации, только чтобы его не заставляли ходить в храм. Еще перед отъездом он признался доктору Д.П.Маковицкому: «Хочется уединения, удалиться от суеты мирской, как буддийские монахи делают. Вам одному говорю». Льву Николаевичу хотелось сойти с утомительного поезда своей судьбы, хотелось остановки, покоя и соединения с природой и Богом. Но остаться, чтобы вести тихую жизнь отшельника, он не смог - люди искали его, чего-то ждали от него. «На свете есть много людей, кроме Льва Толстого, а вы смотрите только на одного Льва» - это были предсмертные, предпоследние слова Толстого, обращенные к тем, кто был рядом с ним, и записанные дочерью Александрой Львовной. Умирая на железнодорожной станции, он слышал гудки и шум поездов - голоса надвигающихся «железных» перемен. А живой мир лошадей, собак, задиристых петухов, бабочек, пеших прогулок, постоялых дворов, конок, колясок, крестьянской и барской жизни - мир, в котором можно было найти силы для огромного романа-эпопеи, - этот мир умер вместе с Толстым на маленькой станции Астапово.

Издательство «Бослен», Москва, 2017

Лев Толстой Ел лишнее - стыдно

Великий писатель и философ Лев Николаевич Толстой, по рождению и воспитанию принадлежащий к родовой дворянской знати, проповедовал трудовой образ жизни. Его долгий и плодотворный земной путь можно назвать школой труда и самодисциплины. Для многих современников и потомков система его взглядов стала образцом для подражания. Наш собеседник - научный сотрудник Государственного музея Льва Толстого в Москве Татьяна Васильевна Романова.

В огромном литературном и эпистолярном наследии Льва Николаевича Толстого немало рассуждений о врачах, медицине, здоровье, режиме дня, физических нагрузках, нравственном воспитании. Во времена Толстого у всех образованных людей, а тем более у представителей аристократического круга, было принято уважительное, какое-то сверхпочтительное отношение к медицинской науке. Толстой же иронически воспринимал преклонение перед наукой вообще и медициной в частности.

Медицину Толстой рассматривал с нравственных позиций. Вылечить болезнь, с точки зрения Толстого, нельзя только при помощи лекарств, но ее можно побороть добрым отношением к человеку, состраданием, словом любви. Настоящие врачи, по Толстому, - это особая порода людей, которые обладают врожденным милосердием и даром любви.

Эти качества он видел в характерах лекарей, имена которых были скромны, а не в модных врачах с их самоуверенностью и самовлюбленностью. Именно лекарь, знающий больного с детства, способен исцелить не только тело, но и душу. Образ такого доброго лекаря на страницах толстовской прозы возникает лишь один раз. Это - "милый врач" Иван Васильевич, один из персонажей повести "Детство". Доктор, способный просиживать ночи напролет у постели больного, душеспаситель, находящий доброе слово для своего пациента.

Состояние же человека, по Толстому, нельзя разделить на физическое и нравственное. По мнению великого писателя, организм реагирует на внешние проявления состоянием духовным и физическим, а еще чаще духовная подавленность, грусть и печаль вызывают болезни.

Потому "настрой духа" - гораздо серьезнее и важнее. Медицина же лечит только следствие - физическую боль, а не устраняет нравственную, душевную причину. Главная миссия врачей - умение внушать больному веру в выздоровление. Выздоровление может обеспечить только успокоение, возможность жить в гармонии с окружающим миром.

Эта мысль непосредственно связана с мировоззрением Толстого: с его пониманием положения человека в мире природы, цивилизации, культуры. Он был сторонником естественного человека, живущего в тесном единстве с природным миром, не искалеченного городской сутолокой и верного своему изначальному естеству.

Надо быть ближе к природе. Вредно любое излишество, придуманное цивилизацией. Такова отправная посылка знаменитой толстовской теории "трудовой жизни". Согласно этой теории в жизни писателя возникло вегетарианство как культ простой пищи; пристрастие к естественным тканям: полотну, холстине, батисту; особый ритм жизни, ее по-крестьянски трудовой настрой.

