МУНИЦИПАЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ КУЛЬТУРЫ
«ЦЕНТРАЛЬНАЯ ГОРОДСКАЯ БИБЛИОТЕКА
им. В.И.ЛЕНИНА»
Отдел обслуживания
Мысль семейная
в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина»
Нижний Новгород
1 вед.: Самый читаемый роман классической литературы, «Анна Каренина», написан «благодаря божественному Пушкину», так отзывался об этом сам автор.
В написании романа есть своя предыстория, своего рода интрига.
А начать нужно, пожалуй вот с чего. К началу 70-х годов позапрошлого века Толстой закончил написание и печатание «Войны и мира». В разноголосом хоре критических отзывов о новом сочинении хула, язвительные замечания смешивались с выражением восторга и высокой оценки. Очевидно было одно: в мнении читающей публики Толстой состоялся как выдающийся исторический романист. Да и он сам в этом уверился. (За плечами у Толстого к тому времени были исторические «Севастопольские рассказы»). И теперь, после окончания «Войны и мира», Толстой подыскивал сюжеты для нового исторического романа. В его записной книжке появились самые невероятные темы: взятие Корсуни князем Владимиром Святославичем, крестителем Руси, женитьба юного Петра II на дочери князя Меньшикова, история поручика Мировича, пытавшегося освободить из Шлиссельбургской крепости царевича Иоанна Антоновича...
В конце концов личность Петра I оттеснила другие исторические фигуры, и Толстой погрузился в изучение материалов петровской эпохи.
Но как Толстой не «прилаживался» (слово из его письма Фету) писать, новое сочинение не двигалось. С глубоким огорчением признается Лев Николаевич в одном из писем: «Работа моя идет дурно. Жизнь так хороша, легка и коротка, а изображение ее всегда выходит так уродливо, тяжело и длинно». Поистине надо быть Львом Толстым, чтобы найти такую антитезу (противопоставление) жизни и ее изображения посредством слова!
2 вед.: И вдруг все переменилось.
Случай перевернул все в творческой судьбе писателя. Софья Андреевна Толстая, жена писателя, оставила уникальное свидетельство, как великое прорастает из быта: «19 марта. Вчера вечером Левушка мне вдруг говорит: «А я написал полтора листочка, и, кажется, хорошо». Думая, что это новая попытка писать из времен Петра Великого, я не обратила большого внимания. Но потом я узнала, что начал он писать роман из жизни частной и современной. И странно он на это напал. Сережа все приставал ко мне дать ему почитать старой тетке вслух. Я ему дала «Повести Белкина» Пушкина. Но оказалось, что тетя заснула, и я, поленившись идти вниз, отнести книгу в библиотеку, положила ее на окно в гостиной. На другое утро...Левочка взял эту книгу и стал перечитывать и восхищаться».
Томик Пушкина, забытый на подоконнике, оказался магическим предметом. Стоило только Толстому взять его в руки и погрузиться в чтение, как он оказался во власти пушкинской гармонии. Он перечитывал Пушкина, как припоминал, в седьмой раз. Но только в этот раз совершенство пушкинской прозы ему открылось; в ней не было той мучительной антитезы: жизнь хороша, легка, коротка – изображение ее уродливо, тяжело и длинно. У Пушкина все было коротко, легко, прекрасно, как сама жизнь. Поэтому Толстой и назвал Пушкина божественным.
Чтение Пушкина дало Толстому ощущение свободы, помогло обрести истинное свое. Попытки писания исторических романов оказались в дисгармонии с исключительным даром писателя передавать поэзию живой жизни – вспомним, что ею одушевлены страницы «Войны и мира». Неудача с романом из петровской эпохи коренится не в том, что Толстого разочаровала личность Петра и петровские реформы, как объясняют это толстоведы, но в том, что в этой теме не было простора для лирической стихии, необходимой Толстому – художнику для полного творчества.
Из всех произведений Толстого «Анна Каренина» – самое лирическое. Это дало повод исследователям сравнивать «Анну Каренину» с «Евгением Онегиным».
1 вед.: Сравнение, безусловно, верно для окончательного текста романа, но далеко не сразу сочинение появилось во всей полноте и композиционной законченности, оно как бы разрасталось из ядра, обретая особую архитектуру, которой сам ее создатель гордился.
За три года перед тем, как Толстой взял в руки томик Пушкина, Софья Андреевна Толстая записала в своем дневнике: «Вчера вечером он мне сказал, что ему представился тип женщины, замужней, из высшего общества, но потерявшей себя. Он говорил, что задача его сделать эту женщину только жалкой и не виноватой и что как только ему представился этот тип, как все лица представлявшиеся прежде, нашли себе место и сгруппировались вокруг этой женщины».
2 вед.: Толстой поначалу придает своей героине резкие, непривлекательные черты. Татьяна Ставрович – такое имя дано ей в первом варианте романа, – вульгарна, откровенно эгоистична, появляется в обществе «в желтом с черными кружевами платье, в венке и обнаженная больше всех». Толстой этим замечанием не ограничивается, добавляет к портрету героини существенную черту: «Было вместе что-то вызывающее, дерзкое в ее походке и что-то простое и смирное в ее красивом румяном лице». Муж Татьяны Ставрович (Каренин в окончательном варианте) представлен как человек кроткий, добрый, вызывающий в свете насмешки своим смиренным видом и поведением. Любовник, Балашов (в окончательном варианте Вронский), – «невысокий, коренастый, тем не менее, привлекающий всеобщее внимание». Балашов участвует в скачках, и сцена иллюстраций скачек сохраняется в окончательной редакции романа почти без изменений, хотя изменяются имена и характеры героев. Описывая сцену бурных объяснений между мужем и женой, Толстой внезапно находит символическое словосочетание: «дьявольский блеск» в глазах героини. Это отражение вспышки зла в глубинах души останется неизменной приметой образа женщины, потерявшей себя и не виноватой; «бесовское» проглянет и в прекрасном лице Анны Карениной.
Краткий роман о Татьяне Ставрович заканчивался тем, что она осознала себя виновницей несчастий двух людей.
Татьяна принимает роковое решение – пишет мужу записку и исчезает из дома. «Через день нашли под рельсами (зачеркнуто: «в Неве») ее тело».
Сюжетная схема романа в основном сохранилась, но в окончательном тексте, обогащенная новыми сюжетными линиями и множеством житейских подробностей, утратила нарочитую прямолинейность.
1 вед.:
В процессе работы над романом Толстой не только изменил имена героев, расширил круг действующих лиц. Он из непривлекательной Татьяны творил Анну – и создал один из лучших женских образов в мировой литературе.
Портрет Анны
Сам внешний облик героини романа «схвачен живьем» со встреченной Толстым на балу дочери Пушкина Марии Александровны Гартуж. Толстой сразу заметил у нее черные «арапские завитки на затылке» и придал эту черту внешности Анне Карениной. (Кстати Толстой и Мария Александровна доводились друг другу родней: Лев Николаевич был четвероюродным племянником Александра Сергеевича Пушкина).
Анну Каренину обычно сопоставляют с Татьяной Лариной из «Евгения Онегина» Пушкина. В критике по творчеству Л.Н. Толстого можно прочитать такое заявление: «Лев Толстой в «Анне Карениной» продолжил историю Лариной, проследил другой вариант этой коллизии: а что было бы, если бы она поступила по-другому».
Для параллели Татьяна Ларина – Анна Каренина можно найти любопытные сведения в черновых вариантах романа.
В окончательном варианте Анна является на страницах романа дамой высшего петербургского общества. Но прежде чем достичь такого положения в свете, до замужества, Анна Облонская была московской барышней подобно Татьяны Лариной. В одном из черновиков обронена фраза о девических воспоминаниях Татьяны: «...когда я девушкой жила в Москве...»
Сирота Анна воспитывалась в Москве у тетки и вспоминает, как она ездила с ней на лошадях в Троице-Сергиеву лавру: «...Неужели это была я с красными руками? Как многое из того, что тогда мне казалось так прекрасно и недоступно, стало ничтожно, а то, что тогда, теперь навеки недоступно».
Тетка устроила брак 16-ти летней Анны с молодым губернатором Карениным, жених был старше невесты на 20 лет. По-видимому, для сироты-воспитанницы, как и «для бедной Тани», «все были жребии равны» – Анна пошла под венец.
За годы замужества Анна из простенькой девушки «с красными руками» превратилась в очаровательную женщину; изменился не только ее внешний облик – пробудились дремавшие силы ее души; волнение этих стихийных сил перевернет ее спокойную, внешне благополучную жизнь.
2 вед.: В окончательном тексте Анна появляется только в XVIII главе на Николаевском вокзале железной дороги в Москве. Из Петербурга в Москву Анна приезжает с намерением во что бы то ни стало примирить своего беспутного брата Стиву Облонского с его женой Долли.
Первое появление героини в обстановке железной дороги и гибель рабочего под колесами чуть ли не на глазах Анны символично: в этом слышится голос рока, предсказание ее судьбы (Анна гибнет под колесами паровоза).
Анна Каренина описана такой, какой видит ее впервые встретившийся с ней на вокзале Вронский: «Когда он оглянулся, она тоже повернула голову. Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице, как будто она признавала его, и тотчас же перенеслись на проходящую толпу, как бы ища кого-то. В этом коротком взгляде Вронский успел заметить сдержанную оживленность, которая играла в ее лице и порхала между блестящими глазами и чуть заметной улыбкой, изгибавшей ее румяные губы. Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке...»
Одно брошенное художником вскользь наблюдение о переполняющем Анну «избытке чего-то» раскрывает диалектику души героини, предопределяет ее трагедию. Случайный толчок нарушает равновесие этой души, и в ней начнется мятеж стихийных сил; утихомирит мятеж только смерть.
Возможна ли подобная коллизия, подобный душевный колорит для Татьяны Лариной?
Вспомним главное, что сказал Пушкин о появившейся на великосветском балу героине: «...все тихо, просто было в ней». Душевный строй Татьяны определяли тишина, гармоническая уравновешенность, в ней не «избытка чего-то». При сходстве девической судьбы и общественного положения Татьяны Лариной и Анны Карениной у них глубоко различен, если так можно выразиться, «состав души».
1 вед.: Анна приехала в Москву с самыми добрыми намерениями, но оказалась в пагубной для нее атмосфере зла. Анна – родная сестра Стивы, и ей, как и ему, невозможно устоять перед соблазном. Но если Стива легко несет бремя своих грехов и не теряет присущих ему жизнерадостности и душевного равновесия, то для Анны соблазн греха означает душевную катастрофу. «Избыток чего-то» вздымается в ее душе неукротимым вихрем, и нет уже ничего, что может ее удовлетворить и успокоить.
То, чему поддалась Анна, оказалось дьявольским соблазном власти. Анна появляется на балу московского генерал-губернатора с неукротимым желанием испытать на Вронском власть своей красоты. Это ей удается, и влюбленная в графа Кити с отчаянием видит в лице Вронского «поразившее ее выражение потерянности и покорности, похожее на выражение умной собаки, когда она виновата». Анна, как азартный игрок, хладнокровно и равнодушно разбивает счастье своей молоденькой соперницы. В этот миг глазам Кити открывается «Что-то бесовское» в красоте Карениной.
Все дальнейшее в отношениях между Анной и Вронским – расплата за ее опьяняющее торжество на бале. За власть над этим непривыкшем подчиняться человеком Анна заплатит мужем, сыном, отторжением от привычного светского круга и, пожертвовав всем, убедится, что власть ее красоты не может быть бесконечной. Она испытывает состояние проигравшего игрока.
2 вед.: Толстой неоднократно подчеркивал в романе, что с Анной произошло нравственное падение, что она сама чувствовала свою вину. Уже в первой части произведения, в знаменитом описании московского бала, данного в восприятии Кити, поставлены под сомнение ценность и привлекательность красоты Анны и ее чувства к Вронскому. Молодая княжна Щербацкая, глядя на обворожительную Анну и искренне восторгаясь ее красотой, в то же время неожиданно и вполне искренне (и значит, для Толстого и объективно) почувствовала, как будто «что-то чужое, бесовское и прелестное есть в ней».
Бесовская прелесть, на первый взгляд, столь привлекательная и милая, с развитием страсти настолько усилилась и укрепилась в Анне, что оказалось очевидной ее способность не только смутить юную Кити, но и по-настоящему устрашать, угнетать и даже оскорблять влюбленного в нее Вронского. Жар адского пламени непосредственно ощущается в романе. Так, Анна, разговаривает с Вронским, «пылая жегшим ее лицо румянцем», и ее «взгляд, прикосновение руки прожгли его». А лицо Анны, окончательно отдавшейся во власть страсти, Толстой сравнивает со страшным блеском пожара среди темной ночи». В страстном увлечении Карениной жила, как сказано в романе, «поэзия ада».
Толстой постоянно заостряет внимание читателей на том, что любовь Анны не соединяет ее с окружающим миром, а наоборот, искажает ее представление о мире, людях, правде. Например, приехав в Петербург, Анна еще на платформе заметила, что вид ушей Каренина производит на нее какое-то неприятное впечатление.
А вернувшись домой и увидев любимого сына, с которым она никак не хотела расставаться, Анна неожиданно для себя обнаружила «чувство, похожее на разочарование». Наконец, даже в графине Лидии Ивановне, женщине, которую Анна всегда воспринимала очень доброжелательно, она могла теперь усматривать только одни недостатки. Через свое увлечение Вронским Анна приобрела совершенно новый взгляд на вещи, и все вокруг стало ей представляться в весьма неприглядном свете.
Итак, Толстой показывает, что в Анне жила страсть, эгоистическое желание удовлетворения личного чувства, а не любовь. Эта страсть заставляла ее мучить, предавать и обманывать не только мужа, но и сына, и Вронского, и саму себя. По словам писателя, «дух зла и обмана» стал ее неизбежным спутником. Анну злили даже добродетели мужа. «Ты поверишь ли, – жаловалась она брату Стиве Облонскому, – что я, злая, что он добрый, превосходный человек, что я ногтя его не стою, я все-таки ненавижу его. Я ненавижу его за его великодушие».
1 вед.: Но самое большое испытание судьба определила Сереже, ее сыну, который незаслуженно страдает из-за распавшихся семейных отношений своих родителей.
Отказавшись ради Вронского от сына, но продолжая его любить, Анна душой понимала ужас своего положения, понимала то, что сын ее – это единственное спасение от роковой любви. Но при выборе между Сережей и Вронским, она предпочла последнего. Казалось бы, утрата сына и рождение дочери от любимого человека должны были развить материнские чувства Анны, однако происходит обратное. Любовь к дочери сходит на нет, забота о ней не обременяет Анну; приставив к ней чужих людей, она отстранилась от ее воспитания. Символично, что перед своей смертью, вспомнив Сережу, Анна так и не подумала о дочери. Злой дух, поселившийся в Анне с момента появления в ее жизни Вронского, атрофировал материнские чувства, сделал ее заложницей плотских наслаждений и привел к гибели.
2 вед.: Но вернемся к влиянию творчества А.С. Пушкина на «мысль семейную» в романе «Анна Каренина».
Наряду с уже названными фактами, способствовавшими созданию романа, существует еще некое глубинное влияние, которое первой подметила Марина Цветаева, считая, что любовный треугольник – Татьяна, Онегин, муж Татьяны генерал дан Толстым в романе «Анна Каренина» в его зеркальном отражении: там, где стояла Татьяна Ларина, оставшись верной чувству долга, появляется Анна, которая полностью отдается чувству любви; если Татьяна Ларина в последней главе романа дает урок Евгению Онегину, оставаясь верной супружескому долгу, то Анна Каренина, нарушая супружеский долг, обрекает себя на гибель. Отмечается параллель между Онегиным и Вронским, генералом и Карениным.
Как и Татьяна, Анна вышла замуж за Каренина без любви. Как и Татьяна, Анна была принята светом и считалась гранддамой. Но Татьяна не может сделать несчастным человека, который разделяет с ней кров, и то, что она считает «...быть чувства мелкого рабом», Анна это же называет «куском хлеба» для голодной, и о чести семьи, и о своем статусе жены Анна не помнит.
1 вед.: Переступив какую-то невидимую черту, до которой она была защищена, Анна впустила в себя нечто, после чего в ее мировоззрении все исказилось и начала совершать поступки, компрометирующие ее, мужа, семью. В отличие от Татьяны, Анна больше всего возлюбила себя в себе, она пожертвовала всем, чем обычно живут люди, чтобы удовлетворить свои желания.
Как уже было отмечено, Татьяна Ларина и Анна Каренина совершенно различные персоны, однако вызывает удивление то, как похожи друг на друга, живущие в разных эпохах, Онегин и Вронский. Татьяна поняла, распознала, сумела разобраться в помыслах Онегина, Анна помыслы Вронского распознать не смогла.
Известно, что отметила Татьяна Онегину на его признание в любви:
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?
Толстой развивает образ Онегина продолжением его во Вронском. Волочась и преследуя Анну, Вронский «...знал очень хорошо, что в глазах Бетси и всех светских людей он не рисковал быть смешным, он знал...что роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеяния, что роль эта – имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна...»
Но оба писателя, и Пушкин и Толстой, были великими гуманистами и не могли допустить победы зла над добром.
У Вронского, как и у Онегина, наступает пробуждение совести. Неожиданно у постели тяжело больной Анны Вронский начинает понимать, что совсем не стыдно и не смешно быть обманутым мужем, а наоборот, стыдно быть тем, кем он находился в этом доме, и вести такой образ жизни, какой вел он. Голос совести, чтобы заглушить стыд и вину за все случившееся с ним и Анной, заставил его взяться за пистолет и стреляться, а позже после смерти Анны, принять решение идти на войну в Сербию, чтобы там найти свою смерть.
2 вед.: Первоначальный замысел романа казался Толстому «частным». «Замысел такой частный, – говорил он, – и успеха большого не может и не должно быть». Но, ступив на «романическую дорогу», Толстой подчинялся внутренней логике сюжета, который разворачивался как бы помимо его воли. «Я часто сажусь писать одно, – признавался Толстой, – и вдруг перехожу на более широкие дороги: сочинение разрастается».
Так «Анна Каренина» стала настоящей энциклопедией русской жизни 70-х годов XIX века (также как роман «Евгений Онегин» стал энциклопедией русской жизни начала XIX века). И роман наполняется множеством «реалий» – подробностей общественной и духовной жизни современной России. Чуть ли не на каждой странице газет и журналов тех лет можно найти «пояснение», «дополнение», «комментарии», а иногда, кажется, и источники, тех или иных сцен романа.
Но при всей широте общественной жизни в «Анне Карениной» Толстому прежде всего была дорога ее «главная мысль». В «Анне Карениной», – сказал он однажды, – я люблю мысль семейную...»
1 вед.: И тут опять хочется обратиться к пушкинским традициям в творчестве Толстого. Самая знаменитая «мысль семейная» понимается Толстым в очень Пушкинском духе.
Главная мысль Пушкина по поводу семьи выражена поэтом в следующих словах: «Юность не имеет нужды в at home (у себя дома – анг.), зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен кто находит подругу – тогда удались он домой.
И скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню – поля, сад, крестьяне, книги, труды поэтические – семья, любовь, etc». (1834)
«Мысль и раздумья Пушкина и Толстого поразительно близки: идеал Семьи и Дома мыслится ими не как «светский» и «петербургский», а национальный и даже простонародный», – отмечает литературовед Ю.М.Лотман.
В другом исследовании говорится: «...Пушкину близка христианско-народная мифологема святости, нерушимости брачного союза, которая стала центром его сюжетных коллизий. В «Евгении Онегине» Пушкин создал своеобразный канон поведения замужней женщины, образец для подражания собственной жене и дворянке вообще.
Нам кажется, это и есть самая важная из пушкинских мыслей – «мысль семейная» – в «Анне Карениной».
2 вед.: Вспомним знаменитое начало романа: «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все смешалось в дома Облонских». А далее читаем: «Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме...»
В первой же фразе мы встречаем слово «семья», следующее существительное – «дом». Далее идут «жена» и «муж».
В романе об Анне и Вронском говорится: «Их будет судить бог, а не мы». Но богом для Толстого была сама жизнь, а также тот правительственный закон, который «заключен в сердце каждого человека».
1 вед.: И тут же возникает вопрос, а как сам Толстой относился к Анне Карениной, одни критики называли его «прокурором» несчастной женщины, считая, что он построил свой роман, как систему обвинений против нее, видя в ней причину всех страданий, испытываемых ее близкими и ею самой.
Другие называли его «адвокатом» Анны Карениной, считая, что роман есть оправдание ее жизни, ее чувств и поступков, которые по существу своему были как будто вполне разумными, но почему-то привели к катастрофе.
И в том и в другом случае роль автора оказывается странной; остается непонятным почему же он не выдержал до конца своей роли, т.е. не дал достаточных оснований для того, чтобы «осудить» Анну Каренину, и не предложил ничего достаточно ясного для того, чтобы ее «оправдать».
«Адвокат» или «прокурор» – это понятия судебные. А Толстой говорит о себе: «Судить людей я не буду...»
Кто «оправдывает» Анну Каренину среди героев романа? Княгиня Мягкая, которая говорит: «Каренина прекрасная женщина. Мужа ее я не люблю, а ее очень люблю».
Но разве княгиня Мягкая могла предположить или представить себе, что случится с той, которую, по ее словам, она «очень любила», после того, как она оставит и мужа, и сына?
Кто «осуждает» Анну Каренину? Княгиня Лидия Ивановна, которая хочет вселить «дух осуждения» и в сердце Сережи и готова «бросить камень», если этого не в силах сделать Каренин.
Но разве Лидия Ивановна могла предположить или представить себе, что случится с той, которую она очень не любила и которую так хотела «наказать»?
И разве Вронский мог предположить, что Каренин возьмет на воспитание их с Анной дочь?
И сама Анна разве могла вообразить, что Вронский даст ей погибнуть и отдаст свою дочь Каренину?
Толстой не признавал права Каренина и Лидии Ивановны «наказывать» Анну. И в то же время ему были смешны наивные слова княгини Мягкой. Что они знали о будущем? Ничего...
Никто из них не видел тайны, которая была скрыта в жизни Анны, той силы самоанализа и самоосуждения, которая росла в ее душе.
По своему непосредственному чувству любви и раскаяния она была неизмеримо выше тех, кто осуждал или оправдывал ее.
Когда мать Вронского с ненавистью сказала о ней: «Да, она кончила так, как и должна была кончить такая женщина». Кознышев, брат Левина, ответил: «Не нам судить, графиня».
Эту общую мысль: «Не нам судить» – Толстой и высказал в самом начале своей книги, в эпиграфе: «Мне отмщение, и Аз воздам (выд. мной – Е.Л.)»
Толстой предостерегает от поспешного осуждения и легкомысленного оправдания, указывает на тайну человеческой души, в которой есть бесконечная потребность добра и свой «высший суд» совести.
В «Анне Карениной» Толстой «не судил», а скорбел над судьбой своей героини, жалел и любил ее. Его чувства скорее можно назвать отеческими. Он и сердился, и досадовал на нее, как можно сердиться и досадовать на близкого человека.
2 вед.: В художественной концепции романа Толстого очень резко прочерчены социальные рамки, контуры явлений. Сколько бы мы ни говорили о психологической глубине душевной драмы Анны Карениной, о «страстях», погубивших ее, мы, тем не менее, должны указать и на лицемерные, ханжеские законы того времени.
Молоденькой девушкой без любви отданная замуж, Анна оказалась во власти закона о нерасторжимости брака.
Каренин отнимает у Анны письма Вронского. И по закону, как глава семьи, он имел право на просмотр переписки всех своих домашних. Закон целиком на его стороне. Анна боится, что он «отнимет сына», и по закону он имел такое право.
У Анны нет никаких прав, и она это очень больно чувствует. В сущности, ее положение было безвыходным. Добиваясь развода, она добивалась абсурда. Если бы Каренин дал ей развод, указав на ее вину, т.е. доказав очевидное, а именно то, что она покинула семью и уехала с Вронским в Италию, она бы утратила по закону того времени право вступить в новый брак.
Для того, чтобы Анна могла выйти замуж за Вронского, нужно, чтобы Каренин при разводе принял вину на себя. Но Каренин считал, что это было бы «обманом перед законом божеским и человеческим». Поэтому он медлит, зная, что разбирательство по закону (он уже побывал у адвоката) погубит Анну...
1 вед.: Свою задачу художник Толстой видел не в том, чтобы «неоспоримо разрешить вопрос», а в том, чтобы научить любить жизнь «во всех ее проявлениях». «Ежели бы мне сказали, что то, что я пишу, будут читать теперешние дети лет через 20, – пишет Толстой, – и будут над ним плакать и смеяться и научатся любить жизнь, «я бы посвятил ему всю свою жизнь и все свои силы».
С тех пор как Толстой сказал эти слова, прошло не 20 лет, а много больше лет. Больше века прошло... Но его слова не утратили своей живой интонации. Они как будто сказаны сегодня и обращены к нам, к тем, кто перечитывает сейчас или впервые открывает его бессмертные книги.
А закончим мы наше повествование о «мысли семейной» в романе «Анна Каренина» стихотворением Инны Кабыш о любви Анны к Вронскому и не только... И. Кабыш определяет жанр своих стихов как стихопроза, т.е. проза в стихах.
Инна Кабыш – лауреат Пушкинской премии (1996), присуждаемой фондом Альфреда Тепфера (Гамбург) и премии Имени Антона Дельвига (2005).
Теперь-то я вижу, что никто не виноват:
ни Вронский, ни свет.
Просто любовь бывает «тонкая» и «широкая»,
и Анна любила «тонко»,
а где тонко, там и рвется.
Широкая любовь – куст,
У нее много ветвей.
Женщина любит мужчину как мужчину,
как нечто противоположное,
как врага, –
это та «ветвь», о которой сказано:
«и к мужу твоему влечение твое»
Женщина любит мужчину как собственного
как живот,
как часть себя.
Женщина любит мужчину как брата –
как сорок тысяч братьев! –
как родную кровь,
как старшего.
Женщина любит мужчину как родину:
как Медея,
для которой измена Ясона –
измена родины.
Женщина любит мужчину как хозяина,
ибо сказано:
«и он будет господствовать над тобой».
Женщина любит всем «кустом»,
всею собой:
женой, матерью, рабой.
Анна любит одной «ветвью»:
как любовница.
Это красиво и сильно,
и это вся она:
ей больше нечем любить.
Любовь Анны не куст, а цветок в вазе:
прекрасный,
благоухающий,
но без корня и на одном тонком стебле.
Цветок гибнет, потому что он цветок.
Литература
Бабаев Э.Г. «Анна Каренина» Л.Н. Толстого – «Роман широкого дыхания». – В кн.: Бабаев Э.Г. Из истории русского романа XIX в. – М., 1984, с. 117-236.
Белоус И.А. Заключительный урок по роману Л.Н. Толстого «Анна Каренина». // Литература в школе. – 2005. – №9. – с. 30-32.
Дворкина Е.М. Погасшая свеча: Литературно-музыкальная композиция по роману Л.Н. Толстого «Анна Каренина». // Читаем, учимся, играем. – 2003. – №7. – с. 25-28.
Полтавец Е. «Анна Каренина» в современной школе. // Литература. – 2003. – янв. (№1). – с. 5-12.
Проскурина Т.Д. семейное отношение в рамках А.С. Пушкина «Евгений Онегин» и Л.Н. Толстого «Анна Каренина» в контексте времени. // Филологические науки. – 2000. – №2. – с. 93-98.
Тарасов А. Является ли праведницей Анна Каренина? // Литература в школе. – 2001. – №3. – с. 2-5.
137 лет назад Лев Толстой дописал «Анну Каренину» — роман, ставший классикой мировой литературы, но за который в конце XIX века на автора «взъелись» и критики, и читатели.
17 апреля 1877 года Лев Толстой закончил работу над романом «Анна Каренина». Прототипами многих персонажей стали реальные люди — часть портретов и характеров классик «рисовал» с окружающих его друзей, родственников и просто знакомых, а героя по имени Константин Левин нередко называют альтер-эго самого автора. АиФ.ru рассказывает, о чем повествует великий роман Толстого и почему «Анна Каренина» превратилась в «зеркало» своей эпохи.
Два брака
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», — эта фраза открывает первый том «Анны Карениной» и задает настроение всему роману. На протяжении восьми частей автор описывает радости и тяготы отдельно взятых семей: супружеские измены, свадьбы и рождение детей, ссоры и переживания.