Итак, главное лекарство - правильная жизнь по законам природы, согласованная с нравственным началом. Толстой был согласен с теми докторами, которые полагали, что новые лекарства отучают организм бороться с самими болезнями.

Для того, чтобы сберечь свою нравственную и физическую силу, необходима постоянная деятельность. И примером своей жизни Толстой утверждал культ трудовой и здоровой жизни В молодости граф Толстой отдал дань чревоугодию, перееданию, курению и даже спиртным возлияниям. Его отказ от вредных привычек носил принципиальный характер.

Вторую половину своего долгого земного пути Толстой жил по строгому режиму, привычку к которому вырабатывал в себе самовоспитанием. Свой день Толстой делил на четыре части, называя их "мои четыре упряжки". Первые три приходились на утреннее время, а день Толстого начинался рано, не позднее 5 часов утра.

Первую часть дня он посвящал физическим упражнениям и зарядке. Его зарядка больше напоминала тренировку спортсмена и продолжалась не менее часа. В хамовническом доме-музее до сих пор хранятся гантели, с которыми он совершал утренние упражнения. В дневнике, датированном октябрем 1910 года, когда до смерти оставалось всего две недели, Толстым сделана такая запись: "Делал несвойственную годам гимнастику и повалил на себя шкап. То-то дурень". Могучая сила не убывала в нем до последних дней.

Зарядку сменяла прогулка, неизменная в любое время года: пешая, когда расстояние в пять-шесть километров покрывалось быстрыми толстовскими шагами или верхом на лошади. Толстой считал, что верховая езда поддерживала его здоровье и снимала напряжение умственных занятий. Чуть позже можно было видеть Льва Николаевича, летящего на велосипеде. Велосипед был подарен Толстому, когда ему уже было 67 лет.

С учениками яснополянской школы он любил такую игру: дети наваливались на него, цеплялись за руки и ноги, и Толстой поднимал всю эту пирамиду. Зимой Лев Николаевич часто бегал с гурьбой раскрасневшихся мальчишек, увлеченно играя в снежки, устраивая массовые снежные баталии.

Утро продолжал полезный физический труд. Толстой был убежден, что труд - самая важная нравственная обязанность каждого человека. В течение двадцати зим, которые он жил в московских Хамовниках, Толстой сам убирал свои комнаты. В доме стояла спиртовка, на которой Лев Николаевич сам варил себе ячменный кофе, иногда - овсяную кашу - неизменный завтрак после прогулки. Затем - пилил и колол дрова, раскладывая их около десяти печей, привозил воду на день.

Полезный физический труд сменялся трудом творческим. Третья часть утра была посвящена умственной работе. Толстой писал. В это время в доме соблюдалась полная тишина. Любой звук "тормозил" работу, а Толстой любил все делать быстро. Во время работы тревожить писателя не позволялось никому. Исключительное право зайти в кабинет имела только Софья Андреевна.

Четвертая, не менее важная часть дня - общение с людьми. В Хамовники, в Ясную Поляну, в дома друзей, где гостил Лев Николаевич, к вечеру приходили люди. Последние двадцать пять лет своей жизни Толстой был убежденным вегетарианцем, но не строгим. Он исключил из своего рациона мясо и рыбу, но ел сливочное масло, пил молоко, очень любил яйца и кефир. Когда-то в молодые годы Толстой часто захаживал в роскошные съестные лавки, с удовольствием отведывал мясные блюда, обожал рыбу. Позже, поборов свою страсть к кулинарным изыскам, он называл гастроном Елисеева на Тверской улице "храмом обжорства" и осуждал тех, кто много думает о еде и делает ее смыслом жизни.

В вопросах питания Толстому приходилось преодолевать себя. Ему было невероятно сложно ограничивать себя в еде. Его здоровый организм и образ жизни, сопровождавшийся огромной затратой умственных и физических сил, поддерживали неизменно отличный аппетит. Переедание он мог побороть только при бдительном и беспощадном самоконтроле. В его дневниках немало таких записей: "Ел лишнее - стыдно", "Не удержался от второй порции щей - пеняю на себя".