В основе произведения две сюжетные линии: а) отношения замужней Анны Карениной и молодого и страстно влюбленного в нее Алексея Вронского; б) семейная жизнь помещика Константина Левина и Кити Щербацкой. Причем на фоне первой пары, переживающей страсть и ревность, у второй — настоящая идиллия. Кстати, в одном из ранних вариантов роман назывался «Два брака».
На чужом несчастье
Жизни Анны Карениной, казалось бы, можно только позавидовать — женщина из высшего общества, она замужем за знатным чиновником и растит с ним сына. Но все ее существование переворачивает случайная встреча на вокзале. Выходя из вагона, она обменивается взглядом с молодым графом и офицером Вронским. Вскоре пара снова сталкивается — теперь уже на балу. Даже влюбленная во Вронского Кити Щербацкая замечает, что его тянет к Карениной, а та, в свою очередь, испытывает интерес к новоявленному поклоннику.
Но Анне нужно возвращаться в родной Петербург — к мужу и сыну. Настойчивый и упрямый Вронский следует за ней — нисколько не смущаясь ее статуса, он начинает ухаживать за дамой. В течение года герои встречаются на балах и светских раутах, пока не становятся любовниками. За развитием их отношений наблюдает все высшее общество — в том числе и Алексей Каренин, супруг Анны.
Несмотря на то, что героиня ждет ребенка от Вронского, муж не дает ей развода. При родах Анна чуть не умирает, однако уже через месяц после выздоровления уезжает за границу — вместе с Вронским и их маленькой дочкой. Сына же она оставляет на попечении отца.
Но жизнь с любовником не приносит ей счастья. Анна начинает ревновать Вронского, а тот, хоть и любит, но тяготится ею и тоскует. Возвращение в Петербург ничего не меняет — тем более что бывшие друзья избегают их общества. Тогда герои едут сначала в деревню, а потом в Москву — правда, их отношения от этого не становятся крепче. После особенно сильной ссоры Вронский уезжает, чтобы навестить мать. Каренина следует за ним и на вокзале к ней приходит решение, как можно разрешить эту ситуацию и «развязать» всем руки. Она бросается под поезд.
Вронский тяжело переживает утрату и уезжает добровольцем на войну. Их маленькую дочь берет на воспитание Алексей Каренин.
Второй шанс Левина
Параллельно Толстой разворачивает еще одну сюжетную линию: описывает историю Кити Щербацкой и Константина Левина. 34-летний помещик был влюблен в 18-летнюю Кити и даже решился сделать ей предложение, но она тогда была увлечена Вронским и отказала. Вскоре офицер уехал за Анной, и Щербацкая осталась «у разбитого корыта». На нервной почве девушка заболела, а Левин укатил обратно — в деревню, управлять своим именьем и работать вместе с крестьянскими мужиками.
Однако Толстой дал своим героям второй шанс: на званом обеде пара снова встретилась. Кити понимает, что она любит Левина, а тот осознает, что его чувства к девушке вовсе не угасли. Герой во второй раз предлагает Щербацкой руку и сердце — и в этот раз она отвечает согласием. Сразу после венчания пара уезжает в деревню. Несмотря на то, что поначалу совместная жизнь дается им нелегко, они счастливы — Кити поддерживает мужа, когда у того умер брат, и рожает Левину ребенка. Именно так, по мнению Толстого, и должна выглядеть семья, а между супругами непременно должна быть духовная близость.
Зеркало эпохи
Как писал Сергей Толстой, сын классика, «От реалистического романа, каков "Анна Каренина", требуется прежде всего правдивость; поэтому для него материалом послужили не только крупные, но и мелкие факты, взятые из действительной жизни». Но что могло натолкнуть автора на такой сюжет?
В XIX веке развод был редким явлением. Общество сурово осуждало и презирало женщин, которые осмеливались оставить семью ради другого мужчины. Однако прецеденты случались — в том числе и в семействе Толстого. Например, его дальний родственник Алексей Толстой женился на Софье Бахметевой — когда пара познакомилась, Бахметева уже состояла в браке с другим и имела дочь. В какой-то мере, Анна Каренина — собирательный образ. Некоторые черты ее внешности напоминают Марию Гартунг — дочь Пушкина, а характер героини и ситуацию, в которой она оказалась, автор «соткал» из нескольких разных историй. Эффектный финал тоже был взят из жизни — под поездом погибла сожительница соседа Толстого по Ясной Поляне — Анна Пирогова. Она очень ревновала своего возлюбленного, а как-то поссорилась с ним и уехала в Тулу. Через три дня женщина передала через ямщика письмо своему сожителю, а сама бросилась под колеса.
Тем не менее критиков возмутил роман Толстого. Анну Каренину называли безнравственной и аморальной — то есть «в реальности» читатели к ней относились точно так же, как и светские персонажи в книге. Ряд нападок вызвало и описание автором сцены близости между его героиней и Вронским. Михаил Салтыков-Щедрин отозвался об «Анне Карениной» как о «коровьем романе», где Вронский — «влюбленный бык», а Николай Некрасов написал эпиграмму:
ОБ ОТРАЖЕНИИ ЖИЗНИ
В „АННЕ КАРЕНИНОЙ“
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ С. Л. ТОЛСТОГО
Работа романиста, если он не подражатель, состоит в комбинировании разных, известных ему из жизни, обстоятельств места, времени и образа действий для выражения своих идей и своего отношения к настоящей или прошедшей действительности. От реалистического романа, каков «Анна Каренина», требуется прежде всего правдивость; поэтому для него материалом послужили не только крупные, но и мелкие факты, взятые из действительной жизни. Догадки и воспоминания о том, откуда взяты эти факты, широко использованные в романе, интересны не только для изучения работы и биографии автора, — они дают живое изображение быта, современного роману.
В литературе об «Анне Карениной» есть указания на разные отражения в ней фактов действительной жизни 1 . В следующих строках я поставил себе целью дополнить эти указания некоторыми, мне известными, подробностями.
Толстой не любил говорить о процессе своего творчества; однако, кое-что он все-таки высказал. В письме к кн. Волконской от 3 мая 1864 г. он так ответил на вопрос, с кого списан Андрей Болконский в «Войне и мире»: «Андрей Болконский никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей или мемуаров. Я бы стыдился печататься, ежели бы мой труд состоял в том, чтобы писать портреты, разузнать, запомнить».
В письме к Н. Н. Страхову от 26 апреля 1876 г. Толстой писал: «Если бы я хотел словами сказать все то, что имел в виду выразить романом [«Анной Карениной»], то я должен был бы написать роман — тот самый, который я написал, сначала. И если критики теперь уже понимают и в фельетоне могут выразить то, что я хочу сказать, то я их поздравляю и смело могу уверить, что qu’ils savent plus long que moi [знают больше, чем я]... Во всем, почти во всем, что я писал, мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собой для выражения себя; но каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна и без того сцепления, в котором она находится. Само же сцепление составлено не мыслию (я думаю), а чем то другим и выразить основу этого сцепления непосредственно словами нельзя; а можно только посредственно словами, описывая образы, действия, положения».
В своих воспоминаниях о посещении Ясной Поляны в августе 1883 г. Г. А. Русанов передает следующий свой разговор со Львом Николаевичем 2 . Он спросил: «— Взята ли Наташа Ростова с действительно существующего лица или нет? — Да, отчасти взята с натуры. — А кн. Андрей? — Он ни с кого не списан. У меня есть лица списанные и не списанные с натуры. Первые уступают последним, хотя списывание с натуры дает им эту несравненную яркость красок и изображения. Но зато это изображение страдает односторонностью». Запись слов Толстого в передаче Русанова едва ли точна. Однако, повидимому, Лев Николаевич признал, что у него есть лица, списанные с натуры. Он нередко давал своим действующим лицам имена, похожие на имена известных ему людей; в «Анне Карениной»: Облонский — Оболенский, Левин — Лев, Вронский — Воронцов, Щербацкие — Щербатовы и др. А в своих черновиках и вариантах он иногда прямо называл своих героев именами своих знакомых. Однако, это не значит, что он писал их портреты. Взяты только, так сказать, скелеты; плоть и кровь того или другого лица романа взяты не только от одного человека, но и от других людей, родственных ему по типу. Поэтому можно утверждать, что все действующие лица Толстого — собирательные типы, а не портреты.
Как зародилась «Анна Каренина»?
В своем дневнике С. А. Толстая записала: «Сережа все приставал ко мне дать ему почитать что-нибудь старой тетке вслух. Я ему дала «Повести Белкина» Пушкина. Но оказалось, что тетя заснула, и я, поленившись итти вниз, отнести книгу в библиотеку, положила ее на окно в гостиной. На другое утро, во время кофе, Лев Николаевич взял эту книгу и стал перечитывать и восхищаться» 3 .
Это было 19 марта 1873 г. Мне было десять лет. Детские воспоминания держатся дольше других, и я хорошо помню этот день и не раз вспоминал о нем. После чтения, которое, по моему воспоминанию, происходило не наверху в гостиной, а внизу, в комнате тетеньки, я не ушел и стал перелистывать том Пушкина. Отрывок «Гости съезжались на дачу» мне показался скучным, и мне было досадно, что нет продолжения. Я положил книгу на стол, открытую на этом отрывке. Вошел отец, взял книгу и сказал: «Вот как надо писать!». Я хорошо помню эти слова особенно потому, что тогда я недоумевал, почему мог ему понравиться этот отрывок.
Эпиграф «Анны Карениной» — «Мне отмщение, и аз воздам» — находится во «Второзаконии» (гл. 32, стих 35) и приведен в «Послании к Римлянам» ап. Павла (гл. 12, стих 19). Иными словами, это изречение значит: поступки против нравственного закона неминуемо караются, что и случилось с Анной.
Лев Николаевич в то время идеализировал семейную жизнь и считал измену мужу или жене безусловно безнравственным поступком. Это он и хотел показать в своем романе. В то время он читал много английских семейных романов и иногда подшучивал над ними, говоря: «Эти романы кончаются тем, что он заносит свою руку round her waist [вокруг ее талии], женится и получает имение и баронетство. Эти романисты кончают роман тем, что он и она женятся. Но роман надо писать не столько о том, что произошло до их женитьбы, сколько о том, что произошло после женитьбы».
Общеизвестно, что самоубийство Анны навеяно самоубийством сожительницы соседа Толстого по Ясной Поляне, А. Н. Бибикова, — Анны Степановны Пироговой, случившимся 6 января 1871 года. (Почему-то некоторые комментаторы Толстого называют ее Зыковой, тогда как на ее могильной плите в ограде Кочаковской церкви ясно начертано: «Пирогова».)
С. А. Толстая писала своей сестре Т. А. Кузминской об этом происшествии следующее: «Еще у нас случилась драматическая история. Ты помнишь у Бибикова Анну Степановну? Ну вот эта Анна Степановна ревновала к Бибикову всех гувернанток. Наконец к последней она так ревновала, что Александр Николаевич рассердился и поссорился с ней, следствием чего было, что Анна Степановна уехала от него в Тулу совсем. Три дня она пропадала, наконец в Ясенках [впоследствии станция Щекино] на третий день в 6 часов вечера она явилась на станцию с узелком. Тут она дала ямщику письмо к Бибикову, просила его свезти и дала ему один рубль. Письмо Бибиков не принял, а когда ямщик вернулся на станцию, он узнал, что Анна Степановна бросилась под вагоны и поезд ее раздавил до смерти». Эпилогом к этой драме была женитьба А. Н. Бибикова на той гувернантке, к которой его приревновала Анна Степановна. В своем дневнике (I, стр. 44—45) С. А. Толстая так описывает Анну Степановну: высокая, полная женщина, с русским типом лица и характера, брюнетка с серыми глазами, но некрасивая, хотя очень приятная.
Толстой воспользовался лишь фактом самоубийства Пироговой. Ни по своему характеру, ни по наружности, ни по общественному положению она не была похожа на Анну Каренину. Пирогова происходила из мелкобуржуазной среды, была хорошей хозяйкой, мало образована, не имела средств к жизни и жила у Бибикова чем-то вроде экономки.
Т. А. Кузминская в своих воспоминаниях 4 говорит, что «Мария Александровна Гартунг, дочь А. С. Пушкина, послужила типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью. Л. Н. сам признавал это». Он встретил ее в 1868 г. в гостях у генерала Тулубьева. Она была, подобно Анне Карениной на балу, в черном платье. «Ее легкая походка легко несла ее довольно плотную, но прямую и изящную фигуру. Меня познакомили с ней. Л. Н. еще сидел за столом. Я видела, как он пристально разглядывал ее. — Кто это? — спросил он, подходя ко мне. — Madame Гартунг, дочь поэта Пушкина. — Да-а, протянул он, теперь я понимаю. Ты посмотри, какие у нее арабские завитки на затылке. Удивительно породистые». О том, что М. А. Гартунг была в кружевном черном платье и что Л. Н. обратил внимание на завитки на ее затылке, я слышал также от моей матери. Но, может быть, воображая себе наружность Анны, Толстой вспоминал также и других женщин, например, Александру Алексеевну Оболенскую, урожденную Дьякову, к которой он одно время был неравнодушен, или ее сестру, Марию Алексеевну. Насколько приблизительны догадки о прототипах Толстого, можно видеть из вариантов и черновиков к роману, наглядно показывающих, как в процессе работы автора менялись и внутренний облик действующих лиц и их наружность. По мере развития романа, образ Анны постепенно морально повышался, образы же Каренина и Вронского, наоборот, снижались.