Самым любимым блюдом Толстого была овсянка. Она ему никогда не приедалась. Чаще всего в овсянку он вбивал яйцо и взбивал кашу ложкой. Обожал щи из квашеной капусты с грибами и зеленью, заправленные постным маслом. Щи он ел с ломтем ржаного хлеба.

Толстой освоил все основные виды спорта. Причем в каждом из них преуспел. Он был замечательным спортсменом: отлично плавал, блестяще ездил верхом, с молодых лет владел виртуозной джигитовкой. В круг его интересов входили велоспорт, гимнастика и, конечно, шахматы. Эта игра, обожаемая Толстым, по его мнению, тренировала память, ум, смекалку и выдержку. Хотя как раз в шахматы Толстой нередко проигрывал, так как был нетерпелив и стремителен, придерживался наступательного стиля игры. Его партии до сих пор публикуются в шахматных журналах мира.

Когда Толстой заболевал, то полностью отказывался от еды. Запись из дневника: "Знобило. Полтора дня не ел. Стало легче". Лишь позже медицина доказала, что голодание действительно помогает больному поправиться. Кстати, спустя десятилетия ученые объяснили благотворное влияние овсянки, которая никогда не надоедала Толстому, на работу печени. А ведь у Толстого печень была нездорова. Он, конечно, не знал этих фактов, но его интуиция подсказывала верные средства.

К слову, о толстовской интуиции. Не только простым читателям, но и профессиональным медикам трудно поверить, что Толстой не имел медицинского образования. До мельчайших деталей точны описания болезней героев его произведений. И хотя диагнозы не названы, но ясно, что Иван Ильич умирал от рака, а старого князя Болконского разбил инсульт.

Но врачом Толстой не был, серьезного опыта собственных болезней тоже не имел, потому что был весьма здоровым человеком. Однако фрагменты его книг могут быть учебными иллюстрациями к истории болезни. Таковы художественная сила и интуиция Толстого-писателя.

Педагогическая деятельность Льва Николаевича Толстого началась с 1849 года, когда он обучал грамоте крестьянских детей Ясной Поляны. Более активно он занялся педагогикой с 1859 года и продолжал свою работу с небольшими перерывами до конца своих дней. После возвращения с Крымской войны Лев Николаевич открыл в Ясной Поляне школу и содействовал организации в ближайших селениях еще нескольких крестьянских школ.

Наблюдая за поведением ребенка, подростка, юноши и опираясь на школьный опыт Толстой, приходит к выводу, что обучение – непростое дело. Для достижения лучших результатов он обращается к специальной литературе, вступает в контакты с деятелями просвещения, интересуется опытом разных стран. В 1857 году Толстой едет в Европу: посещает Германию, Францию, Швейцарию.

В 1860 году он вторично едет за границу. Он назвал эту поездку „путешествием по школам Европы”. Тогда Толстой посетил Германию, Францию, Швейцарию, Англию, Бельгию. Свои впечатления он выразил словами: „Я мог бы написать целые книги о том невежестве, которое видал в школах Франции, Швейцарии и Германии”.

Эта поездка окончательно утвердила желание иметь свою школу и Яснополянская школа, открытая в 1859 году была реорганизована с осени 1861 года. В основу ее работы легло мнение Л.Н.Толстого о свободном и плодотворном творчестве детей при помощи преподавателей.

Поначалу бесплатную школу крестьяне встретили с недоверием. В первый день школьный порог переступили только 22 ребенка, но через 5-6 недель число учеников возросло более чем в три раза. Учеба здесь сильно отличалась от обычных школ.

Занятия начинались в 8-9 часов утра. В полдень перерыв на обед и отдых, затем снова 3-4 часа занятий. Каждый учитель давал ежедневно 5-6 уроков. Уходить ученики могли, когда захочется, даже прямо с урока. В зависимости от возраста, подготовленности и успехов ученики делились на три группы: младшую, среднюю и старшую. Заданий домой не давали. Преобладающей формой занятий был не урок в обычном смысле, а свободная беседа с учениками, в ходе которой дети обучались чтению, письму, арифметике, закону божьему, усваивали грамматические правила. Их обучали также рисованию, пению, истории, географии, природоведению.