Самый сюжет романа, относящийся к Анне, мог быть навеян историей Марии Алексеевны Дьяковой, бывшей замужем за Сергеем Михайловичем Сухотиным, покинувшей его и в 1868 г. вторично вышедшей замуж за С. А. Ладыженского. Разумеется, Толстому были известны и другие подобные же любовные истории. Например, дочь кн. П. А. Вяземского, бывшая замужем за П. А. Валуевым, была увлечена графом Строгановым; она умерла в 1849 г.; говорили, что она отравилась. Другой пример так называемого незаконного сожительства дала одна случайная встреча. Летом 1872 г. мы всей семьей отправились в самарское имение, незадолго купленное моим отцом. Проезжая на пароходе от Нижнего до Самары, мы познакомились с кн. Е. А. Голицыной (урожденной Чертковой) и ее гражданским мужем Н. С. Киселевым. Помню, моя мать говорила, что открытое сожительство с Киселевым Голицыной, покинувшей своего мужа, считалось в обществе скандальным, но ей это извиняли, потому что у нее, будто бы, был плохой муж, — чем плохой, не знаю. Киселев был в то время сильно болен туберкулезом легких; Голицына везла его на кумыс. Я помню его тяжелый кашель и худобу. Впоследствии мы узнали, что он вскоре умер. О его смерти тогда рассказывали одну подробность, использованную в «Анне Карениной» при описаний смерти Николая Левина. Перед смертью Киселев лежал неподвижно, все думали, что он уже умер, и кто-то сказал: «Кончился», но он одними губами проговорил: «Нет еще». В романе (ч. 5, гл. XX) священник сказал про умирающего Николая Левина: «Кончился». «... но вдруг слипшиеся усы мертвеца шевельнулись, и ясно в тишине послышались из глубины груди определенно-резкие звуки: — Не совсем... Скоро».
Откуда фамилия Каренин?
Лев Николаевич начал с декабря 1870 г. учиться греческому языку и скоро настолько освоился с ним, что мог восхищаться Гомером в подлиннике. В 1876 или 1877 г. я под его руководством с большим интересом прочел два отрывка из «Одиссеи». Однажды он сказал мне: «Каренон — у Гомера — голова. Из этого слова у меня вышла фамилия Каренин». Не потому ли он дал такую фамилию мужу Анны, что Каренин — головной человек, что в нем рассудок преобладает над сердцем, т. -е. чувством?
Некоторые комментаторы предполагают, что прототипом Каренина был С. М. Сухотин. Общее у Сухотина с Карениным было то, что жена Сухотина покинула его и затем вышла замуж за Ладыженского. Я плохо помню Сухотина и не знаю, насколько он был похож на Каренина, но мне кажется, что он не был типичным чиновником. Он был довольно богатым помещиком и служил в Москве, в дворцовой конторе, а не в Петербурге, в министерстве. Есть предположение, что в Каренине есть черты П. А. Валуева. Валуев был человеком широко образованным, умеренно либеральным и вместе с тем сухим формалистом. Будучи министром, Валуев, так же, как Каренин, был занят делами об «инородцах»; при нем возникло дело о хищнической продаже башкирских земель, бывшее одной из причин его отставки. Делами об «инородцах» был занят также приятель детских лет Толстого, дядя его жены, Владимир Александрович Иславин, служивший в министерстве государственных имуществ и написавший статью «Самоеды в общественном и домашнем быту». В Иславине также можно найти общие черты с Карениным. Иславин всю жизнь тянул служебную лямку и дослужился до чина тайного советника. Есть в Каренине и черты свояка Толстого, А. М. Кузминского, честолюбивого, корректного судебного деятеля.
Каренин также несколько похож на знакомого Толстого, барона Владимира Михайловича Менгдена (1826—1910), помещика и чиновника, дослужившегося до должности члена Государственного совета. По отзывам людей, его знавших, он был деятельным и корректным служакой, но черствым человеком. Говорили, что его два сына были неудачниками вследствие его тяжелого характера и строгости. Я помню только, что он был небольшого роста и непривлекателен. Его жена, Елизавета Ивановна (1822—1902), урожденная Бибикова, по первому мужу кн. Оболенская, была красива. В своем дневнике Толстой записал про нее: «Она прелесть, и какие могут быть отрадные отношения. Отчего я с сестрой не нахожу такого наслаждения? Может быть вся прелесть состоит в том, чтобы стоять на пороге любви». Описывая чету Карениных, он мог вообразить себе чету Менгденов и то, что случилось бы, если б она изменила мужу.
Предположение, что прототипом Каренина был К. П. Победоносцев, едва ли верно.
Облонский также тип собирательный. Обыкновенно предполагают, что Облонский списан с Василия Степановича Перфильева (1826—1890), приятеля Льва Николаевича, женатого на его троюродной сестре, Прасковье Федоровне, дочери известного Федора Толстого, прозванного американцем. В 70-х годах Перфильев был московским гражданским вице-губернатором, а с 1878 г. — губернатором. Общее с Облонским у него было: склонность к удовольствиям и комфорту, добродушие, некоторый либерализм, благовоспитанность и так называемая порядочность. Но такие черты были свойственны и другим представителям высшего круга дворянства, привыкшим к роскоши, разорявшимся и по необходимости поступавшим на службу. В Стиве Облонском можно также видеть черты некоторых представителей рода князей Оболенских, на что указывает и его фамилия. Толстой знал следующих Оболенских: Андрея Васильевича, мужа А. А. Дьяковой, Дмитрия Александровича, либерального сановника, его брата Юрия Александровича, прожившего свое состояние, Дмитрия Дмитриевича, разорившегося от неудачных предприятий, Леонида Дмитриевича (мужа племянницы Льва Николаевича, Елизаветы Валериановны) и др. Наружность Леонида Дмитриевича Оболенского (1844—1888) была похожа на наружность Степана Аркадьевича — довольно большой рост, белокурая борода, широкие плечи. Его добродушие, склонность к приятному препровождению времени также напоминают Облонского. Это подтверждается и тем, что в некоторых черновых вариантах романа Облонский назван Леонидом Дмитриевичем. Мало вероятно предположение, что в Облонском можно видеть черты Дмитрия Дмитриевича Оболенского; насколько мне известно, Дмитрий Дмитриевич не увлекался женщинами, был добрым семьянином, неудачным дельцом и не был таким жуиром, каким изображен Стива Облонский.
Жена Стивы Облонского, Дарья Александровна (Долли), похожа на многих многодетных матерей и жен, которых знал Толстой. В ней есть черты С. А. Толстой, бывшей уже в 1872 г. матерью пятерых детей. Существовала и Долли (Дарья Александровна) Оболенская, жена Д. А. Оболенского, но в ней можно видеть скорее кн. Мягкую, чем Долли Облонскую.
Вронский — типичный гвардейский офицер из богатой аристократической семьи. Служба в гвардии накладывала определенный отпечаток на гвардейских офицеров. Не знаю, взяты ли с известного лица индивидуальные особенности Вронского — его энергичность, твердость его характера, ограниченность и условность его нравственных правил, его честолюбие, отношения к товарищам и женщинам. Толстой мог вспомнить гвардейских офицеров, знакомых ему по Крымской кампании, или тех, которых он знал во время своего пребывания в Петербурге.
Энергичная, сильная, некрасивая фигура Левина, его парадоксы, его склонность восставать против общепризнанных авторитетов, его искренность, отрицательное отношение к земству и суду, увлечение хозяйством, отношения с крестьянами, разочарование в науке, обращение к вере и многое другое, о чем будет сказано при обзоре отдельных эпизодов романа, — все это может быть с полным правом отнесено к самому Толстому. Это как бы плохой фотографический портрет Льва Николаевича 70-х годов. Но так же, как фотография улавливает лишь один момент изображаемого лица, так в переживаниях Левина отобразился лишь один период жизни Толстого. И в этой фотографии нет главного, что отличает Толстого от Левина, — нет творчества Толстого. Вместо этого Левин пишет дилетантскую статью о сельскохозяйственных рабочих. В ней отразилось лишь увлечение Толстого сельским хозяйством, увлечение, уже остывшее во время писания «Анны Карениной». На субъективное значение образа Левина в литературе указывалась еще в 80-х годах 5 .
В Кознышеве, мне кажется, есть черты Б. Н. Чичерина. Общее между ними: обширная эрудиция, умеренно либеральные взгляды, самоуверенность и то качество, которое называлось безукоризненной порядочностью. Лев Николаевич одно время был близок с Чичериным, был с ним «на ты», но затем разочаровался в нем, отрицательно относясь к его гегельянству и, якобы, научным взглядам. Ученые исследования Чичерина по государственному праву и др., подобно книге Кознышева, не имели успеха в широкой публике.
Образ Николая Левина скорее, чем другие лица, выведенные в романе, можно назвать портретом. Толстой воспользовался для его изображения жизнью, характером и наружностью своего брата Дмитрия Николаевича. Об этом будет сказано далее, при сравнении отдельных эпизодов романа с действительностью.
Семья Щербацких типична для семей зажиточных помещиков, проводивших зимы в Москве, где они «вывозили в свет» своих дочерей. Такой семьей была семья кн. Сергея Александровича Щербатова, директора Лосиной фабрики. Одно время Толстой увлекался его дочерью, Прасковьей Сергеевной, впоследствии вышедшей замуж за известного археолога гр. С. А. Уварова. Такой же семьей была семья кн. Александра Алексеевича Щербатова, бывшего одно время московским городским головою. Припоминаются мне и другие подобные же семьи — кн. Трубецких, Львовых, Олсуфьевых, Сухотиных, Перфильевых, Горчаковых и др. В описании семьи Щербацких есть и черты семьи Берсов. В одном варианте романа говорится о Щербацких, как об очень небогатой семье. Также небогаты были Берсы. Также у Берсов были три дочери. Однако, семья Берсов не принадлежала к московскому высшему дворянскому обществу.
В Кити можно найти много черт, общих с молодой Софьей Андреевной, а в матери Кити есть черты матери Софьи Андреевны — Любови Александровны, урожденной Иславиной.
Перехожу к соображениям о происхождении отдельных эпизодов романа и о прототипах второстепенных лиц, в нем появляющихся.
Первая часть
Глава V. Левин, так же, как Толстой, отрицательно относится к земству. Дело в том, что земство имело право облагать земельным и другими налогами все сословия уезда и губернии, между тем как цензовые земские собрания состояли преимущественно из помещиков и происходили под председательством предводителя дворянства. Вследствие такого положения на должности председателя и членов земских управ, мировых судей и другие должности избирались обыкновенно небогатые помещики, нередко плохо работавшие и с несоразмерно большими окладами. Слова Левина, что земская служба «это — средство для уездной coterie [клики] наживать деньжонки», были особенно приложимы к некоторым помещикам, бывшим крепостникам, Крапивенского уезда, которые враждебно относились к Толстому во время его службы мировым посредником, потому что при разверстывании земли между помещиками и крестьянами он вел дело беспристрастно, а не в их пользу.
Глава V. У Левина «три тысячи десятин в Каразинском уезде». У Толстого в начале 70-х годов также были крупные родовые имения — около 750 десятин в Ясной Поляне, около 1 200 десятин при селе Никольском-Вяземском и купленное в 1871 г. большое имение (2 500 десятин) в Самарской губернии. Впоследствии он купил еще 4 000 десятин в Самарской губернии.
Глава VI. Левин думал про себя, что, по мнению светского общества, он — «помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди». В прежнее время в высшем дворянском кругу к неслужащим дворянам относились с некоторым пренебрежением. Помню, как один пожилой помещик сказал мне: «Уважающему себя дворянину надо стараться быть к пятидесяти годам либо действительным статским советником, либо полковником или генералом в отставке».
Глава X. Облонский «отдавал приказания липнувшим к нему татарам». В больших московских ресторанах официантами в то время служили по большей части артели касимовских и казанских татар.
Глава X. Облонский говорит: «— Вы все Левины дики». В письме к А. А. Толстой Лев Николаевич писал в октябре 1865 г.: «В вас есть общая нам толстовская дикость. Недаром Федор Иванович [Толстой-американец] татуировался».
Глава XIV. Толстой, так же, как Левин, относился отрицательно к спиритизму и в своих разговорах высказывал те же доводы, что и Левин. Впоследствии в «Плодах просвещения» он осмеял спиритов.
Глава XXII. Бал, описанный в романе, происходил так, как он происходил в те времена во многих домах. Порядок танцев был такой: начинался бал с легкого вальса. Затем следовали четыре кадрили, потом мазурка с фигурами. После мазурки делался перерыв; пары, танцовавшие мазурку, обыкновенно вместе ужинали. Последним танцем был котильон — кадриль с разными фигурами, например — grand-rond (большой хоровод), chaîne (цепь) с вводными танцами — вальсом, мазуркой, галопом, гроссфатером и др. Дамы особенно дорожили мазуркой: на нее кавалеры приглашали тех дам, которые им больше нравились.
В лице Егорушки Корсунского Толстой изобразил Николая Сергеевича Римского-Корсакова (1829—1875), сына С. А. Римского-Корсакова и двоюродной сестры А. С. Грибоедова, Софьи Алексеевны, послужившей ему, по преданию, прототипом Софьи в «Горе от ума». Богач и красавец, элегантный, остроумный и веселый, он был в числе первых львов Петербурга и Москвы, любимцем света, душой балов и веселых затей. Он окончил Московский университет, затем служил вяземским предводителем дворянства; во время Крымской кампании поступил на военную службу и участвовал в обороне Севастополя. Толстой прекрасно знал его и его жену, Варвару Дмитриевну, урожденную Мергасову, считавшуюся одной из первых московских красавиц.
Глава XXIV. Прототип Николая Левина, как сказано, — брат Льва Николаевича, Дмитрий. Подобно Николаю Левину, он жил в юности, как монах, строго исполняя церковные обряды и избегая всяких удовольствий, в особенности женщин; над ним также смеялись, и его прозвали Ноем; также «вдруг его прорвало, он сблизился с самыми гадкими людьми и пустился в самый беспутный разгул». Также он бил мальчика в припадке гнева, также дал какому-то недобросовестному человеку вексель, по которому пришлось платить его братьям, Льву и Сергею, также жил с некоей Машей, выкупленной им из публичного дома, также злоупотреблял алкоголем и т. д. 6 . В одном только есть различие между Николаем Левиным и Дмитрием Толстым. Николай Левин высказывает некоторые социалистические идеи и задумывает вместе с социалистом Крицким учредить слесарную артель на кооперативных началах; этого не мог предпринять Дмитрий Николаевич Толстой, умерший в 1856 г.; он только обдумывал некоторые улучшения в крепостных отношениях между помещиками и крестьянами, о чем сохранилась его записка (рукопись).