Яснополянская школа для крестьянских детей помещалась рядом с домом писателя, во флигеле, который сохранился до наших дней. На занятия дети могли приходить по желанию, за прогулы их никто не наказывал.

Принципиальным отличием Яснополянской школы было ее отношение к знаниям, умениям, навыкам, приобретенными детьми вне школы. Образовательное значение их не только не отрицалось, как это делалось в большинстве других школ, а напротив рассматривалось как предпосылка успеха школьной деятельности. В школе царил дух сознательной дисциплины, который ревностно охранялся и развивался учениками, очень любившими свою школу и своего учителя – Льва Толстого.

Содержание обучения изменялось в соответствии с развитием детей, возможностями школы и учителей, желанием родителей. Сам Лев Николаевич преподавал в старшей группе математику, физику, историю, некоторые другие предметы. Чаше всего урок он вел в форме рассказа. Этим методом обучения Толстой владел в совершенстве. Его рассказы были полны яркостью, искренностью и эмоциональностью.

Быть учителем в Ясной Поляне оказалось гораздо сложнее, чем в школе с жестким расписание уроков, принудительной дисциплиной, набором известных средств поощрения и наказания. От учителя требовалось нравственное и интеллектуальное напряжение, умение учитывать состояние и способности каждого из своих воспитанников. Учитель должен был обладать педагогическим творчеством.

Очень скоро школа в Ясной Поляне, благодаря необычайно быстрым успехам у детей, приобрела самую лучшую репутацию у крестьян, так что к Толстому порой возили учеников за 50 верст.

Педагогическая деятельность Толстого не ограничивалась Ясной Поляной. По его инициативе в Крапивенском уезде Тульской губернии действовало не менее 20 народных школ. Его опыты, для того времени столь необычные, привлекали к себе внимание общественности, русской и зарубежной. В Ясную Поляну приезжали учителя из многих стран. Их притягивали гуманистические идеи Л.Н.Толстого.

Лев Николаевич издавал специальный педагогический журнал „Ясная Поляна”. В нем описывались новые приемы обучения, новые принципы административной деятельности, распространения книг среди народа, анализ свободно возникающих школ. К сотрудничеству в журнале приглашались учителя, которые смотрели на свое занятие не только как на средство к существованию и обязанность обучать детей, но как на область испытания для науки педагогики. Толстой публиковал в журнале многие свои статьи.

Л.Н.Толстым написано 11 статей, в которых он показал ошибочность системы народного образования в царской России и в буржуазных странах Западной Европы. Он убедительно доказал, что правящие классы ни в России, ни в зарубежных странах не заботятся о настоящем образовании детей из народа.

Толстой писал, что русским людям необходимо народное образование, народные школы и училища. Писатель задумал создать „Общество народного образования”, целью которого должно было явиться распространение образования в народе. Ему не удалось полностью осуществить свое намерение, но в его Яснополянском доме регулярно собирались учителя его школы и соседних крестьянских школ, составившие коллектив единомышленников, сдружившихся для претворения в жизнь прогрессивной педагогики в школах для крестьянских детей. Их положительный опыт освещался в журнале „Ясная Поляна”.

Вот отрывок из статьи Толстого, дающий хорошее представление об этой школе. „Уже давно виднеются из школы огни в окнах, и через полчаса после звонка, в тумане, в дожде или в косых лучах осеннего солнца, появляются на буграх… фигурки, по две, по три, и поодиночке… Дорогой почти никогда я не видал, чтобы ученики играли – нечто кто из самых маленьких или вновь поступивших.… С собой никто ничего не несет – ни книг, ни тетрадок. Уроков на дом не задают. Мало того, что в руках ничего не несут – им нечего и в голове нести. Никакого урока, ничего сделанного вчера, он не обязан помнить нынче. Его не мучит мысль о предстоящем уроке. Он несет только себя свою восприимчивую натуру и уверенность в том, что в школе нынче будет весело так же, как вчера. Он не думает о классе до тех пор, пока класс не начался. Никогда никому не делают выговоров за опоздание, и никогда не опаздывают, нешто старшие, которых отцы другой раз задержат дома какой-нибудь работой. И тогда этот большой рысью, запыхавшись, прибегает в школу”.