Глава I, XXVI и XXVII. Левин в своем имении, его кабинет, оленьи рога, отцовский диван, пудовые гимнастические гири, собака Ласка, корова Пава и пр. — все это напоминает холостую жизнь Толстого в Ясной Поляне. С Толстым жила его пожилая родственница и воспитательница, Татьяна Александровна Ергольская. В черновиках романа есть упоминание о жившей с Левиным его мачехе, выпущенное в окончательном тексте. В Ясной Поляне жила и Агафья Михайловна, бывшая горничная бабушки Толстого, Пелагеи Николаевны, одно время бывшая ключницей. Однако, в жизни Толстого она не играла той роли, которую играла Агафья Михайловна в жизни Левина. Об Агафье Михайловне, этой оригинальной представительнице бывших дворовых, писали Т. А. Кузминская, Т. Л. Толстая («Друзья и гости Ясной Поляны») и И. Л. Толстой в своих воспоминаниях.
«Левин едва помнил свою мать. Понятие о ней было для него священным воспоминанием...». Толстой также не помнил своей матери и также идеализировал ее.
Глава XXVIII. «— У каждого есть в душе свои skeletons [скелеты]», — говорит Анна. Это выражение взято из английских романов. Выражением skeletons in the closet (скелеты в чулане) назывались постыдные тайны человека или семьи, которые тщательно скрываются от посторонних.
Глава XXIX. Анна в вагоне испытывает тряску и резкие переходы от тепла к холоду. В 70-х годах на железных дорогах еще не было удобств, введенных позднее: не было пульмановских тележек, парового отопления, электрического освещения и т. п. В первом классе были кресла, раскладывавшиеся на ночь.
Глава XXXII. Графиня Лидия Ивановна некоторыми чертами напоминает гр. Антонину Дмитриевну Блудову (1812—1891), дочь Д. Н. Блудова, министра внутренних дел при Николае I и председателя Государственного совета при Александре II. Она была близка к славянофильству, занималась благотворительной деятельностью, носившей религиозный характер. Толстой бывал у Блудовых в 1856—1857 гг., как видно из его дневника.
Глава XXXIV. Эпизод с новой каской, в которую офицер Бузулуков наложил взятые им на балу фрукты и конфеты, что считалось крайне неприличным, действительно произошел с каким-то офицером. Я в то время слышал об этом анекдоте.
Вторая часть
Главы I—III. Болезнь Кити после ее романа с Вронским напоминает болезнь свояченицы Толстого, Татьяны Андреевны Кузминской (урожденной Берс), после ее неудачного романа с братом Льва Николаевича, Сергеем Николаевичем, о чем она рассказывает в своих воспоминаниях.
Глава V. Действительный случай послужил материалом для рассказа о том, как два офицера преследовали жену титулярного советника и как Вронский мирил их с ее мужем. 15 марта 1874 г. Толстой писал своей свояченице, Т. А. Кузминской: «Спроси у Саши брата, можно ли мне в романе, который я пишу, поместить историю, которую он мне рассказывал об офицерах, разлетевшихся к мужней жене вместо мамзели и как он их вытолкнул и потом они извинялись... История эта прелестна сама по себе, да и мне необходима».
Глава VII. Разговор Каренина о всеобщей воинской повинности относится к указу 1 января 1874 г., которым двадцатипятилетний срок солдатской службы был сокращен до шести лет и воинская повинность распространена на все сословия.
У гр. Лидии Ивановны был миссионер из Индии сэр Джон. В начале 70-х годов Толстой познакомился в Москве с приехавшим из Индии миссионером Mr. Long. Последний приезжал в Ясную Поляну. Помню его окладистую седую бороду, его плохой французский язык и как, ища тему для разговора с моей матерью, он несколько раз спрашивал ее: «Avez-vous été à Paris? [Были ли вы в Париже?]». Отец нашел его мало интересным.
Главы XII—XVII. Эти главы опять напоминают холостую жизнь Толстого в Ясной Поляне. Колпик — это название одной из его лошадей (смирная буланая лошадка); Ласка — это сеттер Дора; Чефировка, Суры — селения Крапивенского уезда. Продажа Облонским леса на сруб купцу Рябинину напоминает, как в 60-х годах Толстой продал лес на сруб в своем имении Никольском-Вяземском купцу Черемушкину. Повидимому, он вспомнил фамилию Черемушкина, назвав покупателя леса у Облонского Рябининым (черемуха и рябина).
«Левин начал... сочинение о хозяйстве, план которого состоял в том, чтобы характер рабочего в хозяйстве был принимаем за абсолютное данное, как климат и почва, и чтобы, следовательно, все положения науки о хозяйстве выводились не из одних данных почвы и климата, но из данных почвы, климата и известного неизменного характера рабочего». Повидимому, это одна из мыслей Толстого того времени, когда он занимался сельским хозяйством. В 60-х и 70-х годах крестьяне, недавно избавившиеся от барщины, еще не привыкли к новым условиям работы у землевладельцев и противились нововведениям. Это могло навести Толстого на мысль о неизменности характера сельскохозяйственного рабочего.
Глава XVIII. «Мать Вронского, узнав о его связи [с Карениной], сначала была довольна... ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем свете». В своей «Исповеди» Толстой пишет: «Добрая тетушка моя, чистейшее существо, с которой я жил, всегда говорила мне, что она ничего не желала бы так для меня, как того, чтобы я имел связь с замужней женщиной: «Rien ne forme un jeune homme comme une liaison avec une femme comme il faut».
Главы XXIV и XXV. Толстой никогда не бывал на офицерских скачках. Он описал их по расспросам у людей, бывавших на них. Ему помогло его основательное знание лошади и верховой езды. Много подробностей ему сообщил его хороший знакомый, коннозаводчик кн. Д. Д. Оболенский. Он же рассказал, как об исключительном случае, о том, как на красносельских скачках кн. Дмитрий Борисович Голицын, подобно Вронскому, неловким движением, при перескакивании через препятствие, сломал спину своей лошади. Название лошади Фру-Фру взято из одной французской комедии. Махотин, выигравший скачку, напоминает, по мнению Д. Д. Оболенского, А. Д. Милютина, сына военного министра 7 .
Глава XXVI. Упоминающийся здесь знаменитый путешественник по Китаю — вероятно И. Я. Пясецкий; его книга «Путешествие по Китаю» была издана в 1874 г.
Главы XXXII и XXXIII. Мадам Шталь и ее воспитанница Варенька, по свидетельству Софьи Андреевны, напоминают кн. Елену Александровну Голицыну, урожденную Дондукову-Корсакову, и ее воспитанницу Катеньку. Рассказ о происхождении Вареньки взят из семейных преданий Толстых.
В романе мы читаем о мадам Шталь: «Когда она родила, уже разведясь с мужем, первого ребенка, ребенок этот тотчас же умер, и родные г-жи Шталь, зная ее чувствительность и боясь, чтоб это известие не убило ее, подменили ей ребенка, взяв родившуюся в ту же ночь и в том же доме в Петербурге дочь придворного повара. Это была Варенька». Толстой пишет в своих воспоминаниях, что его тетка, Александра Ильинична Остен-Сакен, «родила, когда уже разошлась с своим мужем. Ее ребенок умер и его подменили дочерью придворного повара». Эта приемная дочь Александры Ильиничны, Пашенька, росла и воспитывалась вместе с Львом Николаевичем, его братьями и сестрой.
Третья часть
Главы I—IV. В этих главах все напоминает самого автора и Ясную Поляну. Следующие слова можно целиком отнести к Толстому: «Для Константина народ был только главный участник в общем труде...». Он испытывал «какую-то кровную любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы...». В своей «Исповеди» Толстой также пишет о своей «почти физической любви к мужику». Левин «долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и [мировой] посредник, а главное как советчик (мужики верили ему и ходили верст за сорок к нему советоваться)». Несмотря на то, что в те времена крестьяне вообще мало доверяли «господам», они, так же, как к Левину, приходили советоваться и к Толстому. Помню, как почти ежедневно у крыльца яснополянского дома крестьяне, иногда прибывшие из дальних деревень, ждали Льва Николаевича и, когда он к ним выходил, пространно поверяли ему свои семейные, судебные и имущественные дела, советовались с ним.
Левин говорит: «— Когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы». Также и Толстой возмущался по поводу обыска в Ясной Поляне, произведенного жандармами в 1862 г.
Мнения Левина, высказанные им в разговоре с братом, о земстве, мировых судьях и медицине, близки к мнениям Толстого того времени, с той оговоркой, что автор, стараясь быть объективным, повидимому, сгустил краски. Однако, мнение Левина о народном образовании нельзя приписать Толстому. Как-раз во время писания «Анны Карениной» Толстой вновь был занят вопросами народного образования, писал свою «Азбуку» и книги для чтения.
Описание косьбы Левина с крестьянами — это впечатления самого Толстого. В 1870 г. он по целым дням работал на покосе вместе с яснополянскими крестьянами. Упоминаемый в романе Калиновый луг находится около речки Воронки в Ясной Поляне.
Ермил и Тит — имена крестьян Ясной Поляны.
Глава VII. Степан Аркадьевич «напоминает о себе в министерстве». Чиновникам, служившим в провинции (к которой в то время принадлежала и Москва), полезно было помнить французскую поговорку: les absents ont toujours tort (отсутствующие всегда неправы) и иногда показываться в Петербурге, в министерстве, для того, чтобы получить повышение по службе. Свояк Толстого, А. М. Кузминский, не раз именно с этой целью ездил в Петербург.
Главы VIII—X. Имение Облонских Ергушово напоминает имение сестры Толстого, Марии Николаевны, Покровское, а также и Ясную Поляну. В Покровском была бесхозяйственность, как и в Ергушове.
Поездка в церковь Дарьи Александровны для причащения детей похожа на такие же поездки С. А. Толстой. Церковь, к приходу которой принадлежала Ясная Поляна, находилась в двух с половиной верстах от нее; Ергушово также, повидимому, было не близко от приходской церкви, так как Дарья Александровна поехала туда в коляске. Ее меньшая дочь, Лили, после причастия сказала священнику по-английски: «Please, some more [Пожалуйста, еще]». Нечто в том же роде было сказано маленьким сыном Толстого, Лелей (Львом), когда его причащали. Софья Андреевна в письме к мужу от 30 июня 1871 г. писала: «... других причащали и дали пить теплое и есть просвиру, а он поднял головку и кричит: и Леле полалуста. Потом, когда понесли это блюдечко в алтарь, он закричал: Лели мор оно». В своих записках «Моя жизнь» Софья Андреевна записала, что Леля сказал: «Лели please some more».
Купанье Дарьи Александровны с детьми также похоже на купанье Софьи Андреевны с ее детьми. В полутора верстах от дома на речке Воронке была сделана запруда и построена купальня, огражденная, так же, как в Ергушове, соломенными щитами; туда ездили купаться на «катках», как назывался экипаж, обыкновенно называемый долгушей или линейкой. Разговоры Дарьи Александровны с бабами напоминают подобные же разговоры Софьи Андреевны с бабами.
Глава XII. Мысли Левина, когда он провел ночь на копне сена, — это мысли самого Толстого незадолго до его женитьбы: «... отречение от своей старой жизни, от своих бесполезных знаний, от своего ни к чему ее нужного образования... Иметь работу и необходимость работы? Оставить Покровское? Купить землю? Приписаться в [крестьянское] общество? Жениться на крестьянке?». Всю свою жизнь Лев Николаевич мечтал об «отречении от старой жизни», об уходе от нее. Незадолго до его женитьбы ему приходила мысль жениться на крестьянке. Вспоминаю, как позднее он однажды рассказал мне и брату Илье, что один помещик (не помню его имени), женившийся вторым браком на крестьянке, сказал: «Теперь я чувствую себя дома». Отец, очевидно, сочувствовал этому помещику.
Глава XIII. Развод между супругами в дореволюционное время был обставлен трудными, циническими и дорогими условиями. По тогдашнему закону, следующие три случая могли служить поводами к разводу: физические недостатки супругов, безвестное пятилетнее отсутствие одного из супругов и прелюбодеяние. Когда не было первых двух условий, приходилось прибегать к третьему. Но для узаконения развода прелюбодеяние должно было быть реально и формально доказано. Тогда невиновный супруг получал право на вторичный брак и на своих детей, а виновный лишался этих прав. Развод Карениных, следовательно, мог осуществиться либо доказательством измены Анны мужу, причем она лишалась прав на сына и на вторичный брак (с Вронским), либо принятием на себя несуществующей вины Алексеем Александровичем. Это принятие на себя вины должно было быть удостоверено консисторскими чиновниками, известными своей подкупностью. Ни в чем не повинный Алексей Александрович должен был разыграть комедию не содеянного им прелюбодеяния с какой-нибудь подкупленной женщиной, а подкупленные свидетели должны были представить этому неопровержимые доказательства. Тогда он, а не Анна, лишался прав на сына и на вторичный брак. Такая процедура была незаконна, однако, нередко практиковалась.
Глава XIV. «Министерство, враждебное Алексею Александровичу...». Действия министров царского правительства нередко бывали не только не согласованны между собой, но даже враждебны; первого министра не было. Министерства были объединены впервые при Николае II, когда первым министром был назначен С. Ю. Витте.
Глава XVIII. «Неожиданный молодой гость, которого привезла Сафо... был однако такой важный гость, что, несмотря на его молодость, обе дамы встали, встречая его». Этот гость был, очевидно, одним из великих князей. В светском обществе, когда входил в комнату один из великих князей, было принято вставать всем, даже пожилым дамам.
Главы XX и XXI. Прототипами Серпуховского могли быть военные, знакомые Толстому по Севастопольской кампании, например, А. Д. Столыпин, впоследствии генерал-адъютант, занимавший видные должности, или Н. А. Крыжановский, генерал, бывший в 60-х годах варшавским, а в 70-х годах оренбургским генерал-губернатором. Толстой виделся с ним после войны в 1862 и 1876 гг.
Главы XXIV и XXVII. Неудачи по хозяйству Левина были общими у помещиков того времени. После отмены крепостного права хозяйство в имениях долго не могло наладиться. Помещики терпели убытки отчасти от дешевых цен на хлеб, отчасти от непривычки рабочих к новым формам труда (после барщины); крестьяне же бедствовали вследствие обременительных налогов, своей бесправности и традиционного трехполья на выпаханной земле. Разумеется, они относились к помещичьему хозяйству или равнодушно, или враждебно.
Богатый мужик, у которого останавливался Левин, был в сущности небольшим помещиком: он купил 120 десятин и снимал у помещицы еще 300. Когда Толстой ездил в свое самарское имение, он останавливался по дороге у одного зажиточного крестьянина. Повидимому, он о нем и вспомнил. В то время в Самарской губернии можно было дешево купить и арендовать землю, дававшую в благоприятные годы большие урожаи. В центральной России это было труднее, — земля ценилась дороже; здесь доходы разбогатевших крестьян большей частью приобретались мелкой торговлей и ростовщичеством, а не земледельческим трудом.
Главы XXVI и XXVII. Описывая Свияжского, Толстой, повидимому, имел в виду некоторые черты Петра Федоровича Самарина, с которым был хорошо знаком и часто видался в 70-х годах. Я предполагаю, что основа взглядов на жизнь Самарина была для Льва Николаевича так же загадочна, как и основа взглядов на жизнь Свияжского. Самарин был богатым помещиком, предводителем сперва Епифанского уезда, затем, с 1873 по 1880 г., тульским губернским предводителем. Он, как и Свияжский, был умен, хорошо образован и либерален, хотя, может быть, менее либерален, чем Свияжский. Он не был славянофилом, как его братья, Юрий и Дмитрий. Так же, как Свияжский, он жил очень дружно со своей женой; детей у них также не было.
Мнения «помещика с седыми усами... очевидно, закоренелого крепостника и деревенского старожила, страстного сельского хозяина» можно было в те времена услышать от многих, особенно некрупных, помещиков, живших в своих имениях и на доходы со своих имений. Между прочим, такие же мнения высказывались братом Льва Николаевича, Сергеем Николаевичем, и поэтом А. А. Фетом.
Глава XXVIII. Свияжский предлагает Левину осмотреть «интересный провал в казенном лесу». Такие провалы, образовавшиеся от действия подземных вод и оседания земли, находились в казенном лесу Засека, близ Ясной Поляны.
Глава XXIX. Планы Левина о привлечении крестьян к участию от прибылей в хозяйстве в его имении напоминают проект, который Толстой пытался осуществить с крестьянами Ясной Поляны в конце 50-х годов, когда он заменил барщину оброком. Резунов и Шураев — фамилии крестьян Ясной Поляны.
Глава XXXI. «Смерть, неизбежный конец всего, в первый раз с неотразимою силой представилась» Левину. Толстой в первый раз почувствовал страх перед неизбежностью смерти после того, как умер его брат Николай в 1860 г. В сентябре 1869 г., ночуя в арзамасской гостинице, он особенно остро испытал то же чувство — беспричинную, неописуемую тоску, страх, ужас, о чем писал жене.
Воспоминание о том, как в отсутствии Федора Богдановича Левин с братом перекидывались подушками, — это воспоминание детства самого Льва Николаевича. Федор Богданович — это немец Федор Иванович Рессель, дядька Толстых; он же выведен в «Детстве и отрочестве» в лице Карла Ивановича.
Четвертая часть
Глава I. В 1874 г. в Петербург приезжал принц Альфред Эдинбургский, жених дочери Александра II, Марии Александровны. Повидимому, Толстой имел в виду именно его, когда писал об иностранном принце, которого сопровождал Вронский.
Глава VII. Левин, вернувшись с медвежьей охоты, мерил аршином свежую медвежью шкуру. Толстой охотился на медведей в 1859 г. 21 декабря он убил медведя, а 22-го его погрызла раненная им медведица, которая потом была убита другим охотником. Об этом он написал рассказ «Охота пуще неволи». Выделанная шкура этой медведицы сохранялась в Ясной Поляне, а позднее — в хамовническом доме Толстых.
Главы VII, IX. Степан Аркадьевич пригласил к обеду «известного чудака-энтузиаста Песцова, либерала, говоруна, музыканта, историка и милейшего пятидесятилетнего юношу». В Песцове можно заметить некоторые черты С. А. Юрьева (1821—1888), левого славянофила, любителя искусств и поэзии, впоследствии председателя Общества любителей русской словесности и редактора журнала «Русская Мысль». Он, так же, как Песцов, был сторонником женского образования. Славянофильский оттенок в Песцове виден по тому, что он, как и Юрьев, видел «хоровое начало» в сельской общине. В черновиках романа Песцов назван Юркиным. Есть в Песцове также черты известного критика и искусствоведа В. В. Стасова.
Глава X. В 1871 г. министром народного просвещения Д. А. Толстым был проведен новый гимназический устав, по которому в основу преподавания в классических гимназиях было положено изучение греческого и латинского языков и изъяты были естественные науки. Такая программа считалась хорошим средством для борьбы с «нигилизмом». В русском обществе реформа Д. А. Толстого возбудила большие споры, при чем большей частью высказывалось отрицательное отношение к ней. По поводу этой реформы и велись разговоры гостями Облонского.
Глава XIII. Левин объяснился с Кити, написав только первые буквы тех слов, которые он хотел ей сказать. Кити по этим буквам угадала самые слова.
Такое же объяснение было у Льва Николаевича с Софьей Андреевной. Об этом она записала в своем дневнике 8 . Т. А. Кузминская в своей книге «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» рассказала, как это произошло. Она была в то время пятнадцатилетней девочкой и, по ее словам, слышала этот разговор, спрятавшись под фортепьяно, чтобы ее не просили петь. Вот что она писала: «Вошли Л. Н. и Соня. Л. Н. спросил ее: Софья Андреевна, можете прочесть что я напишу начальными буквами? — Могу, решительно ответила Соня, глядя ему прямо в глаза. Некоторые слова он подсказал ей. Угаданные слова были: «Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья». — Ну еще, говорил Л. Н., и написал первые буквы следующей фразы: «В вашей семье существует ложный взгляд на меня и вашу сестру Лизу. Защитите меня вы с вашей сестрой Танечкой». Софья Андреевна угадала и эти слова. Оговорка Т. А. Кузминской, что некоторые слова были подсказаны Львом Николаевичем, несколько ослабляет впечатление от этой удивительной прозорливости Софьи Андреевны. Какие слова были подсказаны, остается неизвестным. В романе такой оговорки нет.
Главы XIV—XVI. Эти главы автобиографичны. На вопрос князя Щербацкого о дне свадьбы Левин отвечает: «— ... по моему, нынче благословить, а завтра свадьба. — Ну, полно, mon cher, глупости! — Ну, через неделю».
Толстой перед своей женитьбой отвечал родителям своей невесты в таком же роде. Согласие на его предложение было дано 16 сентября 1862 г., а венчался он через семь дней после этого, 23 сентября.
Автобиографично и признание Левина в том, что он не так чист, как она, и что он — неверующий. Так же, как Толстой, Левин передал своей невесте свой холостой дневник, который он и писал «в виду будущей невесты»; его невеста, так же, как Софья Андреевна, была огорчена чтением этого дневника.
Глава XVI. Фульд — известный московский ювелир.
Глава XVII. Родильная горячка Анны напоминает родильную горячку, бывшую у Софьи Андреевны после рождения ее дочери Марии (12 февраля 1871 г.). После болезни ей, так же, как Анне, обрили голову, во избежание падения волос; пока волосы не отросли, она носила чепчик.
Пятая часть
Глава I. Толстой перед своей свадьбой, так же, как Левин, не верил в учение православной церкви и, вероятно, сознался в этом священнику на исповеди, обязательной перед свадьбой.
Глава II. Так же, как Левин, Толстой опоздал на свое венчание из-за отсутствия чистой рубашки. Об этом рассказывает Т. А. Кузминская в своих воспоминаниях.
Главы IV—VI. Описывая свадьбу Левина, Толстой вспоминал о своей женитьбе. Показательна в этом отношении следующая описка в одном из вариантов романа. После слов: «Левин расслышал молитву «О ныне обручающихся рабе божьем» — в черновике написано слово «Льве», зачеркнутое и замененное словом «Константине».
Главы IX—XII. Некоторые черты художника Михайлова напоминают известного художника И. Н. Крамского. Крамской приезжал в Ясную Поляну в 1872 г., написал два портрета Толстого и много с ним разговаривал. Реализм, которого придерживался Михайлов в изображении Христа в своей картине «Христос перед Пилатом», был в то время новым направлением в живописи, отразившимся, между прочим, в картине Крамского «Христос в пустыне». На эту тему и шел разговор между Михайловым и Голенищевым.
Глава XIV. «Вообще, тот медовый месяц, то есть месяц после свадьбы, от которого, по преданию, ждал Левин столь многого, был не только не медовым, но остался в воспоминании их обоих самым тяжелым и унизительным временем их жизни». То же самое не раз говорил Толстой о первом месяце, прожитым им после своей свадьбы.
Глава XVI. Долли возила на детский бал к Сарматским Гришу и Таню; Таня была одета маркизой. Это напоминает мне, как однажды на святках, в начале 70-х годов, моя мать нарядила меня маркизой, а сестру Таню — маркизом, и как она нас учила в этих костюмах танцовать польку с фигурами.
Глава XVII. Описывая смерть Николая Левина, Толстой вспомнил последние дни своего брата Дмитрия (умер 22 января 1856 г.), подробно описанные им в «Воспоминаниях». Он вспомнил также смерть старшего брата Николая, умершего в 1860 г. Лев Николаевич не был при смерти Дмитрия, уехав за несколько дней до нее; Николай же умер при нем.
Предсмертные слова Николая Левина, как выше упомянуто, напоминают предсмертные слова Киселева.
Глава XXIV. «Поздравление кончалось». Подразумевается, что это поздравление вновь награжденных сановников происходило в Зимнем дворце. На этом приеме все дамы, даже старухи, должны были быть в декольтированных платьях. Разумеется, такой туалет не мог подходить к наружности и возрасту графини Лидии Ивановны, и ей пришлось прибегать к особым ухищрениям, чтобы не казаться смешной.
Шестая часть
Глава I. В главах I—VIII опять многое напоминает Ясную Поляну. Левину «немного жалко было своего левинского мира и порядка, который был заглушаем этим наплывом «щербацкого элемента», как он говорил себе». Заменив Левина Толстым, а «щербацкий элемент» — «берсовским элементом», мы перенесемся в яснополянскую усадьбу 70-х годов. Как в усадьбе Левина каждое лето жила семья сестры Кити, Долли Облонской, так же в яснополянском флигеле каждое лето жила семья сестры Софьи Андреевны, Татьяны Андреевны Кузминской.
Глава II. Даже мелкие подробности напоминают яснополянскую жизнь того времени, например, вопрос о том, варить ли малиновое варение с водой или без воды. Я помню, как в Ясную Поляну приезжал по делам издания «Азбуки» Ф. Ф. Рис, толстый белокурый немец, владелец типографии в Москве. Увидав, что в Ясной Поляне варят малиновое варение с водой, он посоветовал варить его без воды. Этот способ сперва вызвал недоверие, но затем был испробован и одобрен.
Глава II. Покупка разных материй и других предметов домашнего обихода на «дешевом товаре» часто практиковалась Софьей Андреевной и Татьяной Андреевной. «Дешевый товар», или «дешевка», — это распродажа магазинами по дешевой цене бракованных или залежалых товаров и остатков (большей частью на пасхальной неделе).
Глава II. «Левин никогда не называл княгиню maman, как это делают зятья, и это было неприятно княгине». «Левин, несмотря на то, что он очень любил и уважал княгиню, не мог, не осквернив чувства к своей умершей матери, называть ее так». По той же причине Лев Николаевич называл свою тещу не «maman» или каким-нибудь другим словом, употребляемым при обращении к матери, а просто Любовью Александровной.
Глава VIII. «В строящемся флигеле рядчик испортил лестницу, срубив ее отдельно и не разочтя подъем, так что ступени все вышли покатые... Теперь рядчик хотел, оставив эту же лестницу, прибавить три ступени». Он был уверен, что это исправит лестницу. Он говорил: «— Как, значит, возьмется снизу... пойдеть, пойдеть и придеть». То же случилось в Ясной Поляне, когда Толстой в 1872 г. перестраивал лестницу в пристройке к дому. Выражение: «пойдет, пойдет и придет» он обычно применял к работам, делаемым «на-авось», без плана и предварительного расчета.
Глава IX. Охота Левина с Облонским и Весловским напоминает поездки на охоту Толстого в 70-х годах. Первое болото, на которое заезжал Левин с своими гостями, — это болото по ручью Диготне, в семи верстах от Ясной Поляны; большое Гвоздевское болото, поросшее осокой и ольхой и с мельницей вблизи, — это болото по речке Солове, около села Карамышева, в двадцати верстах от Ясной Поляны. Левин говорит: «— В Гвоздеве болото дупелиное по сю сторону, а за Гвоздевым идут чудные бекасиные болота, и дупеля бывают». Левин не договаривает, и читателю неясно: по сю сторону чего? Толстой имел в виду болото, разделенное на две части полотном железной дороги. В 1873 или 1874 г. Лев Николаевич ездил на эти болота вместе со своим гостем, скрипачом Ипполитом Михайловичем Нагорновым. Помню, как он остался недоволен тем, что Нагорнов, так же, как Весловский, нечаянно выстрелил, и тем, что Нагорнов, проезжая через деревню, застрелил собаку, гнавшуюся за сеттером Льва Николаевича, Дорой. У Ласки, собаки Левина, также есть свой прототип: это желтый сеттер Толстого, Дора, названная так в честь героини романа Диккенса «Давид Копперфильд».
Главы XIV и XV. В рассказе о том, как Левин ревновал Кити к Весловскому, Толстой беспощадно описал самого себя. Эпизод окончился тем, что Левин сказал Весловскому: «— Я велел вам закладывать лошадей. — То есть как? — начал с удивлением Весловский. — Куда же ехать? — Вам, на железную дорогу, — мрачно сказал Левин...». В своих воспоминаниях Т. А. Кузминская рассказывает о двух случаях выпроваживания гостей из Ясной Поляны. В первый раз, в 1863 г., был изгнан Анатолий Шостак, ухаживавший за Татьяной Андреевной. «Лев Николаевич велел заложить лошадей, а Соня сказала Анатолию, что в виду ее скорой болезни она думает, что ему будет лучше уехать».