Однако деятельность Л.Н.Толстого вызывала недовольство властей. Летом 1862 года, во время его отъезда на кумысолечение в Башкирию, в Ясной Поляне был произведен обыск. Это очень оскорбило писателя и в знак протеста он прекращает свою крайне интересную педагогическую деятельность.

В 1869 году Л.Н.Толстой снова с увлечением занялся педагогикой. Лев Николаевич давно вынашивал замысел учебной книги для самых маленьких, и в 1872 году была издана составленная им „Азбука”. Общий план, ее содержание и логическая структура разрабатывались довольно долго. Об этом занятии писатель часто говорил с волнением: „Что из этого выйдет - не знаю, а положил в него всю душу”. С „Азбукой” Толстой связывал самые светлые и смелые надежды, полагая, что несколько поколений русских детей, от мужиков до царских, будут учиться по ней, получая первые впечатления.

„Азбука” Л.Н.Толстого стала событием в педагогике. Она в значительной степени оправдала надежды автора, хотя многим казалось, что начальное обучение – дело недостойное таланта великого писателя. Значение педагогического труда не сразу было понято и оценено современниками. Однако Толстой был убежден, что с первой ступени обучения начинается и духовное развитие ребенка. Будет ли учение для ребенка радостным, возникнет ли у него бескорыстный интерес к познавательной деятельности, будет ли он впоследствии ставить духовные ценности выше материальных благ – все это во многом зависит от его первых шагов в мире знания. Развитие духовного начала без школы едва ли может состояться. Это приоритетная задача, более важная, чем сообщить некую сумму знаний. Вот ее решить, и стремился Толстой своей „Азбукой”. В книге были поучающие рассказы на разные темы, в том числе и о физике, природе. Многое было пронизано религиозной тематикой.

В 1875 году вышли в свет переработанная „Новая азбука” и четыре „Книги для чтения”. „Новая азбука” – новый комплекс учебных материалов – была более универсальной, усовершенствованной в результате многочисленных споров с оппонентами. Она получила позитивную оценку в прессе, была допущена министерством образования в народные школы. При жизни великого писателя выдержала свыше тридцати изданий. В это же время Толстой составил учебник арифметики и много занимался методикой первоначального обучения и другими вопросами работы народных школ.

Выработав свое представление о содержании и методике народных школ, Л.Н.Толстой в 70-е годы выдвигает сою кандидатуру в состав земства Крапивенского уезда. Будучи избранным, он развертывает разнообразную деятельность по созданию земских школ и усовершенствованию их работы. Толстой становится руководителем школ большого уезда. В это же время Л.Н.Толстой разработал проект крестьянской учительской семинарии, которую шутливо называл „университетом в лаптях”. В 1876 году он получил от министерства народного просвещения разрешение открыть семинарию, но, не встретив поддержки со стороны земства, не смог осуществить этого проекта.

Последний период педагогической деятельности Л.Н.Толстого относится к 90-м годам. Толстой в этот период в основу воспитания ставил свою „толстовскую” религию признание, что человек носит бога „в самом себе”, всеобщую любовь к людям, всепрощение, смирение, непротивление злу насилием, резко отрицательное отношение к обрядовой религии, церковной религии. Он признает ошибкой отделение воспитания от образования и считает, что детей не только можно, но и нужно воспитывать (что он отрицал в 60-х годах). В 1907-1908 годах Л.Н.Толстой просил допустить его к учительской деятельности в московской вечерней школе для рабочих подростков, но не получил на это разрешение министерства народного просвещения.