Во второй раз, по словам Кузминской, Лев Николаевич попросил уехать своего знакомого Рафаила Писарева. Это было в сентябре 1871 г. Писарев был помещиком Епифанского уезда, очень красивым, высокого роста, мускулистым молодым человеком. Между прочим, он рассказывал, что, путешествуя по Индии, он застрелил тигра, вскочившего на слона, на котором он ехал. По своему характеру он не был похож на Весловского. Т. А. Кузминская пишет: «Соня, сидя у самовара, разливала чай. Писарев сидел около нее. По моему это была его единственная вина. Он помогал Соне передавать чашки с чаем... Он весело шутил, смеялся, нагибаясь иногда в ее сторону, чтобы что-либо сказать ей. Я наблюдала за Львом Николаевичем. Бледный, с расстроенным лицом, он вставал из-за стола, ходил по комнате, уходил, опять приходил и невольно мне передал свою тревогу. Соня также заметила это и не знала, как ей поступить. Кончилось тем, что на другое утро, по приказанию Льва Николаевича, был подан экипаж, и лакей доложил молодому человеку, что лошади для него готовы». Из рассказов Кузминской следует, что Писарев был изгнан тем же способом, каким был изгнан Анатолий Шостак: обоим сказали, что лошади для них готовы. Я в этом сомневаюсь. Я помню рассказ о ревности моего отца к Писареву, но не слыхал о том, чтобы ему сказали: «Лошади для вас готовы».
Глава XIX. Толстой бывал в нескольких богатых усадьбах, похожих на усадьбу Вронского. Больше других на нее похожи усадьба П. П. Новосильцева в селе Воине, Мценского уезда, и усадьба графа А. П. Бобринского в Богородицке (Тульской губ.). Про усадьбу Новосильцева Лев Николаевич писал в 1865 г. жене: «все для изящества и тщеславия, — парки, беседки, пруды, points de vue [виды на ландшафт] и очень хорошо». У Бобринского он был, вероятно, в 1873 г., когда охотился вместе с Д. Д. Оболенским в Богородицком уезде. Бобринский был одним из самых богатых землевладельцев Тульской губ. Так же, как Вронский, он построил на свой счет больницу (в Богородицке).
Глава XIX. Анна говорит про живущего у Вронского доктора: «Не то что совсем нигилист, но, знаешь, ест ножом...». Есть ножом, т. е. класть пищу в рот ножом, а не вилкой, считалось, да и теперь многими считается, дурной манерой. По мнению Анны, такие дурные манеры должны были быть у «нигилистов».
Глава XXV. Анна получила ящик книг от Готье. У Готье был известный в Москве магазин французских и английских книг.
Главы XXVI—XXX. На каких дворянских собраниях бывал Толстой — не выяснено. О том, что он бывал на них, можно судить по тому, что в сундуке в Ясной Поляне хранились два дворянских мундира, один — его отца, другой — его самого. Дворянские собрания собирались раз в три года. Во время писания романа тульское дворянское собрание происходило в 1873 г. Может быть, Толстой был на этом собрании, а может быть, только слышал рассказы о нем от приезжавших к нему дворян. Кашинское дворянское собрание во многом напоминает Тульское дворянское собрание этого года. До 1873 г. предводителем был Минин, крепостник, про которого можно было сказать то же, что сказал Кознышев про Снеткова. что «он во всем всегда держал сторону дворянства, он прямо противодействовал распространению народного образования и придавал земству, долженствующему иметь такое громадное значение, сословный характер».
В романе описывается, как в Кашине на место Снеткова был выбран Неведовский, дворянин с более современным направлением, сочувствующий земству. Также в Туле в декабре 1873 г. был выбран вместо Минина Петр Федорович Самарин, образованный человек, сторонник реформ.
Надо знать статью закона о выборах предводителей дворянства для того, чтобы понять, как они происходили. По этой статье было обязательным выбрать двух лиц — предводителя и кандидата к нему, но они не выбирались каждый отдельно, а получивший большее число шаров становился предводителем, меньшее — кандидатом. Поэтому, если первый баллотировавшийся был выбран, это еще не значило, что он будет предводителем. Второй выбранный мог получить большее число шаров, и тогда он становился предводителем. Поэтому надо было подстроить выборы так, чтобы менее желательный для большинства — первый или второй из баллотирующихся — был выбран меньшим числом шаров, чем желательный, но не был бы забаллотирован, так как, если бы было выбрано только одно лицо, остальные же были бы забаллотированы, выборы признавались несостоявшимися. На игре по этой статье и велись интриги. Когда Снетков был избран, партия Неведовского старалась провести своего кандидата большим числом шаров, чем Снеткова, что ей и удалось.
Седьмая часть
Глава I. Левин в Москве — это Толстой в Москве. Там он также торопился, также «чем больше ничего не делал, тем меньше у него оставалось времени». Кити «видела, что он здесь не настоящий».
Глава III. В разговоре с Метровым Левин высказал мнение, что «русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю... этот взгляд русского народа вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке». Подтверждение мысли о таком призвании русского народа Толстой видел в истории возникновения селений, соседних с его самарским имением. Эти селения возникли сравнительно недавно — за последние сто лет — путем переселений крестьян из центральных губерний. Переселения эти происходили и в 70-х годах — далее на Восток, в Сибирь. Однако, переселялись крестьяне не потому, что считали это своим призванием, а потому, что на родине, особенно при крепостном праве, их жизнь была невыносима; переселение на новые земли было простейшим выходом из положения. Одно время Толстой обдумывал план литературного произведения, описывающего жизнь переселенцев.
Глава III. Упоминаемый «университетский вопрос» является, вероятно, отражением истории, разыгравшейся в Московском университете в 1867 г., когда между профессорами произошел раскол по вопросу о выборе проф. Лешкова. В результате происшедшей борьбы трое молодых профессоров (Б. Н. Чичерин, Ф. М. Дмитриев и С. А. Рачинский) оставили университет.
Глава IV. Арсений Львов отчасти напоминает поэта Ф. И. Тютчева. «Он всю свою жизнь провел в столицах и заграницей, где он воспитывался и служил дипломатом». Как известно, Тютчев был дипломатом и много лет жил за границей. Сходство заметно и в описании наружности Арсения Львова: «Прекрасное, тонкое и молодое еще лицо его, которому курчавые, блестящие серебряные волосы придавали еще более породистое выражение, просияло улыбкой». В августе 1871 г. Толстой встретил в поезде Ф. И. Тютчева и писал о нем А. Фету: «Четыре станции говорил и слушал этого величественного и простого и такого глубокого, настояще умного старика». В Арсении Львове, мне кажется, можно видеть также черты кн. Евгения Владимировича Львова или его брата, Владимира Владимировича. Левин говорит, что он не видал лучше воспитанных детей, чем дети (два мальчика) Львова. Когда мне было 11—12 лет, в Ясную Поляну приезжал кн. Е. В. Львов со своими двумя сыновьями, Алексеем и Владимиром. Помню, что мой отец ставил их нам в пример, как особенно благовоспитанных мальчиков.
Глава V. «Фантазия «Король Лир в степи» — имеется в виду сюита М. А. Балакирева «Король Лир», написанная в 1860 г. В средней части этой сюиты есть эпизод, изображающий короля Лира с шутом в пустыне во время бури; есть также тема Корделии, нежная и грустная. Толстой устами Левина высказывает свое отрицательное отношение к программной музыке.
Глава VI. Процесс иностранца, о котором идет речь в салоне графини Боль, — это, очевидно, отражение дела железнодорожного предпринимателя и дельца Струсберга, разбиравшегося в Московской судебной палате в 1875 г.
Главы VII и VIII. Клуб, описанный в этих главах, — это московский так называемый «английский клуб», помещавшийся на Тверской, в доме Шаблыкина; в настоящее время там находится Музей Революции. Широкий полукруглый двор, швейцар в перевязи, ковровая лестница, статуя на площадке; комнаты — столовая, большая, где играли в коммерческие игры, читальня, диванная, умная (где велись «умные» разговоры) и инфернальная, где велась азартная игра; отдельный стол с водками и всевозможными закусками, взаимные угощения членов клуба шампанским, подаваемым стаканчиками на подносе; прозвище старых членов клуба шлюпиками (подобно старым грибам или разбитым яйцам) и пр. — все это напоминает московский Английский клуб, этот «храм праздности», как его назвал Степан Аркадьевич 9 .
Главы XIII—XVI. Описание родов Кити — это описание родов Софьи Андреевны. Елизавета Петровна — это Мария Ивановна Абрамова, тульская акушерка, бывшая при родах Софьи Андреевны.
Главы XXI и XXII. В лице Ландау Толстой, вероятно, изобразил медиума Юма (Hume), которого видел в Париже в 1857 г. и в Петербурге в 1859 г. Юм был популярной личностью в парижских салонах. В 1859 г. он приезжал в Россию вместе с известным богачом и меценатом гр. Г. И. Кушелевым-Безбородко. В России он, по выражению одного современного журнала, сделал свой лучший фокус — женился на богатой родственнице гр. Кушелева-Безбородко. Превращение Ландау в графа Беззубова в романе является, повидимому, отражением этого эпизода, на что намекает и характерное для Толстого сходство имен (Безбородко и Беззубов). Юм выступал со своими медиумическими опытами в России также в 1871—1875 гг.
Глава XXIX. Анна читает вывеску: «Тютькин coiffeur [парикмахер]». Одно время на Толстого работал портной Тютькин.
Восьмая часть
Глава I. «На смену вопросов иноверцев, американских друзей, самарского голода, выставки, спиритизма стал славянский вопрос». Вопрос об «иноверцах» относится к униатам западных губерний, насильственное присоединение которых к православной церкви было торжественно отпраздновано в 1875 г. «Американские друзья» — это специальное посольство правительства САСШ, привезшее в 1866 г. поздравление Александру II по случаю его избавления от покушения Каракозова и благодарность за поддержку Штатов во время их междоусобной войны. Торжественный обед, данный московской Городской думой в честь главы посольства и его спутников, послужил сюжетом для комического рассказа И. Ф. Горбунова.
Упоминание о самарском голоде относится к народному бедствию, постигшему Самарскую губернию в 1873 г. вследствие трехлетней засухи. Тогда Толстой поместил в газетах письмо с описанием бедствия, произведшее сильное впечатление и вызвавшее приток пожертвований.
Глава III и следующие . Восстание Боснии и Герцеговины против турецкого владычества, возникшее в 1874 г., и начавшаяся в 1876 г. война между Турцией и Сербией вызвали сочувствие в русском обществе и прессе, чему особенно способствовали славянофильские кружки с И. С. Аксаковым, Ю. Ф. Самариным, В. И. Ламанским и др. во главе. Под влиянием общественного возбуждения началось так называемое «добровольческое движение». Люди из разных слоев общества записывались в добровольцы и отправлялись на театр военных действий. Некоторые шли под влиянием идейных мотивов, другие руководились больше личными интересами, тщеславием, пристрастием к авантюрам.
Толстой не сочувствовал добровольческому движению, что и выразил в эпилоге к своему роману. Помню, что он говорил: «Сербы живут богаче наших крестьян, а с крестьян собирают пожертвования в их пользу». Он, вероятно, знал нескольких добровольцев и слышал рассказы о них. Я помню только, что в Сербию поехал знакомый моему отцу Петр Афанасьевич Шеншин, брат А. А. Фета.
Известно, что редактор «Русского Вестника» М. Н. Катков, будучи сторонником добровольческого движения, отказался поместить без изменений последнюю, восьмую часть «Анны Карениной». Вместо нее и раньше, чем эта часть вышла отдельным изданием, он поместил в своем журнале две критические статейки о ней, из которых читатели узнавали о дальнейшей судьбе действующих лиц романа. Этот поступок Каткова привел к полному разрыву между ним и Толстым. Я помню, как отец возмущался некорректной выходкой Каткова и говорил, что никакого дела с ним иметь не будет. Разрыв с Катковым был подготовлен отрицательным отношением Толстого к общему направлению катковских изданий.
Глава XIV. «Новая пчелиная охота» Левина напоминает увлечение Толстого пчеловодством. Пасека в Ясной Поляне находилась в полутора верстах от усадьбы, среди осин и лип, за речкой Воронкой.
Глава XVII. Гроза, разбитый громом дуб, Кити со своим грудным сыном и няней в роще Колке под проливным дождем, беспокойство о них Левина — все это описание подобного же случая в Ясной Поляне; надо заменить имена: Кити — Софьей Андреевной, Константина Дмитриевича — Львом Николаевичем, Мити — Сережей, рощи Колка — Чепыжем.
Главы IX—XI. Во время молотьбы Левин смотрит на «лошадь, переступающую по двигающемуся из-под нее наклонному колесу». Из этих слов видно, что двигателем молотилки была устаревшая в настоящее время машина, так называемый топчак. Лошади, топчась по досчатому колесу, приводили его в движение, передававшееся по трансмиссиям молотильному барабану. Топчак был во время о̀но и в Ясной Поляне.
Сопоставление хода мыслей Левина о смысле жизни в последней части «Анны Карениной» с «Исповедью» Толстого показывает, что Толстой, незадолго перед тем, как писал эту часть, пережил тот переходный период в своем мировоззрении, когда он на мучившие его вопросы искал ответа в учении церкви. Ход мыслей Левина, приведший его к религии, тот же, через который прошел Толстой. Это мысли о том, что жизнь, кончающаяся смертью, бессмысленна, что на вопросы «как жить?» и «зачем жить?» ни естественные, ни гуманитарные науки не дают ответа. Левин «ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое...». «Без знания того, что я такое и зачем я здесь, нельзя жить. А знать я этого не могу, следовательно, нельзя жить», говорил себе Левин... И, счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться. Но Левин не застрелился и не повесился и продолжал жить».
Те же мысли, те же искания и ненахождение смысла жизни в научном знании, то же настроение, близкое к самоубийству, выражены в «Исповеди». Так же, как Левина, Толстого искушала мысль о самоубийстве. В «Исповеди» он писал: «Со мной сделалось то, что я здоровый, счастливый человек почувствовал, что я не могу больше жить... И вот тогда я, счастливый человек, прятал от себя шнурок, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами в своей комнате, где я каждый день бывал один раздеваясь, и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни. Я сам не знал, чего я хочу: я боялся жизни, стремился прочь от нее и между тем чего-то надеялся от нее».
Ответ на вопрос о смысле жизни Левину подсказал его разговор с подавальщиком Федором, сказавшим про Фоканыча: «— ... правдивый старик. Он для души живет. Бога помнит. — Как бога помнит? Как для души живет? — почти вскрикнул Левин. — Известно как, по правде, по божью... — Да, да, прощай, — проговорил Левин, задыхаясь от волнения, и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к дому».
В «Исповеди» Толстой говорит, что он «оглянулся на огромные массы отживших и живущих простых, не ученых и не богатых людей и увидел совершенно другое... Разумное знание в лице ученых и мудрых отрицает смысл жизни, а огромные массы людей, все человечество признают этот смысл в неразумном знании . И это неразумное знание есть вера, та самая, которую я не мог не откинуть... Спасло меня только то, что я успел вырваться из своей исключительности и увидеть жизнь настоящую простого рабочего народа и понять, что она только есть настоящая жизнь».
В 70-х годах «рабочий народ» по инерции и принуждению считался принадлежащим к православной церкви, и Толстому, так же, как и Левину, казалось, что присоединение к православию будет способствовать его слиянию с жизнью «рабочего народа». После сложных душевных переживаний Левин, так же, как Толстой, пришел к признанию необходимости веры. Но какой веры? Ответ на этот вопрос в «Анне Карениной» не совсем ясен. Из изложения мыслей Левина можно заключить, что он стал верным сыном православной церкви, но в его рассуждениях уже проглядывает сомнение. Так, в главе XIII Левин спрашивает себя: «Не могу ли я верить во все, что исповедует церковь?».
Для того, чтобы уверовать в церковь, слиться с «рабочим народом», Левин умышленно закрывал глаза на все, с чем его здравый смысл не мог согласиться. Толстой не мог на этом остановиться. Вскоре после издания «Анны Карениной» он говорит в своей «Исповеди», написанной в 1879—1882 гг.: «... Я убедился вполне, что в том знании веры, к которому я присоединился [т. е. в церковном вероучении] не все истинно». А в написанных в начале 80-х годов «Критике догматического богословия», «Исследовании Евангелия» и «В чем моя вера?» он резко порвал с церковью и критиковал ее учение.
Исчерпать вопрос о том, что в «Анне Карениной» взято из действительной жизни, очевидно — задача недостижимая. Но из всего рассказанного нами видно, что материалом для романа послужили многочисленные комбинации фактов, взятых из наблюдений над окружающей жизнью и из личного опыта автора, психологических ситуаций, родившихся в результате пристального изучения характеров и проникновенно угаданных душевных переживаний известных писателю людей. Все это выражено в художественных образах. Поэтому не только люди, читавшие «Анну Каренину» при ее появлении и знакомые с бытом той эпохи, но и современные читатели выносят такое впечатление, как будто перед ними прошла жизнь живых людей. Такова жизненная правда романа.
Комбинирование явлений, взятых из жизни, при условии «не лгать» — особенно трудная задача. Работая над «Войной и миром», Толстой писал Фету в 1864 г.: «Обдумать и передумать все, что может случиться со всеми будущими людьми предстоящего сочинения, — очень большого, — и обдумать миллионы всевозможных сочетаний для того, чтобы выбрать из них одну миллионную, очень трудно. И этим я занят».
Что же хотел выразить в своем романе Толстой, выбирая одну миллионную из всех возможных сочетаний? Он сам ответил на это: «Если бы я хотел словами выразить все то, что имел в виду выразить романом, то я должен был бы написать роман — тот самый, который я написал, сначала».
Эпиграф «Мне отмщение, и аз воздам» дает ключ к пониманию замысла «Анны Карениной»; но глубину ее основной идеи нельзя выразить в немногих словах. Это и не входит в мою задачу.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Эти указания приведены в биографии Толстого П. Бирюкова, в книге Н. Гусева «Толстой в расцвете художественного гения», в XX томе Юбилейного издания сочинений Толстого и особенно подробно в примечаниях В. Ф. Саводника к отдельному изданию «Анны Карениной» 1928 г.
2 «Толстовский Ежегодник», 1912 г., стр. 59.
3 «Дневники С. А. Толстой», ч. I, М., 1928, стр. 35.
4 Кузминская Т. А., «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне», ч. III, стр. 170.
5 Об этом писал, например, М. С. Громека, в статье, впервые изданной в 1883 г. и позднее вышедшей в издании «Посредника», в 1893 г.
6 Толстой писал о брате Димитрии в воспоминаниях, впервые опубликованных в 13-м издании Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, 1913, т. I, стр. 284—291.
7 Международный «Толстовский альманах», М., 1909, стр. 244.
8 «Дневники С. А. Толстой», ч. I, М., 1928, стр. 15.
9 О московском Английском клубе см. Никифоров Д., Из прошлого Москвы, М., 1900, и Гиляровский В., От английского клуба к Музею революции, М., 1926.
Анна Каренина «Книга, по сути, о женщине, которая в некотором смысле ведет себя подло и низко, и играть ее роль, не пытаясь ничего приукрасить или упростить, нелегкая задача». Кира Найтли, актриса
«Анна Каренина - это неисчерпаемая роль. Это тотальная женщина и работы хватит на всех актрис. Мне близка толстовская Каренина, а остальное - лишь вариации на тему». Татьяна Друбич, актриса
«Неужели вы не заметили, что главная мысль этого великого
произведения такова: если женщина разошлась с законным мужем и сошлась с другим мужчиной, она неизбежно становится проституткой. Не спорьте! Именно так!». Анна Ахматова, поэт, писатель, литературный критик
«Сейчас, когда говорят «русский стиль», возникают только две ассоциации. Первая - это Анна Каренина, когда соболя, муфта, приталенная шубка, высокая шапка, каракуль . Вторая связана с пастернаковским «Доктором Живаго», когда революционные будни, шинель , с одной стороны, красные, с другой - белые…». Александр Васильев, историк моды
«Я очень хочу сыграть Анну Каренину. Еще мне очень нравится «Война и мир» - хотелось бы сыграть Наташу Ростову, но этот шанс я уже упустила». Николь Кидман, актриса
«Самое большое несчастье моей жизни - гибель Анны Карениной». Сергей Довлатов, писатель
«В «Анне Карениной» проведен взгляд на виновность и преступность человеческую… Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из нее самой…». Федор Михайлович Достоевский, писатель
«Анна Каренина - тяжелый наркоман!». Катя Метелица, писатель
«Для меня она олицетворяет тайну женственности, возможность, которую я чувствовала внутри себя. Я почувствовала, что женщины могут сделать абсолютно все ради любви. А Анна является высшим олицетворением этого». Софи Марсо, актриса
«Все исправные роботы похожи друг на друга, каждый неисправный робот не срабатывает по-своему». Цитата из романа «Андроид Каренина» Бена Х. Уинтерса
«Муж образцовый семьянин, дите на радость маме, сыта, обута, все при ней, чего желать еще? И не услышана никем в своей сердечной драме решила Аня навсегда покончить с жизнью счет». Сергей Трофимов (Трофим), певец
«Мне кажется, что Каренин был готов к тому, что ему разобьют сердце. У меня такое ощущение, что, чем больше Каренин узнает, тем больше он делает для того, чтобы сохранить брак. Он не обязан дарить страсть и романтику, в нем этого может и не быть, но он был так воспитан, он наблюдал это в поведении своих родителей. Он позволяет своему сердцу управлять собой настолько, насколько это вообще возможно». Джуд Лоу, актер
«Толстой в «Анне Карениной» - это совершенно новый, непривычный писатель. Даже не психолог, а глубочайший психоаналитик, совершивший тончайшее погружение в подсознание человека. Он открыл то, что позже стали называть фрейдизмом». Борис Эйфман, хореограф, балетмейстер
«Анна - это раскрепощенная женщина, протестующая против чопорного ханжества и свободная в проявлениях своего честного, праведного чувства». Татьяна Самойлова, актриса
«Я все написал в «Анне Карениной» - ничего не осталось». Лев Николаевич Толстой, писатель, автор романа «Анна Каренина»
«Если кто несчастен, так это я...» В процессе работы Толстой по-следовательно возвышал образ Анны, наделяя ее не только физической красотой, но и богатым внутренним миром, незаурядным умом, способностью к беспощадному самоанализу. Это один из сравни-тельно редких случаев в художественной практике Толстого, когда у героини нет противоречия между наружностью и внутренней сущностью.
Моральная чистота и нравственная порядочность Анны, не желавшей приспосабливаться, обманывать себя и других в соответствии с «нормами» светской жизни, послужили главной причиной ее смелого ре-шения. Она открыто уходит от нелюбимого мужа к Вронскому. Это стало причиной ее резкого конф-ликта с окружающей средой, которая мстит Анне именно за ее честность, независимость, пренебре-жение к лицемерным устоям фальшивого в основе своей светского общества.
Вместе с тем писатель, сделавший, казалось бы, все, чтобы возбудить в читателе чувство очарования героиней романа, вовсе не воспринимает ее как иде-ал. Только в самом начале произведения «неудержи-мая радость и оживление» сияют на лице Анны. Затем ее душевное состояние (и чем дальше, тем сильнее) отмечено совсем другими признаками: по-дозрительностью, озлоблением, отчаянием, ревностью. Этому соответствует и система эпитетов, применяе-мая Толстым: «мучительная краска стыда», «когда-то гордая, а теперь постыдная голова», счастье, опла-ченное «страшною ценою стыда», и т. д.
Бунт Анны против лживой морали света оказы-вается бесплодным. Она становится жертвой не толь-ко своего конфликта с обществом, но и того, что есть в ней самой от этого самого общества («дух лжи и обмана») и с чем не может примириться ее собственное нравственное чувство. Трагическое ощу-щение своей вины ее не оставляет. Писатель неза-метно и постепенно подготавливает нас к неминуе-мой трагической развязке. Лицо Анны, пишет он, «блестело ярким блеском», который напоминал «страшный блеск пожара среди темной ночи». Огонь становится символом. Любовь Анны воспринимается как ужасный пожар, выжигавший все вокруг.
Отношение писателя к Анне отличается немалой сложностью. Помните, Тургенев писал о своем База-рове: «Люблю я его или ненавижу — я и сам не знаю»? Нам кажется, что и Толстой вряд ли смог бы однозначно ответить на вопрос: относится ли он к своей героине с симпатией или антипатией? Неко-торые критики называли позицию Толстого то «про-курорской», то «адвокатской». Литературовед Э. Г. Ба-баев считает, что отношение автора к Анне Карени-ной скорее можно назвать отцовским, чем судебным: писатель скорбел над судьбой своей героини, любил и жалел ее; если же он и сердился на нее, то так, как сердятся на близкого человека.
Согласны ли вы с таким истолкованием автор-ской позиции? Не спешите с ответом, подумайте, не поможет ли вам в решении этого сложного вопроса эпиграф, предпосланный роману: «Мне отмщение, и аз воздам»? Приблизительно эти слова переводятся так: за зло, причиненное мне (за месть или пре-ступление против меня), отплачу (отомщу) я сам. Кто это говорит? Бог. Только он один может судить людей, устанавливать их вину, наказывать их. Он — но не люди.
В одной из последующих книг, написанных уже после «Анны Карениной», Толстой скажет: «Много худого люди делают сами себе и друг другу только оттого, что слабые, грешные люди взяли на себя право наказывать других людей. "Мне отмщение, и аз воздам". Наказывает только Бог, и то через самого человека».
Нет у Бетси Тверской — да и не только у нее — морального права судить Анну. Но даже если толь-ко один Бог «воздаст» Анне, то все-таки — за что? За то, что она нарушила какие-то даже не чело-веческие, а Божьи законы?
В конце романа Долли Облонская оказывается в гостях у Анны (в имении Вронского). Там Долли была поражена всеобщей атмосферой не-натуральности. Ей все время казалось, что она участвует в каком-то театральном представлении.
Для Толстого существуют не-изменные критерии в оценке любых явлений дейст-вительности, мыслей и поступков людей: естествен-ность и искусственность, жизнь и игра. И то, что обстановка жизни Анны носит отпечаток искусст-венности, является явным сигналом тревоги.
Казалось бы, все желания Анны сбываются. И вдруг обнаруживается, что как раз в полноте осу-ществившихся желаний заключается какая-то непо-нятная ущербность, неизвестно откуда взявшаяся трещина. Не случайно Вронский, как пишет Толс-той, «несмотря на полное осуществление того, что он желал так долго, не был вполне счастлив». Нечто подобное ощущает и Анна. Она пишет книгу для детей, интересуется архитектурой, строящейся боль-ницей, много читает. Но все это всего лишь попыт-ка забыться — это игра, притворство, самообман.
К чему же приходит в итоге героиня романа? Разрушив одну семью (с Карениным она была толь-ко матерью, но не женой, не хранительницей домаш-него очага), она не создала другой семьи, ибо с Вронским Анна ощущала себя только любовницей — не больше. Очень легко говорить о вине светского общества перед Анной (и это совершенно правильно), о вине Алексея Каренина и Алексея Вронского. Но нет ли вины ее самой перед тем же Карениным и перед Вронским, перед маленькими Сережей и Аней? Материал с сайта
Путь Анны — это путь потерь, а не приобре-тений. Толстой неумолимо приводит героиню романа к тому, что она утрачивает всех и все: мужа, сына, возлюбленного, самоуважение, надежду... С беспощад-ной откровенностью Анна говорит сама себе: «Ну, пусть я придумаю себе то, чего я хочу, чтобы быть счастливой. Ну? Я получаю развод, Алексей Алек-сандрович отдаст мне Сережу, и я выхожу замуж за Вронского... Что же, Кити перестанет так смотреть на меня, как она смотрела нынче? Нет. А Сережа перестанет спрашивать или думать о моих двух мужьях? А между мной и Вронским какое же я придумаю новое чувство? Возможно ли какое-нибудь не счастье уже, а только не мучение? Нет и нет!» И тогда Анна делает свой выбор...
Настоящее произведение искусства всегда вызы-вает споры (это признак его жизненности). До сих пор идет полемика о романе Толстого, о его герои-не. И для того чтобы дать вам отправную точку для спора, приведем высказывание Марины Цветае-вой из ее книги «Мой Пушкин». Имея в виду пушкинскую Татьяну и толстовскую Анну Карени-ну, Марина Цветаева писала: «Да, да, девушки, признавайтесь первые и потом слушайте отповеди, и потом выходите замуж за почетных раненых, и потом слушайте признания и не снисходите до них — и вы будете тысячу раз счастливее нашей другой героини, той, у которой от исполнения всех желаний ничего не осталось, как лечь на рельсы».
Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском
На этой странице материал по темам:
- сочинение я придумаю мифы
- Анализ Причин трагедии Анны Карениной
- трагедия анны в романе романа толстого анна каренина
- отношение льва толстого к анне карениной
- салтыков щедрин об анне карениной
